Не знаю… Видал ли я импрессионистов до института в нашей глуши? Думаю, что я их впервые увидал в 1957-м, причём сразу в подлиннике, в Москве на фестивале. А книга Ревалда была переведена на русский язык лишь в 1959-м. И сразу мне импрессионисты очень понравились. Я тогда ещё не начинал своё эстетическое самообразование. Меня, помню, больше всего поразил Моне с его Руанским собором в разное время дня. – Суметь изобразить время дня! Это мне казалось чудом. Изображение преходящего мига…
Допускаю, что уже Ревалд сумел внушить мне почтение к мизерности тем импрессионистов. Но совсем я зауважал эту абы какую жизнь, когда проникся противоречием радости Моне и голодания Моне, выразившихся в дрожи света и в ничтожестве изображаемого, когда проникся, что полчеловека у Дега в его «Площади Согласия» образуют ценность, ценность за мгновенность ничтожности. – Как должно было плохо в каком-то отношении житься импрессионистам, чтоб, тем не менее, славить – наперекор всему – мизерность. Какой-то стокгольмский синдром своеобразный.
И вот мне, читателю и зрителю, хвалят Клэга.
А я большую часть жизни жил так, что для меня грейпфрут еда привилегированных*, к которым я не принадлежу. И как мне пережить и здесь хвалу абы какой жизни, пусть даже есть тут абы какое кадрирование, правда, нет тут нарочитой торопливой эскизности мазков? – Я как-то недоволен.
Ввели, правда, понятие новый импрессионизм – как раз для выражения радости жизни благополучных. Там по глазам бьющая красота. Но здесь и этого нет.
.
Может, это непрекращающийся романтизм, раз так мазки заглажены? Игра светотени, как гласит один шуточный сайт про 18 признаков романтизма.
Вот другая тональность того же.
Проще всего думать, что Клэг решил удовлетворять покупателей традиционным искусством, раз есть такой спрос. А он – есть.
9 июля 2021 г.
*- Ну что за противное якание?
- Вообще-то оно инструментально. Я – единственное мерило, является ли ТАКОЙ странностью для времени и места создания «текстовый» элемент, что его я, опять это я, могу причислить к указывающим на подсознательный идеал автора.
Тут я ошибочно судил по себе, советскому человеку из бедных, какими было большинство. Клэг американец и пишет сейчас. Там и теперь грейпфрут не является признаком богатства.
Но и возврат темы картины к абы чему всё равно не делает Клэга импрессионистом ни в старом, ни в новом понимании. Какая-то крошка исключительности есть в просвечивающемся грейпфруте. Ну – такой романтизм.
13.07.2021.