Современная история. Михаил Гундарин о книге Егора Фетисова “Пустота Волопаса”.
Егор Фетисов. Пустота Волопаса. М.: Городец, 2021. — 384 с.
Роман Фетисова похож на написанный пастелью городской пейзаж. Нежные тона, легкая грусть, милые герои где-то в глубине едва обозначенных домов. Не верится, что они могут страдать всерьез. Еще одно сравнение — легкая, изящная приджазованная песенка про любовь. Ну да, разбила ее героиня сердце герою, но все ненадолго и как-то не всерьез.
Моралист сказал бы, что все описанные выше впечатления — иное имя для духовной пустоты, которая окружает наших молодых (и не только) современников. Нежелание принять жизнь такой, какая она есть, инфантилизм, склонность к выдуманным схемам (почерпнутым из массовой культуры)… Да, все это и про героев Фетисова. И — о ужас! — автор отнюдь не осуждает своих героев. Он смотрит на них с легкой грустной усмешкой. С необидной иронией («пустота» не зря попала в заголовок!). Читателям тоже легко и грустно. И главное — узнаваемо!
А вот и собственно городской летний пейзаж, встречающий нас на первых страницах. Очень важный для понимания книги! Он отнюдь не безмятежен, но в нем есть не столько тревога, сколько нервозность — и это не случайно. «У меня нет принципов, у меня есть только нервы», — говорил японский классик, умерший от своей руки совсем молодым. Героев Фетисова тоже никак не назовешь принципиальными, но их нервы не обожжены, они тонко и красиво вибрируют вместе с ритмом городской жизни.
«Парень с айфоном и девушка с фарфоровыми руками были единственными, кто сидел на открытой террасе, остальные предпочитали занять столик внутри, в полумраке, прохладу которого обеспечивали кондиционеры, потому что на террасах, ютившихся на лишенных зелени тротуарах, воздух оставался тяжелым и влажным, не спасал даже ветерок, временами долетавший с залива. Старики со щелчком открывали баночки с валидолом, жаловались на сердце; по улицам, включив сирены и мигалки, пролетали машины скорой помощи.
Молодежь раздевалась, насколько позволяла стеснительность, и парни все как один надевали солнцезащитные очки, чтобы спрятать взгляды, скользящие по женским округлостям и впадинкам. На стеклах охлажденных бокалов блестели капельки воды, быстро прогревавшиеся как морская вода на мелководье, вдоль берега, там, где она покрывает щиколотки, но еще не доходит до колен, и где можно лежать на спине и смотреть в застирано-голубого, выцветшего цвета небо, если не боишься соленой пелены в глазах, когда мелкой волне все-таки удается захлестнуть лицо, ласково, как будто умывая с утра маленького ребенка».
Жарко. Скоро грянет гроза — и в жизни героев тоже. Но будем спокойны за них.
Итак, в Питере (ну конечно, где ж еще!) живет пара молодых представителей «креативного класса». Автор подчеркивает их слабую вовлеченность в реальность и быт постоянно. Он, Антон со странной фамилией Македонов, — переводчик и литератор-неудачник — более слаб и инфантилен, зато и любит ее, Варю, — сильнее. А она, хоть и изменяет ему, (по-деловому, как бы между делом), тоже по-своему любит. Хотя (сколько таких случаев может припомнить каждый из нас) карьера для нее не менее важна (Варя — художник). Но мало того, третий человек в этом треугольнике тоже отнюдь не злодей. Тоже — интеллигент. С этого все начинается. Дальше будут метания и приключения и, конечно, разговоры.
Разговоры у них ведутся разные, но вполне в рамках повестки, общей для таких ребят во всем мире. Например — экология, или животный мир.
«Так вот, про китов. Я читал про самого одинокого кита в мире. Он уже почти тридцать лет плавает в океане и разговаривает с кем-то на частоте какой-то ненормальной, по-моему, она раза в два выше, чем у синих китов или финвалов. Его еще называют “пятидесятидвухгерцевый кит”.
— С ума сойти, — удивилась Варя совершенно ровным тоном, нахлобучивая македоновскую бейсболку на голову персонажу. — А с кем он разговаривает?
Набросок ей чем-то не угодил, она выпрямилась, шумно выдохнула, бросила на Македонова укоризненный взгляд, как будто он был причиной постигшей ее неудачи, скомкала бумагу, бросила под раковину в мусорное ведро и наконец достала из холодильника яйца.
— В том-то все и дело, что неизвестно. У других же китов частота другая. Стало быть, они его не понимают. Может, он поет что-то или читает вслух стихи, какие-нибудь древние, японские или китайские стихи, которым не нужны рифма и размер».
Думаю, такие диалоги украсили бы любую голливудскую мелодраму «про современность». Но кроме того, кит является ключевой метафорой книги. Он модный. Он большой. Он одинокий, и это так мило…
Само собой, герои пытаются вырваться из замкнутого круга, уезжая то за границу, то вглубь России, то впадая в детство. Вообще — пытаясь осмыслить свои поступки, вообще думать о чем-то большем, чем готовые культурные формулы или окружающий их не вязкий, но как будто полупрозрачный быт… Но с рефлексией у них плохо. Предпочитаю думать, что именно у героев, а не у автора, к счастью, все же не напрягающего их не свойственными таким людям размышлениями о Вечности и Судьбах России (появление неких «православных боевиков» с битами выглядит, на мой вкус, надуманным). Не стоит делать трагедию и даже драму из жизни, драмы не предполагающей.
Такая жизнь — диагноз, но не приговор. Так можно жить десятилетиями. Иногда хочется пожить именно так, если и страдая, то почти по-настоящему, но все же не впадая в тоску. Если сталкиваясь с неприятностями — то так, чтобы они были подобны легкой летней грозе в антураже питерских архитектурных красот.
«Сначала он не услышал ни звука и решил, что Варя, наверное, выключила запись на айфоне, но потом до него долетел плеск воды, и где-то вдалеке заплакал ребенок, или мяукнула кошка, потом все затихло, только чайки пытались перекричать шум прибоя. И опять — тоскующий голос, голос маленького ребенка, издающего нечленораздельные звуки, от которых у Македонова пробежали мурашки по коже. Он вдруг отчетливо понял, что происходит с Варей и куда ушло чувство к нему, Македонову, из ее взгляда. Сюда, в океан. Детский голос, шедший из нечеловеческой дали, на самом деле был пением. Это пело огромное, древнее, заросшее ракушечником существо, чьи предки застали динозавров».
Эта поющая хтоническая тварь — она не страшная, она из кино, из комиксов, из культурного бессознательного эпохи, откуда автор почерпнул и образы героев, и все, что с ними происходит. Почерпнул — и уловил в своей книге, очень летней и эстетской, какой-то один, но важный штрих нынешнего zeitgeist.