Найти в Дзене
Ignat Odnosolodov

Логика хаоса. Круги сознания

Березы переоделись в желтое, рябины набросили на себя плащи из багряной болоньи, а ивы и тополя хранили верность зеленому, уже изрядно поношенному и протертому до лунных дыр. С рассвета и до темноты небо было завешено облаками, где серый чередовался с голубым, образуя на мутных стыках свинцовые вздутия. Прогулки солнечных лучей по сырым склонам города стали редкими и скоротечными. Солнце явилось и пропало. Лариса с прибрежной скамейки глядела на отрезанный от нее лезвием воды берег, застроенный лет сто назад двуглазыми домиками и заново расписанный фантазией октября в лубочные тона. Лариса не любила октябрь. В сентябре лето замирает, и его слоеного тепла хватает даже на длинные ночи. Ноябрь пробуждает зиму, морозы смелеют, облаивая природу все чаще и чаще. В октябре тепло уже не тепло, холод еще не холод, – и гадай, и думай, во что одеться, чтобы не утомило жарой, не поцарапало холодом и не промочило дождем. Гадай и думай, перекладывая с ладони на ладонь кошелек, заглатывающий медсестр

Березы переоделись в желтое, рябины набросили на себя плащи из багряной болоньи, а ивы и тополя хранили верность зеленому, уже изрядно поношенному и протертому до лунных дыр. С рассвета и до темноты небо было завешено облаками, где серый чередовался с голубым, образуя на мутных стыках свинцовые вздутия. Прогулки солнечных лучей по сырым склонам города стали редкими и скоротечными.

Солнце явилось и пропало. Лариса с прибрежной скамейки глядела на отрезанный от нее лезвием воды берег, застроенный лет сто назад двуглазыми домиками и заново расписанный фантазией октября в лубочные тона.

Лариса не любила октябрь. В сентябре лето замирает, и его слоеного тепла хватает даже на длинные ночи. Ноябрь пробуждает зиму, морозы смелеют, облаивая природу все чаще и чаще. В октябре тепло уже не тепло, холод еще не холод, – и гадай, и думай, во что одеться, чтобы не утомило жарой, не поцарапало холодом и не промочило дождем. Гадай и думай, перекладывая с ладони на ладонь кошелек, заглатывающий медсестринскую зарплату одним жадным глотком.

Лариса размышляла не о зарплате медсестры. Лариса высчитывала, сколько дорогих вещей она приобретет и сколько вкусит гастрономических удовольствий, потратив фантастические пять тысяч долларов из свой сумочки.

Накануне вечером, замкнув комнату общежития, Лариса опасливо ощупывала купюры, распределяла их для наглядности в десятичные горки, рассматривала в свете настольной лампы. Доллары были шершавые, с поперечной полосой, – доллары были подлинные.

Деньги оказались у нее внезапно. Она ожидала маршрутку после работы, и внушительный мужчина в черном кожаном плаще и широкополой шляпе ни с того, ни с чего улыбнулся ей складками щек, уползавшими под темные стекла очков.

– Вас зовут Лариса? Вы из реанимации? У меня для вас подарок. Расстегните сумочку, пожалуйста, чтобы ваш подарок под дождем не промок.

Угловатые к старости листья опускались на реку, прислушивались к мелодии ветра и медленно кружили поверх влажной речной грусти, произвольно исчезая за пешеходным мостиком.

Мостик заслонили силуэты с головами, втянутыми в низкие плечи. Лариса поддернула сумочку к коленям.

На днях в реанимационное отделение был доставлен сбитый автомобилем Петров. Его травмы были страшными. Четверо суток он провел в коме, удерживаясь на скользкой палубе этого света за пластмассовые трубочки системы жизнеобеспечения. Шансов к выздоровлению у него почти не оставалось. Почти.

Мужчина в кожаном плаще говорил о Петрове ужасные слова: грабитель, извращенец, живодер. Полиция им подкуплена, суд подкуплен, власть зажата им в кулак, и надежды у родственников растерзанных Петровым жертв на скорое торжество справедливости нет. Надежды нет, зато есть пять тысяч долларов – для Ларисы.

Мужчина сгинул в подземном переходе. Лариса осталась с деньгами, соблазнами, страхами и бессонницей.

«Выпадут трубочки на несколько секунд, никто и не заподозрит, что пациент умер насильственно. Несколько секунд и пять тысяч долларов? Богатство за просто так!»

«За смерть человека – не просто так!.. А если меня…»

«Петров – не человек. Плохой человек. Поднимется на ноги, искалечит многих!.. Справедливость будет восстановлена мной. Не бесплатно, конечно. Благодаря долларам лишится жизни негодяй».

«Кто из них негодяй! Мужчина в кожаном плаще не похож на убитого горем родственника. Улыбается. Какой он родственник – главарь банды! Мстит Петрову за что-то – за донос. Покушение не удалось, и меня наняли».

«Что со мной будет? Заберу доллары, куплю золото, модную одежду, а Петров из могилы явится ко мне. Как я буду жить после этого! Мне голодную кошку жалко! А тут пациент – живой, хотя и при смерти».

«Именно – при смерти! Что из него получится? Калека! Сам себя возненавидит. Да знай он сейчас!.. Просил бы об одолжении. Умолял бы! Чем плохо? Безболезненная смерть. По просьбе. По заказу».

«Петров не просит и не заказывает. Лежит, дышит. Организм напрягается ради выздоровления. Состояние стабильное, функции нормализуются, я же возьму его и…»

«У меня есть выбор? Бандиты по пятам бродят, задушат из-за денег! – Лариса суматошно завертела головой».

Река рябила. Бурые груды листьев с простертых к воде ветвей намокали, тяжелели и безнадежно тонули.

«Вот и выбор: подойти к реке и утопиться!»

Лариса переступила с асфальтовой аллеи на травянистый к берегу спуск. Тонкие каблуки туфель увязли в тесном сплетении дерна, и до самого края ряби пролегли продавленные ими скважины.

Дна не было видно уже в каких-то сантиметрах от берега, настолько вода помутнела из-за долгих дождей. Дождь накрапывал и сейчас, и в сером, встревоженном каплями отражении нельзя было разобрать ни лица, ни волос, ни туфель, ни сумочки.

С треском обломилась ивовая ветка и упала поперек водянистой тени.

«Какая дура!» – Лариса прижала сумочку к бедру и стремительно отвернулась от реки.

На дневное дежурство Ларисе было к восьми. Опаздывая, она проехала лишнюю остановку, чтобы не спускаться в подземный переход.

В раздевалке медсестры примеряли наряды, завезенные торговкой с вещевого рынка: свитера, блузки, юбки, перчатки. Лариса оглядела экспонаты вскользь, как вдруг у шкафа увидела полушубок.

– Можно посмотреть?

– Смотри, милая, примеряй. Последний вскрик моды перед зимней спячкой. Натуральный мех.

Прикосновение меха к щеке было ласковым. Ладони снова и снова погружались в его теплые и нежные заросли.

– Ларис, тебе ради него полгода голодать, – обронила подруга, раскружившись по линолеуму в складчатой юбке.

Лариса накинула полушубок на плечи. Тяжести меха она не ощущала, будто модель была создана под заказ – для нее.

– Много хотите?

– Семьсот пятьдесят заморских единиц. Для такого – дешево!

Лариса отнесла полушубок к шкафу.

– Берешь, милая?

От торговки Лариса отодвинулась в угол. Со стороны полушубок выглядел овеществленной мечтой.

– Ларочка, здравствуй, – в раздевалку приковыляла бабушка-санитарка. – Тебе сегодня облегчение. Одним сосунком меньше.

– О чем вы говорите?

– Окочурился этот, как его, из аварии.

– Петров!

– Ага, Петров. Сердечко не выдюжило, – санитарка потянулась к вешалке.

– Милая, ну долго ты будешь на меха глазеть? – окликнула Ларису торговка. – Берешь или нет?

О главной фантасмагории двадцать первого века читайте здесь.