Лет пять назад в узких кругах широко бытовала теория, что важнейшим из искусств для нас является сериал. Сериал – новая литература. Такая вот существовала теория. Новый роман, который должен сменить роман старый, литературный. Но похороны оказались преждевременными. Книжки с надписью «роман» выходили, и будут выходить дальше, потому что в нынешней культурной неразберихе яснее ясного, что назвать романом можно что угодно. Это, конечно, не так, но сегодня мы на этом останавливаться не будем.
Так вот, идейкой о взаимозаменяемости сериала и романа позабавились и бросили.
Не то идея овладела массами настолько, что о ней стало говорить неприлично в виду очевидности («мойте руки перед едой»). Не то она напротив была отвергнута, и все уверовали в воссиявшую вдруг российскую прозу, у которой появилось много светил: Иванов-Географический, Прилепин, Водолазкин, Яхина и Долгопят.
На мой взгляд теория была неверна, и вполне очевидно по какой причине: литературу читают, а не смотрят или просматривают.
Сейчас, пять лет спустя некоторые обстоятельства заставляют пересмотреть старую, не то отвергнутую, не то воспринятую, сейчас ничего нельзя сказать с определенностью, мысль иначе.
Смотрели не туда: не сериал – новый роман, так думали от излишнего литературоцентризма, такие глупые мысли, а наоборот литература – сериал в прозе.
Многих авторов не так давно упрекали за кинематографичность. Не то, чтобы они были слишком наглядны, или там киномеханическая методика опять, как и сто лет, назад вдруг какая завелась.
Просто книжки автоматически писались под сериалы. Роман – готовый киносценарий. Хоть сейчас, с колес в производство, на съемочную площадку. Ругали, что стало мало описаний и размышлений, а текст начал больше походить на неоформленную должным образом пьесу, тот же киносценарий.
Это было, конечно, плохо. Ничего хорошего не обещало, никуда не вело, но, вроде бы, ничего и не достигло в итоге.
Но вот новое поколение, новое поветрие. Проза не пишется под сериал, проза растет из сериала. Она не его источник, она – его продукт.
Так что, дело не в новеллизациях. Новеллизации никого не удивляют, дело не новое и отжившее свое. Кто теперь ищет третий том «Санта-Барбары» или второй «Богатые тоже плачут»?
Просто молодой автор, молодой не по возрасту, а по началу письма, теперь стал писать не так как раньше.
Вспомним совсем старую, дедовскую технологию: глядели в жизнь, творили легенду, с опережением или запаздыванием, или, если хотелось, вовремя. Получался реализм критический или социалистический, а то и натурализм, который нынче эволюционировал в реализм новый.
Корреспондентная теория литературы.
Отсюда требование верности фактам (без пластиковых бутылок и кроссовок), логики развития событий, психологизма, мотивации, правдоподобия, достоверности.
Здесь всегда было с чем сравнить и все было понять. Важнейшим из искусств тут являлась сама жизнь. Отсюда даже заголовки в серьезных книжках «Государство как произведение искусство», и определение эстетики: «Эстетика – наука о мире, ибо он красив».
Дедовскую технологию сменила когерентная. Текст должен быть похож не на реальность, не к ней вообще обращаться, а на другой текст, с ним согласовываться. То есть правильным и прогрессивным был такой текст, который отсылал нас уже к известному, написанному, чтобы был похож на него в целом или так, по отдельной разрозненной группе параметров. Требование согласованности и соответствия неизбежно породило так называемую формульную литературу. Реальность ведь она многообразно, а тут надо писать по схеме. Схем же и формул не так много.
Стало немного скучно, но зато глаза перестали разбегаться, а голова болеть. Интерес уперся не в то правдиво или нет, а в то – на что похоже. Литература стала походить не то на кроссворд, где надо отгадать правильно, не то на бег по замкнутому кругу перед трибунами на которых расселись другие тексты.
Пример такой литературы соответствия продемонстрировал в недавнем ответе критику Кузьменкову молодой российский Шолохов, а по паспорту авторк Самсонов.
Спор возник на религиозной почве: вокруг чего водят новобрачных в церкви?
У нас два варианта ответа:
а) вокруг аналоя (самоуверенно ответил Александр)
б) вокруг алтаря (настаивает Сергей, воспользовавшийся подсказкой друга)
Аргументы Самсонова: так написано у Толстого. Если Толстой ошибался, тем хуже для реальности.
А он ошибался, и правильный ответ «а».
Литературу вчерашнего дня интересует не истинность, а соответствие утвердившимся образам действительности. Сюда же идут странные утверждения, что Отечественную войну 1812 году будут знать по Толстому.
С чего бы? Но мы не об этом.
Литература до недавнего времени существовала в самой себе и своей же нафантазированной реальности соответствовала.
Теперь это тоже старо и неактуально.
Кто же нынче читает книжки? И тем более имеет способность удержать все это в голове, чтобы сопоставлять одно с другим? Такие особи переводятся даже уже на филологических кафедрах. Если нет, то им приходится бегать по кругу – от Кафки к Оруэллу, от Оруэлла к «Маленькому принцу» и «Ловцу, потерявшемуся в хлебах налево, хлебах направо».
А вот сериалы смотрят все. Тем более писатели.
В результате имеем передовой лозунг сегодняшнего дня: текст должен соответствовать не действительности, и даже не другому тексту, а просмотренному сериалу.
Отсюда понятность новейших веяний в области прозы. Открываешь книжку и видишь: тут автор посмотрел сериал канала «Россия» («Пока станица спит»), там турецкий сериал, а здесь «Секс в большом городе», имеются и более продвинутые, запавшие на угасшее, кажется, окончательно искусство аниме.
Я сознаю, что перечень староват, но надо понимать, у автора тоже были детские годы и писать он начал, вполне логично, не с самой колыбели. «Веселые картинки» на плоском голубом экране, глубоко запали в его детскую и юную душу. И вот результат: литература – вид сериала, его отражение.
Сериал – наше все: кладезь представлений о мире и его философия, копилка тем, конфликтов, сюжетов, характеров. Оттуда идет на страницы книжек лубочная деревня и картонный ГУЛАГ, небогатый набор коллизии заимствованных либо из «Не родись красивой» или «Бедной Насти», либо «Ментов» всех изводов и мастей, или из чего-нибудь «откровенного и прорывного» с «ТНТ».
В общем-то здесь тоже своего рода новеллизация, только не конкретного сериала, а неких общих, не слишком разнообразных мотивов, коллекции образов, набора тем и декораций.
Здесь само собой возникает логичный вопрос: зачем читать, если можно смотреть?
Какого-то определенного ответа на него нет.
Но предположить всегда можно: написать всегда дешевле, чем снять.
Из всех искусств самым дешевым в производстве является литература. А КПД может быть высок. Хотя бы потому что оно копируется и распространяется массовым способом, не теряя идентичности, а в производстве дешево.
Если раньше писатель был словесным живописцем, потом литератором как таковым, то теперь он становится не то что несостоявшимся сценаристом, а просто зрителем, фэном сериалов, пересказывающим его другим.
И вот итог: важнейшим из искусств действительно является сериал, основным методом – пересказ и перепев некогда увиденного на новый лад, для тех, кто не смотрит телевизор и прочие штуки выдуманные в картинках для экрана.
Жизненный опыт давно уже ставший для литературы чем-то необязательным, сменившийся некогда опытом читательским, филологическим, литературоведческим, теперь требует опыта зрительского, сериального. А тот не обязательно должен быть богат и разнообразен для того, чтобы какой-нибудь лихой автор мог за недельку сварганить книжку.
Из сериалов проистекает эта необычайная легкость в изложении автору совершенно неведомого, невесомость всего – образов, отношений, языка, манеры изложения. Там берет свой исток какая-то отупляющая понятность и примитивизм жизни.
Все по пять, как на дешевой распродаже. Ничего сложного.
«А нам любое море по колено, а нам любые горы по плечо».
Потому что мы уже все видели на экране. Теперь осталось записать.
Сергей Морозов