В газетах писали — «чеченский синдром». В криминальной хронике описывались преступления, совершенные участниками чеченских кампаний: разбойные нападения, изнасилования, ограбления, убийства. Самоубийства. Сделанное одними грузом ложилось на остальных. Фраза «воевал в Чечне» стала клеймом, которое принято было скрывать.
В правительстве говорили: «чеченский синдром — изобретенное репортерами клише, нет никаких свидетельств того, что уровень преступности среди ветеранов войны в Чечне выше среднего». Общество считало иначе; безразличие и настороженность стали главным мотивом в отношениях ветеранов войны и окружающего мира.
Интеграции в обычную жизнь мешал созданный новостной повесткой образ, но все же главной помехой в жизнях бывших солдат был именно чеченский синдром — посттравматическое стрессовое расстройство или ПТСР. Эта заметка посвящена способам реабилитации ветеранов чеченских войн, но сначала — о самом ПТСР.
Формирование «чеченского синдрома»
Война — непрерывный и страшный в своей интенсивности стресс. На физическом уровне человек переживает изменение режима и рациона, сексуальные ограничения, непривычные климато-географические условия с резкими перепадами температуры. На эмоциональном уровне на него влияет разлука с семьей, оторванность от дома, враждебность местного населения, языковой барьер. Говорят, привыкнуть можно ко всему, но боевой стресс безжалостен — и способен влиять на психику даже спустя десятилетия. Речь идет об эпизодах сверхсильных травмирующих воздействий: гибель боевых друзей, вид трупов, попадание в засаду или окружение, применение боевого оружия и первое убийство врага, пересечение минных полей. Все это формирует ощущение постоянной опасности для жизни.
Посттравматическое стрессовое расстройство — следствие продолжительного стресса. И оно является основой социально-психологической дезадаптации ветеранов любой войны.
Проявления «чеченского синдрома»
Российские исследователи изучали ПТСР у ветеранов Афгана и Чечни и пришли к выводу, что существует два типа дезадаптации. Первый тип назывался «шоковым». Он протекал тяжело и характеризовался психической напряженностью, конфликтами с окружающими, ощущением одиночества и потерянности в мирной жизни — но являлся относительно кратковременным и заканчивался интеграцией в общество. Второй тип относился к стойкой социальной дезадаптации и проявлялся асоциальным поведением, алкоголизмом, употреблением наркотиков, выраженным невротическим состояниями, суицидами.
Группа психологов Свердловского областного клинического психоневрологического госпиталя для ветеранов войн также выделили особенности поведения ветеранов в мирной жизни: немотивированная бдительность, бурная реакция агрессии при малейшей неожиданности, чувство вины и стремление наказать себя, чувство изоляции — отмечая при этом, что у ветеранов чеченских кампаний проявления имеют более выраженный негативный характер. Как следствие, адаптация проходила медленнее и тяжелее.
В 2003 году, когда до конца второй кампании оставалось еще 6 лет, Юрий Александровский, заместитель директора Национального центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского в Москве, сказал о 1,5 млн ветеранах войны, испытывающих последствия ПТСР.
Психологическая реабилитация
Принято считать, что вопросами ПТСР в период Первой кампании не занимались вовсе, но в докладе начальника СКВО генерала-лейтенанта Потапова есть пункт, посвященный психологической реабилитации военнослужащих непосредственно во время боевых действий в Чечне в 1995 году.
«С началом операции по разоружению незаконных вооруженных формирований, возрастанием психических и физических нагрузок на людей, командиры, штабы, воспитательные органы отмечали возрастающую психологическую усталость личного состава. Первые потери, неудачи в ходе боев повлекли рост психологических травм у личного состава, особенно в подразделениях 131 омсбр, 81 мсп».
«В 131 омсбр пункт реабилитации возглавил психолог подполковник Дробница Г.Н., В 81 мсп — заместитель командира полка по воспитательной работе подполковник Станкевич И.В., в 255 мсп — психолог майор Дорофеев Г.Н., в госпиталях — штатные заместители по воспитательной работе. За время работы пунктов психологическую помощь получили более 12 тыс. военнослужащих с психологическими травмами различной тяжести, в т.ч. и более 5 тыс. раненых и больных, выписанных из медицинских учреждений.»
«Система работы пункта включала три этапа:
I этап: встреча и размещение военнослужащих. Организация помывки, смены белья и обмундирования, питания и отдыха.
II этап: проведение психологических мероприятий по определению степени и уровня психологической травмы, уровня напряженности и распределения военнослужащих по группам.
III этап: психокоррекция поведения военнослужащих. Весь период нахождения военнослужащих на пункте реабилитации для них организовывались просмотры кино- и телефильмов, встречи с родными и близкими, написание писем домой, поощрение и награждение отличившихся в боях, выступления концертных бригад, самодеятельных артистов, служителей, культовых учреждений, встречи с местным населением. Положительные эмоции у военнослужащих вызывала передача гуманитарной помощи населения.»
К сожалению, для последующей адаптации ветеранов в мирную жизнь концертов самодеятельности недостаточно. Поэтому стали появляться центры психологической помощи и реабилитации — сначала в Северо-Кавказском военном округе, потом в Москве, других округах и в структурах МВД. Главной проблемой этих центров стало… малое количество обращений. Только треть страдающих от расстройства искала квалифицированной помощи: можно сказать, что это еще одна характерная черта ветеранов чеченских кампаний — при этом часть пациентов приходила в госпитали после давления со стороны родственников и близких.
В большинстве случаев пациенты Свердловского областного клинического психоневрологического госпиталя для ветеранов войн относились к психологам недоверчиво, часто даже с подозрением. Из практики психолога О.В. Борисовой (2003):
«Все требования психолога выполняют, но результатами исследований интересуются нечасто. На продолжительную работу не ориентированы, если и хотят каких-либо изменений, то или прямо сейчас, или никогда. Крайне неохотно обращаются к своему травматическому опыту, а если и обращаются, то только один раз. <...>Был пациент, который после уже нескольких психотерапевтических сеансов никак не мог сдвинуться с мертвой точки. И однажды, вбегает в кабинет в очень взволнованном состоянии, бросает на стол пачку фотографий и кричит: «Уберите их от меня!» На фотографиях были очень страшные сцены: расчлененные трупы, фрагменты казни. Психотерапевтическая работа была завершена, но никогда после данный пациент ни словом, ни полусловом не напоминал о том случае. Гораздо охотнее ветераны говорят о реалиях сегодняшнего дня, беседа сразу становится непринужденной, в речи появляются шутки и смех. Признают, что жизнь их кардинальным образом изменила война, но не верят, что «спустя столько времени что-то можно изменить». Тем не менее, часто обращаются с вопросом: «Можно ли прийти просто поговорить?», мотивируя это на их взгляд нетипичным, очень внимательным отношением к себе.»
Психологическая реабилитация ветеранов чеченских кампаний осложнялась еще и за счет разницы подходов к «чеченскому синдрому»: одни считали его нормальной реакцией на ненормальные события, другие видели в этом болезнь — и искали подходящие лекарства.
Автор - Яна Петрова
