Всё-таки оригинальные люди – писатели. Вот я читаю «Спутники» (1946) Веры Пановой. Там есть трус Супругов. Неприятный тип. Но сколько нюансов этой неприятности описывает Панова! Поразительно. Неужели это всё – фантазия? Да если и списано с живого человека – сколько ж надо памяти: так всё помнить… – Поразительно. Воистину искусство – это экстраординарное.
А я заелся, называя всё это всего лишь эстетическим и считая вторым сортом, раз нет ЧЕГО-ТО, словами невыразимого.
И тут – нет. Правда, я ещё на первой четверти.
Чего ж я не бросаю читать?
Во-первых, нет ничего лучше, во-вторых, этот роман разобрал Дмитрий Быков. А его интересно ловить на ляпах. Он их обязательно делает по моим наблюдениям.
Вот в сценах с чувствами у меня, сентиментального старика, наворачиваются слёзы… Но я знаю, что это – качество прикладного (сильнодействующего) искусства, то есть более грубого, чем искусство неприкладное. – Впрочем, к усилению какого переживания предназначен этот роман, я что-то ещё не понимаю.
Пока ещё санитарный поезд без раненых. Войны непосредственно ещё нет. Сюжета тоже нет. Портреты, портреты… персонажей в поезде и в воспоминаниях персонажей. – Читать, естественно, скучно.
Хорошо, что быт требует прерываться. (Я уже еле выдерживаю читать эти подробнейшие характеристики. Ну зачем они? – Традиция 19 века?)
Между прочим: странно, что санитарный поезд идёт мимо пылающих деревень. Ведь достаточно в одном месте перебитого рельса – и поезд обездвижен. Теперь и я, как тот трус Супругов, спрашиваю: не ошибка ли?
Я на трети текста.
Между тем всё, оказывается, учтено. Поезд пододвинулся к Псковскому вокзалу. Им прислали трёх хирургов.
Раненных будет в поезд приносить отряд от поезда. – Логично.
Всё в порядке.
«Настоящая работа начиналась».
Сухо. Почти протокольно. Собранно.
Хм. Супругов стал смелым. Хочет скорей умереть. Не замечает, что его зацепило.
А отвлечения в воспоминания и мечтания не прекращаются: Белов, начальник, думает, что надо б как-то здесь, во Пскове, найти сына и жалеет, как он с ним был строг.
Богиня старшая сестра витийствует… Она в своей стихии.
Вот собака! Я всхлипнул – буквально! – от:
«Она наложила на лицо мальчика маску... Когда раздался звук пилы, отделяющей кость, Фаина отошла к окну, отвернулась и заплакала».
Сухо. Да и какие могут быть изыски?..
А как глава называется? – Юлия Дмитриевна. Старшая сестра. Уродина. И богиня.
М! Что деется! Пересказывать это нельзя, а цитировать – будет не стильно.
Нет, это – надо:
«Ольга Михайловна проснулась часа через два [это на пятые сутки непрерывной работы], вскочила и побежала будить отдыхающих. Первая вернулась Фаина, свежая, как роза, потом старый профессор.
–А вы все бодрствуете!– виновато сказал он Юлии Дмитриевне, принимаясь мыть руки».
.
Нет, я совершенный хлюпик. На торжественной фразе конца первой части:
«Санитарный поезд, опаленный и закопченный, с выбитыми окнами, возвращался в тыл. В хвосте его болтался обгоревший вагон. Зеленые фонари загорались перед поездом, и другие поезда уступали ему дорогу», -
у меня опять намокли глаза.
Я ж говорил, что прикладное искусство – сильнодействующее. Этот вот роман приложен к усилению переживания героизма.
А зачем это нужно в 1946-то году? – Вопрос… – Неужели затем… В 1969 Окуджава пел: «наша судьба — то гульба, то пальба…». Но он тогда уж 6 лет, как переметнулся из левых шестидесятников в правые, которым реставрация капитализма была нужна из-за усталости сколько вот уж времени торить дорогу в новое общество, которое к тому ж что-то никак не получается. – Не гульбы ради после победы поёт свою песню Вера Панова, а ради вечного героизма русских. Такова их планида! – Теперь – героическое восстановление хозяйства (пишут, поразительно быстрое). – Ну так, вроде, будет логично, если отвечать на вопрос.
Вечный героизм народа России…
(Я из эмиграции смотрю ТВ – то природные пожары, то наводнения. Сама природа требует повседневного героизма. А ещё ж есть агрессивное окружения и пятая колона…)
Вот и кори после такого величия, что прикладное искусство – второсортное, не тонкое, без ЧЕГО-ТО, словами невыразимого…
Я только не понимаю, как мог такое взять в разбор Быков, либерал, которому актуально противоположное умонастроение: «Несчастна та страна, которая нуждается в героях»? Он что: отведёт внимание от того, что составляет перец романа?
.
Я думал, зачем дальше продолжать роман, если поезд стал исключительно тыловым? Места для героизма-то не осталось. Но, оказалось, есть место для непрерывного усовершенствования поезда: бригада из умельцев для текущего ремонта вагонов, отсек, для двух поросят, клеть под вагоном для кур… – Трудовой героизм своеобразный. Вообще образчик настоящего социализма – с самоуправлением. – Роман стал назидательным?
А вот и ляп:
«После получения писем Лена ходила сияющая, и ей казалось, что около самого ее уха звучит его голос, мужественный голос, вздрагивающий от нежности».
Понимать надо, что наряду с другими она получала письма от мужа, Дани. Так почему так мимоходом, если в первой части была целая глава, посвящённая ей? Люди, что: стали рассматриваться Пановой через перевёрнутый бинокль?
.
Нет. То было исключение. Опять люди рассматриваются внимательно. Но это раненные. Навсегда уходящие из повествования: Крамин, Нифонов, Глушков. Зачем эта часть романа? Может, просто, чтоб увеличить объём? Что плохо…
Ну, меня по-прежнему тянет на слёзы в чувствительных местах…
Нет, это, конечно, ужасно – называть вторым сортом то, что так точит слёзы…
.
А теперь – воспоминания комиссара поезда, Данилова, о его когдатошней первой любви. – Это зачем? – Чтоб привести его к новой любви морально (ибо женился он не по любви)?
Фаиной звали ту, красавицу. И красавица Фаина есть в поезде…
Но зачем, зачем это эпопее о героизме, какая мне почудилась в первой части?
А теперь про Белова, начальника, его тоску по убитой жене… – Сантименты, сантименты… – Зачем?
.
И началась третья часть.
Как части называются? 1-я – «Ночь», 2-я – «Утро», 3-я – «День». – Тоже ни к селу, ни к городу. Или это образ естественности победы? Россия – это Победа.
И Панова всё-таки молодец и на впускание интриги в эпопею не пойдёт? Всё так и останется показанным, хоть и пристально, но издали, через подзорную трубу…
А роман старшей сестры и Супругова, вон, уже описывается…
А месть Супругова, состоящая в том, что он написал в центральную газету про достижения самоуправления (правления Данилова)? Она была зачем?
Тени сюжетных ходов?
Нет. Брошено. Теперь опять организаторское кипение Данилова: столяр для мелкой починки и изготовления тренажёров, пение для раненых, художественная самодеятельность, добавочный резервуар для воды…
«Кравцов подал мысль соединить цистерну резиновым шлангом с пищевыми котлами вагона-кухни, который помещается рядом с багажником.
Я не перестаю удивляться нашим людям, их терпению, трудолюбию, неиссякаемости их порыва».
Это дневник начальника.
Так что: неиссякаемость трудового порыва – замысел всего, что не военный героизм? Не то, что у людей из тропиков, где несколько урожаев в год и топить не надо?.. Гвозди бы делать из этих людей: крепче б не было в мире гвоздей… С неполитической точки зрения – самый лучший в мире народ!
.
Надо же, и элемент придуманности есть: доктор Белов дёрнул из К. в Ленинград. Чего?!. Чуял. А там у соседей по дому ждала его записка от сына, Игоря. Хоть этот живой.
Кусочки, кусочки, кусочки жизни разных людей. И – панорама страны победителей, мелочи жизни которых подразумевают, по принципу наоборот, величие. – Что: в 46-м было нужно оглянуться на себя-народ одобрительно?
Таков замысел романа?
.
Не может так победно кончиться (скоро конец). Глава «Лена», наверно, принесёт смерть её мужа Дани…
О-па. Они случайно встретились и… он женат на другой.
.
Ну а раз следующая глава опять «Данилов», то эти двое сойдутся. Всё-таки книга победная… Да? – И если я угадал, то тем вернее было с самого начала чутьё, что не подсознательным идеалом рождена эта вещь.
Читаем.
Пролетел я. Он давнюю Фаину встретил в своём поезде, не узнав её! У неё отнята нога и она, вот, родила недоношенного. Она его, видно, узнала и потому не хотела разговаривать. Утром её сняли с поезда и только утром, издали, он её узнал.
Ну и ну! Наверно, война полна была чудесных судеб…
Рискнуть, что ли ещё раз предугадать? – Не женится Супругов на Юлии Дмитриевне, старшей сестре, уродине, влюблённой в него. Нехороший человек останется нехорошим.
Хоть тут не пролетел…
.
Мда.
Всё спущено. Никакого пафоса. Просто жизнь продолжается. Народ воспарил душою в годы испытаний и опустился на то же место.
Вот и весь замысел. Бытописание земли. Почти физиология начала 19 века. Народ напрягся, а потом выдохнул.
.
Теперь смотрим, что ляпсусного написал Дмитрий Быков. (Клянусь, что, если ничего не обнаружу – так и отчитаюсь. А ничего не обнаружить – запросто. Ведь художественного, то есть нецитируемого (и Быковым не улавливаемого), смысла в романе нет.)
«Это врач, главный врач этого санитарного поезда, из бывших ещё, дореволюционных, но при этом такой кремневый доктор из советской литературы» (Время потрясений. 1900-1950. М., 2018. С. 493).
Неправда.
«Она наложила на лицо мальчика маску... Когда раздался звук пилы, отделяющей кость, Фаина отошла к окну, отвернулась и заплакала.
Во время этой операции пришел доктор Белов.
– Я нужен? – спросил он.
Юлия Дмитриевна бросила на него грозный взгляд. Он робко подошел, вытянув шею, всматривался в раненого...».
Другой случай:
«…доктор Белов согласно кивает головой…
. . . . .
… и доктор Белов удовлетворенно и успокоенно утвердился на своем председательском месте».
Что это за колебания кремневого? – Это комиссар предложил силами личного состава поезда осуществлять текущий ремонт вагонов, а сволочь Супругов возразил, что медики не должны нагружаться ещё и ремонтёрской работой, ибо и так устают. На что Белов кивает. А когда комиссар уточняет, что он не медиков имел в виду, Белов тоже соглашается.
А вот как он ничего не умеет:
«То вспоминалось, как они жили в девятнадцатом году. Его послали в деревню на эпидемию сыпняка. Он пробыл там четыре месяца и заразился, а когда поднялся, его отпустили домой на поправку. Он привез Сонечке муки и масла (все говорили, что нужно повезти, поэтому он купил) и гордился, что он такой хозяйственный. Дома жилось очень трудно: буржуйку топили «Миром божьим» и «Задушевным словом», электричества не было, раковина была засорена. Помои приходилось носить во двор с четвертого этажа. Сонечка не давала ему носить, носила сама. Однажды он возмутился: что он – ребенок или больной? Вон он как растолстел после тифа, он здоров как бык! И он взял ведро и понес. На лестнице было темно, и, должно быть, уже раньше кто-то тут проходил с помоями и расплескал, и ступеньки обмерзли, и он поскользнулся и упал и все разлил. Ведро покатилось по ступенькам, гулко грохоча. Он стал искать его и не мог найти впотьмах. Наверху щелкнула дверь, и показалась Сонечка со свечкой. Она не спеша спустилась, сказала: «Ну, конечно», нашла ведро и стала вытирать тряпкой лестницу. А ему велела держать свечку...».
Обычная Быковская безответственность за сказанное.
.
То же со второй причиной, почему Сталин Сталинскую премию дал роману:
«Эти люди привыкли жить в лишениях, и потому, когда им надо чем-то пожертвовать, они с лёгкостью к этому относятся. Там же один герой говорит, что способность к подвигу, к жертве – это русская черта. Это Сталину нравилось, вероятно» (С. 496).
Мало, что подвиг затёрт жертвой. Вне цитаты жертва повторена в абзаце ещё три раза: «наш человек привык жертвовать», «тост за терпение», «умирать не страшно, потому что они видели в основном такую, с которой не жалко расставаться».
Мало того, что Панова переврана насчёт терпения.
Просто нет такого говорения героем. Я проверил Find-ом «русск» все случаи этого корня, и нигде в тексте не нашёл заявленного Быковым.
.
То же с «гражд» и Find-ом. Нет в романе упоминания гражданской войны. Буквосочетание «революц» есть, но все разы не в связи с катастрофой:
«…революция и Гражданская война, полный крах мира, пережитый в юности, действительно дал им небывалую, невероятную закалку. И у Европы такого закала нет. Вс1-таки первая мировая война не была для Европы столь масштабной катастрофой, как революция для России» (С. 496).
Безответственность.
.
Не адекватные пановскому тексту (адекватным было б слово «менталитет») слова «равны» и «унификация» применены для объяснения всеобщего (и сталинского) удовлетворения текстом:
«Вот эта абсолютная бессословность, это отсутствие родовых, имущественных, образовательных границ, эта перемешанность всего общества – это залог его стойкости и монолитности. Да, мы все разные, но мы все равны, и выходит дело, что унификация советской жизни помогла выстоять в войне» (С. 498).
Правда, в следующем абзаце Быков исправляется:
«Эта страшная готовность расстаться со своим статусом и объединиться с миллионами таких же, как ты, она подсознательно в русской душе живёт. И вот об этом – Панова» (С. 498).
Но не без ввёртывания порчи – слова «страшная», которая не от Пановой, а от Быкова.
Это (менталитет) у Пановой не спрятано – вот Быков и заметил. Другое дело, что он не заметил конца. Самоцитата: «Народ напрягся, а потом выдохнул». – сработала предвзятость к менталитету русского народа:
«А я не знаю, хорошо это или плохо. Очень может быть, что это плохо, потому что, в конце концов, для войны такая ситуация прекрасна, но не всё же время воевать.» (С. 498).
.
«Я не думаю, что у неё были слабые тексты» (С. 500).
Так вот этот, «Спутников», текст – слабый, раз в нём нет нецитируемого, то есть художественного смысла, и имеет он только эстетическую ценность (по определению моему, определению эстетического экстремиста).
4 июля 2021 г.
