- А теперь пойдем на ёлку.
- Чивооо?
- Не чиво. Собирайся. Устроим тебе новогоднюю прогулку по-хабаровски. Ёлка, фонарики, ледяные фигуры, толпы ментов и пьяных сограждан.
- Да ты в своем уме?! Я же приехал в тонкой куртке, я околею на вашем морозе!
- А кто тебе виноват? Надо было думать, тут тебе не Влад. Приехать в Хабаровск на новый год в тонкой кожаной куртке!.. На, вот, свитер. И пошли дышать воздухом. Хватит уже бухать...
Саня, ворча, натянул свитер. Встреча с прекрасным в лице пьяных хабаровчан и чего-то там изо льда его не радовала...
На площади Ленина завывал ветер. Проносясь по трубе Муравьева-Амурского, он со свистом разбивался на два потока: один уходил в завихрениях в сторону парка "Динамо", спотыкаясь о стены гостиницы "Центральной", другой, прямолинейно и упрямо, несся по Карла Маркса. Снег клубами, горами, барханами возвышался вокруг укутанных на зиму фонтанов, соображал какие-то нелепые снежные возвышенности и низменности, иногда оголяя скользкую плитку, которой когда-то по злому умыслу вымостили площадь. Пьяные и трезвые хабаровчане и прочие иногда попадали на эти оголенные участки, скользили, балансировали, падали. Большинство потом поднимались, конечно, но некоторые уже не находили в себе душевных сил. И над всем этим величественно возвышалась... ёлки. Потому что в Хабаровске с недавних пор предпочитали ставить сборную каркасную ёлку, для которой срубали не одну большую, а сто десять (сто десять!) маленьких.
Посреди площади стоял Саня. Злой, замерзший, пританцовывающий. Улюлюканье, пьяные поздравления, вольная интерпретация чего-то русского-народного, льющегося под дыц-дыц из динамиков на сцене, установленной по случаю праздника на площади, раздражало и провоцировало на скандал. В лучшем случае. В худшем - на массовую...
- Саня! Ты посмотри! Посмотри, какая красота!
Мрачный краснолицый Саня перевел взгляд с толпы пошатывающихся танцующих хабаровчан на Серого. Хотел ответить что-то непечатное, но, оглянувшись, осекся.
По периметру площади стояли ледяные фигурки. Эта уже давняя новогодняя традиция Хабаровска была известна всему Дальнему Востоку, да и не только, но за всю жизнь Саня так ни разу и не видел их вживую. А тут... Ледяные скульптуры светились изнутри, преламывая солнечные лучи изгибами, прозрачными стенками, сглаженными гранями. Мир сквозь них искажался, менял формы и очертания, становился неуловимым, неусматриваемым, размытым. Крохотные пузырьки воздуха, застывшего, замерзшего, искрились сквозь толщу льда, словно рассыпавшиеся блестки. Сказочные герои, медведи и матрешки, лодки с парусами, птицы, непонятные хреновины, которые Серый называл абстракциями. И даже олень! Большой олень, в полный рост, с добродушной мордой, широкой спиной, ветвистыми рогами... Он стоял и улыбался Сане. Натурально! Улыбался и даже как-будто шевелил губами.
Саня расплылся в добродушной улыбке и забыл про мороз. Потоптался на месте, оглянулся на друзей и рванул в сторону оленя. Перемахнул за ограду, распахнул объятия...
- Саня, ты куда?! Стой, ты чего? Ты куда? Да щазз же тебя...
Саня обнял улыбающуюся прозрачную морду, погладил по крутому лбу, ухватился за основание рогов и, в порыве захлестнувших его чувств, приложился губами к ледяному носу. Друзья, загибаясь, хохотали и что-то ему кричали. Губы моментально примерзли ко льду, но Саня вовремя отпрянул от манящей ледяной глубины. Приложился щекой к морде, чему-то улыбнулся, захотел убрать руки... и снял оленью голову. Целиком. Держа за основание рогов.
Будто из-под снега выросли фигуры трех милиционеров.
- Гражданин. Зачем вы так с оленем?
- Да я же... да я... - Саня растерянно бормотал, продолжая держать оленью голову. - Я же не хотел. Она... она отклеилась. Отломилась. Я и не думал...
- Он не думал! Он не думал! Граждане, он сломал оленя! - внезапно, из ниоткуда появившийся грязный, укутанный словно капуста бомж бегал вокруг милиционеров и саниных друзей и вопил во всеуслышание. - Он! Сломал! Оленя!
- Да не ломал я его...
- Не ломал, но сломал! Оторвал голову! Голову у оленя! У такого чуда! Даже я - я! бомж! живущий в коллекторе! даже я тут ничего не ломаю! Такую красоту! Как можно?! Такая красота! Даже я, бомж...
Саня поник, сжался, окончательно замерз и начал дрожать. Олень, чья лобастая башка всё так же была в его руках, продолжал улыбаться. Большие прозрачные глаза светились голубоватыми ледяными искорками. Саня взглянул на милиционеров:
- А голову - куда? Как теперь с ней?
- Да положи уж, рядом. На днях мастера придут, эти, скульпторы. Починят.
- Точно? Ее можно назад приклеить?
- Да можно. Наверное. Бросай давай. Пойдем оформляться.
- Оформляться?
- Ну, да. Ты ж все-таки отломал ее. Вон, бомж подтвердит. Василич, подтвердишь?
- Да! - Василич приосанился, выставил ногу вперед. - За скульптуры я - горой!
Саня вздохнул, перелез за ограждение, поежился. Через пару шагов оглянулся. Ледяная оленья морда, лежащая возле передних копыт, улыбалась еще шире. И вдруг подмигнула ;)