Сергей Сорокин
Есть в Горном Алтае (сейчас - Республика Алтай) поселок Усть-Сема. Чуйский тракт в Усть-Семе пересекает реку Катунь и, поднимаясь, поворачивает к Семинскому перевалу на Шебалино, Онгудай, Акташ, Ташанту и далее - в Монголию.
Красивейшее для меня место в России. Первые запомненные кадры моей жизни - оттуда. Мне – четвёртый год, раннее зимнее утро, я лежу в кровати под одеялом, вижу в свете пламени догорающих дров в русской печи силуэт женщины, она ставит в «под» хлеб. Женщина - моя мама.
Мост через Катунь – тот, что от «Чайной» вниз к реке, еще деревянный, от него до сих пор еще кое-где видны остатки «быков» (опор) - деревянных срубов, заложенных крупными камнями. Метров двести ниже моста у правого берега – из воды чуть торчит огромный, метров пять в поперечнике, камень – валун. Ничего для него за 60 с лишним лет не изменилось, в отличие от моей и вашей жизни. Так же он торчал и шестьсот, и тысячу лет назад, так же будет торчать и многие столетия после нас. «На Земле за последние пять миллионов лет ничего существенного не произошло» - была такая шутливо-правдивая надпись в «курилке» геофака МГУ.
«Западная Сибирь, за пятьдесят мороз, край настоящих зим и чистых сугробов в рост», - эти строчки Олега Митяева и про мою Усть-Сему, и тот Горный Алтай. Одновременно с «Освоением целинных и зАлежных земель» и к нам пришла невиданная доселе строительная лихорадка – начали строить новый бетонный мост, (взамен деревянного 1935 года постройки), который в двухтысячные уже используется как резервный и, похоже, только для легкового транспорта. Внезапно Усть-Сема заполнилась огромным количеством молодежи, песнями, лозунгами, плакатами, многочисленной техникой.
Мост к 1959 году построили и всё вернулось в прежнее русло – снова стало тихо, размеренно, неспешно. Но ни у меня, ни у моих друзей не было ощущения, что мы жили где-то «в дыре», на окраине цивилизации, в тьмутаракани.
Электричество появилось у нас в 1960-том, примерно в том же году в чайную стали привозить хлеб, а до этого его пекли сами. Мой тогдашний глобус, безусловно, в центре имел Усть-Сему. С чем-то подобным столкнулся уже на шестом десятке лет будучи в командировке в КИренске Иркутской области.
В этой связи маленькое, но около авиационное отступление. Немного севернее Киренска идёт международная воздушная трасса (одна из системы транссибирских маршрутов обслуживания воздушного движения), по ней потоком идут «тяжелые» из Европы (Франции, Германии, Англии, Скандинавии, Бенилюкса) в Японию, Корею, Китай и обратно. Тогда там – в Киренске был РЦ (Районный центр Единой системы Организации воздушного движения Российской Федерации).
На нём трудились, как правило, уроженцы Киренска, имевшие там свою родню, знакомых, одноклассников и серьёзные, стабильные заработки, бесплатный пролет раз в год в отпуск в любую точку мира, периодические курсы по углублению знаний английского языка в стране – носителе (языковых колледжах в США и Великобритании). Это для всех остальных, не местных, Киренск это на краю глобуса, там, где «цивилизация» и теплые сортиры закончились, а для них – «малая» Родина.
Регулярные экскурсии школьников на РЦ и в лингафонный кабинет Центра, были нормой и грамотной профориентационной работой руководства. Где ещё в тех местах можно увидеть рабочие места 21-го века: цифровые локационные, навигационные, связные средства, залы управления с мониторами, с кондиционированием, диспетчерами, общающимися с «бортами» на английском.
Так, что у местной детворы в центре их глобуса справедливо был Киренск. Как и их абсолютная уверенность, что из Антверпена, Берлина, Парижа, Копенгагена в разные «японии» минуя Киренск не попасть никак.
По дороге в Киренск в Усть-Куте случайно встретил и провел замечательную ночь в компании заслуженного лётчика-испытателя из «Бурановского» отряда и его одноклассников. И понял, что моя Усть-Сема и их Киренск из одного времени, в котором было много очень хорошего, и, главное, – люди, которые имели реальную возможность, родившись в Киренске, дойти до работы в ЛИИ и освоения «Бурана».
Конец 50-тых. Жил и работал Чуйский тракт. Усть-Семинцы, как и вся страна, активно строились. «Типовой» проект пятидесятых на Алтае – пятистенок: комната, она же «горница» и кухня. Строила и наша семья. Такой же, как у всех пятистенок, в который въехали в 60-том. Дом наш тогда казался громадным, а сейчас на даче баня у меня больше и комфортабельнее.
В поселке был клуб и начальная школа. Все четыре класса, правда, сидели и занимались в одном классе, учитель тоже – один на все четыре класса. И успевал. И он и мы. Была и остается прекрасной природа, ключи, речки из которых пили и пьют воду до сих пор не кипяча. Замечательная земляника по обочинам заброшенной части гравийного Чуйского, что сразу за мостом налево.
Купаться летом бегали «на ОзеркИ» – природой созданные каменные «ванны» в урочище Шишкулар, затапливаемые Катунью в половодье. «Острожили» вилками пескарей (по-местному «силёмов») в теплой, по сравнению с Катунью, мелкой Семе. Все лето бегали босиком, в майке, а то и без неё, в сатиновых трусах, что шили нам наши мамы. Зимой – в телогрейках (я - закоренелый «ватник», как и большинство той страны и той Сибири), валенках – «катанках». Были и полушубки, но телогрейка то легче, что для пацана не последнее дело.
Жили бедно. Все. Бедно, если судить по нынешним критериям, конечно. В деревеньке у одних была «легковушка» - Москвич, такие сейчас, наверное, только в автопарке Мосфильма сохранились. У одного был мотоцикл Иж-49, с таким красивым, неспешно-редким, солидным, выхлопом «чиф-чиф», удобнейшей посадкой! Сейчас бы с удовольствием его купил, он для меня круче Харлея!
Все держали скот, птицу – без этого тогда и там было не прожить, да и слишком была свежа еще память у наших родителей о голодных военных и послевоенных годах. Мясо было в изобилии, но только зимой, – холодильников ведь не было, как и электричества. Конечно солили, вялили, коптили и на лето, но лишь во второй половине 60-тых научились делать тушенку. А так, все лето – на овощах и молочном.
Отец легко, буквально в обеденный перерыв, добывал рябчиков, посвистев в манок за оградой, но это больше баловство, а не мясо. Рыбу в Катуни мог добыть только настоящий «профи» - река холодная, быстрая, глубокая. За хариусом, тайменем надо было часами походить по берегу с «мушкой», перемётом или спиннингом. А откуда у пацана деньги на спиннинг?!
Конфеты – самые простые и по праздникам, а на Новый год еще к ним (в подарках) и яблоки, мандарины – ароматные, вкусные, как и все в детстве! Сахар был, но повседневно в ходу больше был мед, к моему тогдашнему неудовольствию, его в лесхозе «выписывали» и в кладовке всегда стояли одна – две фляги с медом. Отец добывал кедровый орех, специально брал отпуск в осень - «бить шишку». По грузовой машине (уже лущенного) сдавал в Бийск на кедровое масло.
По субботам банничали, а после бани – гоняли чаи (заваривали обычно листы бадана), мама обжаривала (распаривала) кедровый орех на сковороде, и под разговоры их лузгали. Мне на подмосковную дачу повадились белки. Вынес им несколько алтайских кедровых шишек, так ноль внимания! Еловые шишки, даже семечки подсолнечника потрошат, а на кедровые шишки – не реагируют никак. «Ну, тупые!», - если переносить задорновское заключение с американцев на белок, но не мне же их учить щелкать, как и американцев жить!
Зверя в тайге тогда практически не били. Маралы, горные козлы – их и мало было и за ними нужно было «посайгачить», да и мясо у них много жестче самой старой говядины! Били медведя. Но это уже совсем другое дело. Настоящая охота настоящих охотников. Требовалась и оружие серьёзное, и сметка охотничья, и навыки именно по медведю. Кстати, медведя не звали так, как я сейчас пишу. Звали или «хозяин» или «он». В Забайкалье (в Бурятии) мишку назывался «босиком». Поверье таежное, что ли.
Жил в Чемале знаменитый медвежатник по фамилии Папин. Медведя промышлял с послевоенных времен. Ходил на него один. Я как-то попросился с ним «посмотреть» (отец был каким-то лесным начальником у него). Одному себе - веры больше, вот и все его обоснование отказа. Знал всё медвежье поголовье в округе, бил «под заказ», набрав заказов на вес потенциальной добычи, - медвежий жир считался очень полезным для больных легкими, а в Чемале был и до сих пор есть профильный «легочный» санаторий. Поражало убранство избы этого медвежатника: вместо ковров на полу и стенах, – медвежьи шкуры, а «перину» кровати заменяли они же, но в несколько слоёв.
Летом в Горном было две страды: картофельная и покосы. Садить картошку под лопату еще куда не шло, а вот полоть, окучивать, а особенно копать те 25 соток, с которых мы жили сами и наш домашний скот, - категорически не нравилось, но было надо. Для лошадей лесхоза и «госпоставок» косили конной косилкой в урочищах Шишкулар и Катаил. Для своего скота – где придётся, и, в основном, ручными косами – литовками по Гагарину логу и другим логам, и кручам. Зимой, как правило, шла заготовка дров, топили ведь печи исключительно дровами, уходило за зиму по 20 - 25 кубометров.
С удивлением и некоторым непониманием смотрели на проходящие отряды туристов – чего им надо то пешком, с рюкзаками тащиться, ночевать в палатках, готовить на кострах?! А они шли еще и с веревками, альпенштоками (этого названия мы не знали и считали чем-то вроде кайла) – зачем? Мы то в горы лазили в своих трусах, без веревок и, как бы сейчас сказали, без понтов и пафоса. А лезть на Белуху (4500 метров превышение) нам тогда и в голову не приходило – зачем? Да и кто будет по хозяйству маме помогать, если я увеюсь «…за туманом и за запахом тайги»?!
Мощнейшее событие из детства - полет Гагарина. Апрель, солнечно, тепло. Мы копаемся с мамой во дворе дома и вдруг из радиоточки Левитан со своим фирменным «Внимание, внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!» Мама страшно, с звериным «ох!» меняется в лице и оседает на землю. Ждали войны, настоящей. Из шедшей тогда «холодной». Гонка ядерных вооружений, революционные события на Кубе обернулись несколькими вызовами отца в военкомат, призывом на военные сборы.
Перспектива ядерной войны была осязаемой, а что такое война нашим родителям не Никите Михалкову объяснять своим «авторским» враньём видением – в памяти своё, живое, не придуманное страшное горе войны 20 летней давности.
Нет, не война, не горе, а наоборот, всенародная, планетарная радость! Как же радовалась мы, вся Усть-Сема этому грандиозному успеху! Не было тогда ни Сколково, ни Роснано, ни Ростеха, но как-то получалось удивлять себя и весь мир полетами в космос, атомным ледоколом «Ленин», строительством каскадов сибирских ГЭС, для которых ленинградская «Электросила» сама, без Сименса, делала турбины, работавшие безаварийно до чубайсовской приватизации.
Делали самолеты, вертолеты, шагающие карьерные экскаваторы, речные суда на подводных крыльях, даже получалось делать и хорошие «калоши», те, что сейчас сплошь китайские. Кстати, тогда китайские кеды, круглые фонарики и расписные термосы были синонимом качества, а не как сейчас их ширпотреб.
Событие поменьше, но тоже запомнилось. Молодежный фестиваль в Манжероке. Песня той поры: «Расскажи-ка мне дружок, что такое Манжерок?» Мы, конечно, немного завидовали свалившейся на Манжерок известности. Ну что нашли в этом Манжероке?! – деревня, как деревня, наша Усть-Сема много лучше! Правда у нас не было озера, а у них было (с пьявками, фу-у!). У нас не было озера, зато были ОзеркИ, водопад, два пионерлагеря: «Медик» (у устья Семы) и «Огонек» (там сейчас идёт дорога от нового моста к Камлаку, прижимаясь то к скалам, то к шумной Семе).
В Усть-Семе тракт раздваивался. Основной, асфальтовый – шел к Монголии, а вдоль Катуни шла гравийная (тогда) дорога на Элекмонар, Чемал и далее на Куюс. Уже был Шукшин, но и он снимал не только в своих Сростках, но и в Усть-Семе (есть сцена у нашей чайной в фильме «Живет такой парень»). Мне больше нравится сцена, снятая им у Аскатского бома, на берегу Катуни. Там настоящая Катунь, настоящий Горный Алтай, нисколько не изменившийся с тех времен. Нет только того самодельного подвесного моста в Аскат (как и его конструктора – самородка, которого мне посчастливилось видеть и разговаривать, будучи уже взрослым), - сейчас там в теснине скал бетонный, основательный.
Была местная достопримечательность Федя Тилилинский, – типичный шукшинский «чудик», бобыль, увековеченный им в «Печках-лавочках». Но и Тилилинский был общим от Маймы до Ташанты – жил как перекати-поле, лето так вообще, по Чуйскому тракту ходил. От игры на балалайке, видимо, его и «фамилия» - прозвище – ти-ли-линькал на этом инструменте. Был Федор первым местным «рэпером» - пел охальные частушки собственного сочинения. Даже «политические», но его «не забирали», поскольку смахивал на тихо «тронутого». Или умело под него «косил».
Примечательно, что в Горном Алтае не было тогда комаров. Нет их и сейчас. Вообще! Причина – резко-континентальный климат. Днем может быть под 30 градусов жары, но к ночи - освежающий дождь, либо, обязательно, ночная прохлада (градусов 15, не выше). Приятный бонус отдыхающим летом. Были слепни, но они предпочитали беспокоить скот. Правда не было ни связи, ни постоянного света, радио и телевидение пришло уже в 70-тые, да и то – горы как могли мешали приему. Сейчас все эти блага цивилизации там есть, как и мобильная связь, и интернет.
По-прежнему красиво, уже почти по-европейски благоустроено, народ шок «демократического» разгрома и «экспериментов» над ним пережил, приноровился «оказывать услуги». Но гайдаров и чубайсов будет помнить также долго и плохо, как помнили старики в годы моего усть-семинского детства колчаковцев.
Туризм «кормит» там сейчас многих, если практически не всех, – и частные гостиницы, и рафтинг, и придорожный общепит, аренда «квадриков», конный туризм, даже «авиапокатушки» есть - видел около Элекмонара аэродромчик с соответствующей рекламой. Турист, в основном, из экономически «живых» сибирских городов, богатого Кузбасса. Есть и из Центральной России, но, сами понимаете, дорогА дорога.
Самолеты (рейсовые и чартеры) летают до Горно-Алтайска, а дальше лучше всего – машиной и побольше ножками. Уникальна река Бия и озеро Телецкое (наш местный «Байкал»), из которого она вытекает. Чистые. И Бия, и озеро, а Телецкое ещё и глубокое (около 300 метров). Прекрасная дорога (поворот на Телецкое около Маймы), живописнейшие окрестности – не пожалеете, если заедете. Я, к стыду своему, хоть и сибиряк, а удосужился там побывать лишь в 2019 году.
Есть, к сожалению, клещ, в том числе, и энцефалитный. В основном, в мае – июне. Но он там был и при советской власти, и даже до неё (шучу, не жил, не знаю). Нас тогда спасали сибирские морозы и санобработка, не дававшие клещу сильно размножиться, осмотрительность и наши коровки. Их, в первую очередь, кусал клещ, а мы пили парное молоко, не пастеризованное, а с ним и получали защиту от клеща.
Самолет увидел, по нынешним временам, очень поздно. В пять лет близко увидел вертолет Ми-1 (лесоохраны), а от неприятия вертолета не избавился до сих пор. Да что там самолет, я и паровоз то увидел в шесть лет. Стал ли я от этого хуже, менее развитым, - скорее всего нет. А вот счастливыми ли были годы детства, прошедшего в Горном Алтае, - безусловно да!
Чего не хватало тогда мне, так книг. Хорошую, по местным меркам, библиотеку я увидел уже шестиклассником и стал читать взахлеб, как не испортил зрение?! Не хватало музыкальной школы. Когда она появилась поблизости, мне уже было стыдно идти в тот «первый класс», так и остался музыкально безграмотным, к моему сожалению и к радости музыкантов и моих возможных слушателей, - слуха и голоса у меня нет от слова совсем.
Какие красивые и как много в Горном диких, не домашних цветов! Начиная с первых подснежников на проталинах, буйно цветущего по расщелинам в скалах уже в мае багульника, в июне - колокольчиков, огоньков (жарков). Какими вкусными казались корешки кандыка, стволы молодых медунок, заячья капуста! Много цветов, много медоносов – много и какого мёда! Сейчас, правда, почти все поляны вдоль берега Катуни застроено жильем, регулярно смываемым в половодье. Травостой пострадал, конечно, но все равно, пока здесь человек природу «не победил» - себе во вред такие «победы».
Что-то похожее на Горный Алтай в районе: Сростки – Чемал по ландшафту, природе, климату – долина Енисея в районе Абакана. Природе показалось мало иметь в Сибири одно такое красивое место, как Усть-Сема, – создала что-то похожее. Но о Хакасии – не сейчас, в следующий раз может быть.
Причем же тут тема «авиации», скажет читатель? И будет не прав – там мои истоки: лётного здоровья, хватившего до пенсии; интереса к жизни; тяги «посмотреть на планету сверху из окошечка». Оттуда друзья детства, осязаемого ощущения Родины, тут уж разок без пафоса не обойтись!
