Письма в Севастополь Константина Ивановича Истомина к брату Владимиру Ивановичу Истомину
Кронштадт, 19 августа 1854 г.
... Я совершенно виноват, любезный Владимир, что не отвечал своевременно на твои письма, но не с меньшим беспокойством слежу по газетам или по другим источникам, за вашими делами и положением, мои родные Черноморцы. До сих пор Черноморский флот, по истине, отличался во всех своих делах и предприятиях, все ваши выходки, крейсерства у Севастополя, стычки с разными врагами и даже с англичанами, со всех сторона заслужили одну похвалу, а со стороны наших неприятелей - самую желчную зависть; в особенности англичане неутешны существованием образцового Севастополя, и они стали от злости до того откровенны, что и в Парламенте говорят и во всех газетах пишут, что если б не Севастополь и его флот, то этой войны никогда бы не было! Так вот в чем вся завязка!
И потому все их помышления, все действия направлены к одной постоянной и непременной цели, чтоб не было Севастополя! Но как этого достигнуть? Севастополь страшно укреплен, войска в нем много, и флот там на все готовый и который себя даром не отдаст. Это наши враги все знают и все понимают, и потому-то с их стороны и делаются страшные приготовления. Средства у злодеев огромные, и потому невольный иногда страх и беспокойство находит на нашего брата, понимающего все значение Севастополя для нашей родной матери-кормилицы России, не говоря уже о бедном сердце, которое бьется от беспокойства за родных и любезных друзей и товарищей.
Что касается собственно меня, то ни днем, ни ночью мысли об вас меня не оставляют. Неужели, думаю, этому Севастополю, который в наших глазах из младенца вырос в великаны и сделался дивными богатырем на страх врагам, неужели ему сужден такой короткий век, и завистникам злобным удастся над нами торжествовать?
Как ни велики ваши средства обороны, но неприятели сбираются на вас тройною силою, да иначе треклятые англичане к вам и сунуться не посмеют. Я разумею не один флот: им Севастополя никогда не взять. Но главное десант, вот чего они набирают, и если верить газетам, то будто до 90000 десанта приготовлено. Но велик и Российский Бог! У них в Варне такая страшная холера между войсками, в особенности французскими, что лучше нам и желать нельзя, и это-то, говорят, причиной, что экспедиция на Крым приостановилась, а что будет дальше, предвидеть трудно.
Но мне чувствуется, что Господь Бог нас не выдаст и что все затеи наших неприятелей послужат лишь к увеличения славы Русской и Черноморского флота, нашей общей надежды. Пожалуйста, любезный Владимир, опиши мне о вашем положении поподробнее: какие вы имеете средства, какие виды и надежды, сколько у вас войск, и так ли удалы и хороши солдаты, как наши моряки? Главное, кто из генералов у вас предводительствует? Я об этом никакого не имею понятия.
Что тебе сказать про наши дела? Тоже хорошего мало. Ты уже знаешь, что у нас 17 кораблей расположено на Малом Кронштадтском рейде и сколько отмели и положение рейда позволяют, корабли занимают боевую позицию. Наш корабль "Император Петр I" и "Георгий Победоносец" стоят поперек Малого рейда, между Купецкой гаванью и Кронштадтом, и вот 14-го июня видим, валит с моря страшная черная туча, все ближе и ближе, и когда черное облако дыма стало расходиться, оказался английский флот на якоре у Красной Горки.
Дым происходили от множества пароходов, а флот состояли из 33 вымпелов, в том числе 19 кораблей, из коих 12 винтовых. Английские пароходы начали было вертеться, ходили на северный фарватер, делали промеры и прочие штуки; но ни один из них не подходили ближе чем на 6 или 7 верст к нашими укреплениям или пушками. Наконец вся эта ватага 21-го июня снялась с якоря и ушла в море, не сделав не только ни одной атаки, - но даже ни одного выстрела.
Наша позиция крепкая, кто говорит! Но мы все-таки ожидали атаки, если и не генеральной, то по крайней мере каких-либо выходок ракетами, брандерами или их столь прославленными пушками дальнего полета; но не тут то было: подлецы стали чересчур осторожны и никакими не хотят подвергаться шансами, лишь действуют наверное, нападают на беззащитные финляндские города, да деревни, грабят несчастных купцов, а где встретится рыбак, не пропустят: все отнимут, даже несчастные финские сухари и проч.
Из Кронштадта вся эта туча саранчи отправилась к Аландским островам, которые, как ни слабо укреплены, все еще показались им не по силам; беспрестанно из Англии и Франции присоединялись военные суда, так что их теперь здесь около 36 линейных кораблей, в том числе 20 винтовых, а пароходам и числа нет.
Наконец из Франции привезли 10000 войска и, после всех возможных маневров и усилий, взяли 16-го августа Аландские наши неоконченные укрепления, в которых всего гарнизону было 1800 человек! Прилагаю здесь циркуляр только что вышедший об Аландских островах. Что они теперь предпримут, никто не знает, едва ли решатся на что либо важное, а хорошо бы, если б вздумали сунуться теперь в Кронштадт.
Мы после их ухода весьма усилились, сформировали превосходную канонерскую флотилию из 110 превосходно вооруженных лодок. Вся честь сформирования этой огромной флотилии принадлежит Великому Князю (здесь: Александр II); он один ее создали и устроил. Кроме кронштадтских 110 лодок, в финских шкерах столько же; но англичане и там неохотно с ними связываются, или же с большою осторожностью; впрочем здесь на все готовы и посмотрим, что дальше будет; я же молю ежедневно Бога, да сохранит Он нам Севастополь и Крым.
... Прошу тебя наперед обратить внимание на мое поручение, которое делаю тебе от имени Великого Князя. Во-первых, напиши мне все подробности о станках 68 фунтовых пушек корабля "Париж": какими ты их находишь, какими они себя оказали в Синопском деле, велика ли у них отдача, и не рвется ли от сильной отдачи брюк или вырываются рыми (?) и прочее?
Первоначальный станок к этим орудиям был мною вывезен из-за границы; у того станка не было задних колес, а вместо оных были подушки, таким образом устроенные, чтоб отнюдь не касались палубы; станок же отдавался на передних колесах, а задом скользил по правилу. Сколько я помню, то такой станок был совершенно покоен, отдача была плавная и не стремительная; словом, все было хорошо.
Теперь же прислали сюда к нам из Черного моря чертеж станка орудий нижней батареи корабля "Париж", т. е. 68 фунтовой пушки и по этому чертежу наделали здесь станков; но они, по моему, не годятся, ибо отдача так сильна, что все рвет и ломает, что происходит, конечно, от того, что станок на 4-х колесах. Вот в чем мой вопрос. Напиши мне все, что на это имеешь сказать; но с этим вместе пришли и подробный чертеж станка.
Теперь вторая просьба: Великий Князь поручил мне составить чертеж образцовому нактоузу, ибо здесь на этот счет совершенный ералаш и хаос, и потому пришли мне подробный чертеж нактоузов "Парижа", да и других судов, где есть хорошие. На пароходе "Громоносец" был прекраснейший нактоуз, пришли и его чертеж.
Пожалуйста попроси от моего имени В. А. Корнилова или кого нужно, чтоб тебе дали кондукторов для черчения; прошу только об одном: похлопочи, чтоб мы с тобою не ударили в грязь лицом и имей в виду, что твои чертежи и описания к оным поступят к Великому Князю; пожалуйста же, Владимир, удружи!
Затем, в ожидании прекрасных чертежей и еще лучшего описания к оным, прошу тебя засвидетельствовать мой душевный поклон Павлу Степановичу (здесь: Нахимов), Вл. Алекс. Корнилову, Ал. Ив. Панфилову и другим; я же поручаю вас всех благому Провидению; молю, чтоб вы все были избранными орудиями для покорения завидливых и злых врагов России и с желанием тебе во всем совершенного успеха, остаюсь навсегда преданный тебе брат К. Истомин
Кронштадт, 20 ноября 1854 г.
Любезный друг Владимир! Наконец представляется мне случай писать к тебе в Севастополь, или лучше сказать, в бастион, который ты, любезный брат, как мы все знаем, ни днем, ни ночью не оставляешь, а отстаиваешь родной Севастополь, честь родного края, и разишь беспощадно незваных гостей, наших заклятых врагов.
Наипервее, поздравляю тебя с Георгием на шее! Награда самая лестная для военного человека, но которого, конечно, никто более не заслуживал вас молодцов, героев - защитников Севастополя. Хотя первоначально известия от 6-го и 7-го октября о твоей ране и контузии нас очень перепугало, но мы вскоре узнали, что Бог был милостив и тебя сохранил, и я надеюсь, что здоровье твое и в будущем от этих ран не в опасности.
Ах, как тебе описать, любезный Владимир, с каким беспокойством, с какой душевной тревогой, мы следили ваши Севастопольские дела! Сколько я провел ночей без сна, тревожимый вашим положением! Каково же было вам? Но теперь, слава Богу, дела ваши поправились, и мы все надеемся, что надменный враг сокрушится, разобьется в дребезги о ваши груди молодецкие.
Впрочем, еще много, очень много вам предстоит усилий впереди; да поможет вам Бог и да отстранит Он от тебя всякие беды и несчастия! Поганцы англичане и французы, кажется, сбираются зимовать у вас? Но, кажется, им не сдобровать; кажется, они до последнего поплатятся кровью за необдуманное и опрометчивое предприятие против нашего славного Севастополя. Все наши, т. е. Петербургские и мое семейство в Кронштадте, тебя поздравляют от души; выбери, пожалуйста, свободную минуту и обрадуй хотя строчкой твоею тебе душою преданного брата К. Истомина.
Р. S. Мое душевное почтете и поздравление Павлу Степановичу, Новосельскому и Панфилову.
Кронштадт, 30 января 1855 г.
Письмо твое, любезнейший друг Владимир, от твоего бравого лейтенанта Гирса, я имел счастье получить, но что довершило мое счастье, было то, что Гирс сам приезжал в Кронштадт и рассказал все подробности до вас касающихся; каждое его слово было для жадного уха небесная музыка! Ах, любезный Владимир, немного от сердца отлегло, и мы здесь стали дышать посвободнее за вас!
Рассказать словами или описывать, до какой степени весь мир поражен и восхищен защитниками Севастополя, я не буду пытаться; ибо то был бы труд неисполнимый. Скажу только, что весь мир справедливо и львиную долю славы этого дела отдает с радостью морякам. Ну, братцы, показали же вы себя молодцами! Задали же вы перцу поганым врагам!
Ибо, судя даже по их собственным описаниям, положение их такое ужасное, какое мы только желать можем; и эта участь постигла их по всей справедливости, за все их наглости, надменность и первоначальную самонадеянность, что Севастополь и вас всех без всякого труда проглотит.
Что касается тебя, любезнейший Владимир, то все мы, твои близкие, не перестаем, во-первых, благодарить Бога, что тебя до сих пор сохранил, а потом, чтоб продолжал осенять тебя Своим святым покровом! Однако я все-таки беспокоюсь, что твои раны теперь, так сказать сгоряча, тебе кажутся неважными и чтоб не отозвались после.
Но Бог милостив, прошла бы грозная туча; а там можно будет себя полелеять, понежить и поотдохнут... Принц Ольденбургский, находясь за границею, оттуда писал к своему гофмаршалу в Петербург, чтоб он адресовался ко мне узнать о твоих ранах и твоем здоровье и чтоб он его немедленно уведомил.
Все это было исполнено, и я благодарил письменно Его Императорское Высочество за внимание к тебе. Также Великий Князь генерал-адмирал присылал ко мне для прочтения письмо Лайонса к тебе и твой ответ.
Переписка эта здесь очень интересовала, и она, между прочим, доказывает, с каким почтением враги смотрят на наш сердечный Севастополь и на грозный Малахова курган! Вся твоя переписка и проч. каждый раз препровождается к Екатерине Тимофеевне; ты можешь себе вообразить, с каким участием и дружбою она тебе предана и как следит каждое слово, которое про тебя молвится или тебя касается; скажу только, что ты бы ее осчастливил, если б написал хотя несколько строк.
Она и все ее детки совершенно здоровы; я их давно не видел, ибо редко удается побывать в Петербурге, и то только по службе, так что об разъездах и думать некогда.
Между тем не на шутку здесь поговаривают о мире; и признаться, не худо бы нам полюбовно рассчитаться с врагами: убрались бы лишь, да оставили православную землю в покое; к следующему разу приготовимся их принять еще получше. В Вене переговоры начинаются; но смешные эти англичане!
С одной стороны они страшно напуганы положением их армии у Севастополя; с другой стороны желудок их не варит то, что, будучи уже так близко цели, имея пред глазами город, которого бы вся Англия желала видеть в преисподней земли, и вдруг его оставить! Как пережить того, что эти прекрасные корабли, которых они бы с таким наслаждением, посадив и вас всех на них, и потопили бы или сожгли бы еще охотнее, опять поплывут по морям и, пожалуй, со временем доплывут и до самой Англии!
Вот всего этого английский желудок никак не может сварить, и оттого их теперешняя политика в Вене и жалка, и смешна. Переговоры и они начали вести, а главное, думают о том, нельзя ли хоть на денек до заключения мира попасть в Севастополь. И вот почему так торопятся перевезти в Крым и Омер-пашу, да еще саранчи из Сардинии. Но Бог велик, и будем надеяться, что нас не выдаст, и что наши Севастопольские герои довершат дело до конца. Зато такова будет после и слава ваша; дай Бог нам всем дожить до этого славного конца!
А между тем, любезнейший Владимир, прошу тебя напомнить обо мне и поклониться в пояс Павлу Степанычу; скажи ему, что здесь всех от всего сердца порадовал рескрипт, написанный ему нашим голубчиком генерал-адмиралом; также Новосельскому и Панфилову.
Но сверх того у вас в Севастополе теперь много из моих любезнейших друзей; пожалуйста, засвидетельствуй поклон князю Васильчикову; пожалуйста, Владимир, познакомься с ним поближе: он достойнейший человек и мой очень добрый приятель. Таковыми же: Краснокутский, Исаков и Стюрлер; всем им напомни обо мне, и прошу тебя еще раз со всеми ими по-товарищески сойтись: это славнейший народ, и много я с ними проводил приятнейших дней, которые останутся вечно в моей памяти.
Как бы я был счастлив, если б недельки хоть на две мог к вам, лихачам прискакать! Но, увы, новая служба в Кронштадте меня приковывает к месту, и мне осталось лишь утешение мысленно быть с вами. Любезному И. В. Батьянову поклонись также. Между прочим, скажу тебе так, к сведению, что в "Русском Инвалиде" от 22 января была ошибка: там напечатали, что ты и Памфилов получили ордена Георгия 4-й степени.
Я тотчас писал в редакцию газеты и требовал, чтоб они ошибку исправили; но не имею от них еще ответа. В заключение скажу тебе, что наши "на Васильевском острову", слава Богу, здоровы и тебе кланяются, также моя жена и дети, которых теперь на лицо состоит уже восемь, тебе кланяются от души. К 6-му декабря я получил аренду в 1200 р. серебром и, как видишь, это было очень кстати: есть на кого деньги тратить.
Старшему твоему племяннику Сереже, вот уже 10-й год. Мальчик хоть куда, и он по настоятельному своему желанию записан в Морской корпус; твой тёска, Володя, записан в Пажеский корпус, а остальные ребятишки еще малы и пока никуда не записаны. За тем прощай, любезный друг Владимир. Да хранит тебя Всевышний и да пронесет громовую тучу мимо тебя: об этом молю усердно. Твой тебе преданной брат и друг К. Истомин.