Из письма Д. Н. Блудова дочери А. Д. Блудовой
С.-Петербург, 26 сен. (8 окт.) 1831 г.
... Польское возмущение и участие России в войне были кончены победоносно; только частные случаи, только личные страдания, только тяжелая необходимость строгих общих мер, от которых иногда страдали если не совершенно невинные, то, по крайней мере, люди менее виновные, все это было вроде печальных отголосков войны, которые не слышны были ликующим жителям Петербурга и Москвы, но для нас, среди польских беглецов и сочувствующих им кружков берлинского общества, они слишком были внятны и наводили на меня грусть, с примесью отвращения к тем пошлым фразам, которыми тогдашние честолюбцы, также как нынешние, прикрывали свое даже, может быть, бессознательное властолюбие, свою погоню за почестями, за выгодными местами, за громкою популярностью.
И в самом деле, нелегка тирания народа, - этого мифа! И в западной Европе он имел тогда льстецов и искателей Фортуны, обманывавших его не менее чем теперь. Возмущения народные почти всегда похожи на симптомы болезни: они прилипчивы, и их легко заносят зараженные агенты тайных или открытых обществ, из края в край.
В Саксонии и Брауншвейге, в Гессен-Касселе, были маленькие революции, как бывало на театре давали водевили и фарсы после трагедии или драмы. В Дрездене революция (Бельгийская революция, образование Бельгийского государства (прим. ред.)) достигла своей великой государственной цели: изгнания Итальянской оперы. Опера эта была замечательно-хороша и, привлекая молодые свежие голоса и таланты Италии, привлекала тоже иностранцев в Дрезден и обогащала, конечно, маленькую Немецкую столицу. Однако это послужило придиркой для обвинения короля в расточительности. Он отказался от Konigliches Opera, взял себе своего наследника в соправители, и все это стоило много денег и причинило потерю многих доходов не королевских, а городских. Зато Саксонцы могли хвастаться, что они не отстают от французов и что у них тоже была своя маленькая либеральная революция.
В Гессен-Касселе вышло еще проще и, как говорили в одной газете, цель была так легко достигнута, что народ не понимал, кончен ли переворот, или надобно сызнова начинать шуметь. Ничто так не озадачивает народ, взявшийся за оружие, чтоб завоевать силою свои вечные права, как Государь, который бросает ему эти права в лицо, без всякого сопротивления, как бы говоря: - На, бери эту дрянь! Толпа не знает, куда обратить свою ярость, а предводители возмущения не успели прославиться своими талантами, и все выходят смешными.
Так случилось в Касселе. Несколько жителей города прокричали на улице: - Хотим конституцию. Курфюрст услышал, подошел к окну и сказал: - Вы желаете конституции. Я согласен; составьте сами и введите в действие.
Кассельцы очень сконфузились: никто из них не имел понятия о таком сочинении. К счастью, тут случился господин Иордан, который предложил свои услуги народу, говоря: - Я профессор народного права в Марбурге, так я и конституции умею сочинять: для меня это плёвое дело. Вышло, что у господина Иордана даже готовая конституция была в запасе.
Ее принесли и тут же провозгласили. Узнав об этом, Курфюрст вышел на балкон и присягнул на верность этой импровизации. - Кто же приведет конституцию в действие? - спросили крикуны. - Поручите кому угодно, - отвечал Курфюрст и захлопнул дверь балкона.
Президент Шенк-Фон-Швейндорф (?) выступил вперед и объявил, что он мастер этого дела. - Ну так вы и введите конституцию, - отвечал народ, и все разошлись по домам.
Но главный комитет революционный был в отчаянии от такой развязки. Оно вышло как-то не великолепно, а смешно. Стали подбивать народ опять просить снятия таможен, требовать части в княжеской казне (весьма богатой). Тиран согласился и половину казны своей отдал. Ужасный человек этот курфюрст! Просто бедовый для народа, жаждущего славы великой революционной борьбы; все сдается беспрекословно. Что делать?
Тогда эти господа придрались к частной жизни курфюрста. С 1772 года, когда Людвиг, прозванный Железным, наследовал княжество после отца своего Людвига Бородатого, курфюрсты Кассельские имели наследственную слабость к женщинам. Покойный курфюрст часто менял своих фавориток; ныне царствующий курфюрст верен все одной и той же графине Рейхенбах, а сын его еще нравственнее и женился на своей фаворитке.
Если б кассельцы искренно жаждали постепенного усовершенствования, они бы поклонялись такому прогрессу; но они очень требовательны и настояли на удалении гр. Рейхенбах. Курфюрст удалил ее; но сам за ней удалился в вольный город Франкфурт, где и нравы вольные. Уезжая, он назначил сына своего со-регентом своим. Король Саксонский еще прежде придумал тоже самое. Если такой обычай распространится, мы увидим по два государя на каждом престоле: вот весь прогресс революции.
Волнения и уличные беспорядки и в Англии, между прочим в Бристоле, унимались вооруженною силою. Тогда были первые прения об Reform-bill при Вильгельме IV. Lord Brougham и Lord John Russell были сторонниками его. В это тревожное время все принимало какое-то мрачное значение, все казалось, как говорится по-английски, ominous, и не один простой народ смотрел с тайным или открытым смущением даже на естественные Феномены. До сих пор живо помню что-то вроде северного сияния необычайной светлости и багрового цвета, которое повторялось четыре ночи сряду в Берлине около этого времени...