Факт, который в советской историографии предпочитали особо не афишировать: объявление Германий войны 1 августа 1914 года вызвало в России невиданный ранее патриотический подъем. Едва ли не самым наглядным подтверждением этого стало отношение жителей империи к начавшейся мобилизации. Даже в самых глухих провинциях мужчины из числа запасных без всякой повестки являлись в комиссии по воинскому присутствию – тогдашние аналоги военкоматов. При этом многие просили не свидетельствовать их на предмет годности к строевой службе, заявляя, что совершенно здоровы. В итоге, по официальным данным, на призывные пункты прибыло 96% запасников – с учетом статистической погрешности, сие означало, что, выражаясь современным языком, уклонистов не было совершенно.
Настоящим потрясением для отечественных политических деятелей стало то, что в патриотических проявлениях с патриархальными крестьянами соревновался, казалось бы, априори оппозиционно настроенный к действующей власти городской пролетариат. Тогдашний председатель Государственной думы Родзянко, вернувшийся в уже переименованный в Петроград Санкт-Петербург, был поражен зрелищем огромных масс народа под бело-сине-красными и черно-желто-белыми флагами, которые распевали «Боже, Царя храни!» и устраивали демонстрации солидарности перед посольством Сербии.
«Я ходил по улицам, вмешивался в толпу, разговаривал с нею, - вспоминал позже Михаил Владимирович. - И, к удивлению, узнавал, что это рабочие, те самые рабочие, которые несколько дней тому назад ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи и строили баррикады. На вопрос мой, чем объясняется перемена настроения, я получил ответ: «Вчера было семейное дело; мы горячо ратовали о своих правах; для нас реформы, проектируемые в законодательных учреждениях, проходили слишком медленно, и мы решили сами добиться своего; но теперь, сегодня дело касается всей России. Мы придем к Царю, как к нашему знамени, и мы пойдем за ним ради победы над немцами».
Кстати, столь же небывалое единодушие продемонстрировали и сами политики. Все без исключения думские партии признали необходимость войны до победного конца и объявили о намерении поддерживать правительство.
Анализируя данный феномен, историки называют несколько причин подобного воодушевления. Во-первых, сыграло роль то обстоятельство, что инициатором войны оказалась Германия, и после нападение немцев на Россию в народе элементарно сработал инстинкт самосохранения. Пожалуй, тут имеет смысл провести аналогии с июнем 1941 года уже в СССР. Во-вторых, сказалось вековое сочувствие единокровным и единоверным сербам. Обиженных «братушек» следовало непременно защитить всеми имеющимися средствами. За плечами русских солдат имелся длиннющий ряд войн с турками за освобождение восточных славян, ну а теперь вместо покамест сохранявших нейтралитет османов оказались австрияки и немцы.
Как бы то ни было, начавшуюся мобилизацию следовало прикрыть завесой из войск на границах. Роль эта традиционно отводилась конным дивизиям – 12 русским по одну сторону 2000-верстного фронта, 9 австро-венгерским и 1 германской – по другую. Части нашей пограничной стражи мирного времени при этом переходили в подчинение начальникам соответствующих кавдивизий. А вот на содействие местного населения, особенно в Царстве Польском, рассчитывать не приходилось.
«Недоверие, существовавшее в русском правительстве по отношению к полякам, составлявшим большинство населения на западной нашей окраине, помешало в мирное время подготовить организации из пограничных жителей подобно тому, как это было сделано у наших западных соседей», - признает русский военный историк Николай Головин.
Возможно, именно с учетом данного обстоятельства российский план войны предусматривал сосредоточение армий на правом берегу Вислы, а расположенные на левом 6 губерний фактически оставлялись под ударом врага.
Не в нашу пользу работало и время. Если пехотной дивизии Русской армии для полного развертывания требовалось 7-8 суток, то германская, благодаря развитой дорожной сети и европейским расстояниям, справлялась с этой задачей за вдвое быстрее. Это значительно усложняло, например, возможность кавалерийского набега на территорию противника – и даже до окончания развертывания его полевых частей.
К тому же, в Восточной Пруссии по специальному сигналу «Kriegsefahrzustand» («Состояние военной опасности»), то есть, еще до объявления мобилизации, на таможенных пунктах, в узлах дорог, у железнодорожных вокзалов вдоль всей приграничной полосы под набат с колокольни местной кирхи должны были собраться команды ландштурмистов и вооруженных обывателей численностью от 40 до 250 человек каждая. Аналогичные меры приняли и австрийцы в Галиции, хотя и не могли рассчитывать на такое же активное соучастие местных, как германцы.
Тем не менее, многие историки критикуют русское военное командование за нежелание использовать многочисленную кавалерию для организации масштабных рейдов хотя бы в Восточную Пруссию, где нашим могла противостоять лишь единственная кавдивизия немцев. Вроде бы, критика представляется обоснованной. Но дьявол, как обычно, кроется в деталях.
Германский генштаб давно уже разработал новую стратегию применения конницы в изменившихся условиях современной войны, придав каждой пехотной дивизии полк, а каждой отдельной пехотной бригаде – пару-тройку эскадронов хорошей конницы. И только из ее оставшейся части как раз и сформировав ту самую единственную кавалерийскую дивизию.
В Русской армии наблюдалась прямо противоположная ситуация: лучшая кавалерия была сведена в дивизии, а армейские корпуса и пехотные дивизии довольствовались казачьими частями второго-третьего наборов, боеспособность которых в начале войны оставляла желать много лучшего. Так что, в реальности ни о каком подавляющем превосходстве русской кавалерии над германской на восточно-прусском театре военных действий говорить не приходится.
Скептицизма отечественным стратегам добавил и чужой опыт на Юго-Западном фронте, где 3 (16 по новому стилю) августа австрийцы силами кавалерийской дивизии организовали рейд на Владимир-Волынский. Дислоцировавшийся там 68-й пехотный Бородинский полк как раз закончил мобилизацию, когда город окружила вражеская конница. Наши пехотинцы легко отбили все атаки, нанеся австриякам довольно ощутимый урон, и те были вынуждены бесславно вернуться восвояси.
Таким образом, в первые дни после начала мобилизации роль русской кавалерии помимо прикрытия развертывающихся армий, состояла в активных разведках. Предпринимались и попытки проникнуть вглубь неприятельской территории.
Так, 2-я кавдивизия уже на второй день войны вторглась в Восточную Пруссию у города Августов и с боями прошла 50 верст, повсюду встречая организованное сопротивление. Остальная конница 1-й русской армии по всему фронту имела столкновение в германской пехотой, выяснив присутствие у города Эйдкунен (теперь – поселок Чернышевское) частей I германского армейского корпуса, сосредоточение немецких войск в районе Эйдкунена – Маркграбова (сейчас – польский Олецко) – Инстербурга (современный Черняховск), а также замену полевых частей на линии Мемель (литовская Клайпеда) – Тильзит (Советск) ландвером.
Не бездействовала и 4-я кавдивизия, 21 июля (3 августа)также совершила рейд в Восточную Пруссию, установив, что германские войска отходят вглубь страны, сжигая за собой все селения, и вскрыв в районе города Лык (Люк, теперь – Элк в Польше) расположение XX армейского корпуса рейхсхеера. Тремя днями позже 6-я и 15-я кавалерийские дивизии проникли к линии железной дороги Зольдау (Дзядлово) – Нейденбург (Нидзица), разобрали 5 верст пути, взорвали виадук и разрушили полустанок, заодно установив присутствие поблизости частей XVII германского армейского корпуса. Кроме того, 15-я дивизия успела повоевать с немецкими подразделениями, выдвигавшимися из Торна (нынешний город Торунь).
Как и предполагалось, Вислинское левобережье сразу же стало объектом германской агрессии. В первый же день войны немцы заняли Калиш, в котором учинили невиданные доселе зверства. Пытаясь помешать захвату города, русская 14-я кавалерийская дивизия начала было рейд по тылам германских войск, но когда выяснилось, что на этом направлении наступает целый армейский корпус, чтобы не оказаться уничтоженной, была вынуждена отойти обратно за линию фронта. Тем не менее, кавалеристы искусно противодействовали значительно превосходящим силам противника, внезапно возникая в разных местах и сковывая продвижение немецких и австрийских частей. Командир дивизии – генерал-лейтенант Александр Новиков даже заслужил у них прозвище «der fliegende Novikov», по аналогии со знаменитым Летучим Голландцем, появление которого неизменно предвещает беду.
Стоит сказать, что в 1918-м Александр Васильевич добровольно вступил в Красную армию, в 1922-м вышел в отставку, а в ноябре 1930-го оказался одним из первых арестованных военспецов по т. н. делу «Весна» и получил 10 лет исправительно-трудовых лагерей, предположительно, скончавшись в заключении. Точная дата его смерти неизвестна.
Поводя итоги действий русской конницы до первых крупных августовских боестолкновений, генерал-лейтенант Головин заключает, что «ею было сделано все, что было в пределах возможности для кавалерии в условиях 1914 года». И этим выводом, пожалуй, можно согласиться.