То был небольшой зал, и на возвышении посредине я увидел черный рояль и несколько пультов вокруг. Публика только собиралась. Я, в своей не слишком новой одежде, постарался спрятаться в какой-нибудь угол, и мне удалось найти один, откуда я мог все прекрасно видеть, а на меня никто почти не обращал внимания. Зал заполнялся. Мужчины в серых костюмах под руку с женщинами в блестящих платьях занимали кресла, молодые же люди и девушки почти все стояли. Я с радостью отметил двух приятелей, одетых даже хуже меня. Тем временем на сцене (если можно так называть возвышение в центре зала) появились музыканты и послушались звуки духовых. Блеск меди, блеск платьев, аромат духов и весь это театральный шум закружили мне голову до такой степени, что я очнулся только когда за роялем появился пианист. Публика встретила его громом аплодисментов. Пианист поклонился неловко и сел. Он был удивительно молод и очень худощав. На улице я принял бы его за подростка из бедного района. Удивительно было, кроме того, и отсутствие нот на пюпитре. Приглядевшись, я заметил, что ни на одном из пультов тоже нет нот. Неужели весь концерт будет играться по памяти? Вероятно, так оно и планировалось, и мне стало еще интереснее. Все замерло. Девушка передо мной поправила платье, и скрип его вызвал во мне некоторую досаду.
Пианист опустил руки на клавиши.
Послышалась далекая, словно сомневающаяся, вибрация, она все нарастала и затем – как мотылек из кокона – выбрался на свободу голос кларнета, мягко расправляясь, наполняя собой зал, более того – любуясь собой, слушая себе с наслаждением. Казалось, что он осматривает плечики свои, оглаживает себя… И тут же встряхивается, поворачивается – и тут весь мир оживает, воссоздаваемый им же. Следом вступили прочие духовые (я не слишком разбираюсь в инструментах, но, кажется, то были тромбон с валторной), вступили лениво – но доброжелательно, а кларнет – ему бы радоваться – капризно застонал.
Все это время я наблюдал лица музыкантов, и странное, невозможное предположение, закралось в мои мысли: может ли быть так, что они просто забыли ноты и теперь вынуждены играть по памяти, то есть, в сущности, импровизировать? Но за нотами должны были послать, или перенести концерт… Да, я видел лицо пианиста, он один, кажется, понимал, что уже сейчас, в самом начале второй минуты – духовые сбились и играют совсем не то. Сам он не помнил точно текста, но помнил ощущение… Он мучительно морщился и вот – взлетели руки и упали на клавиши (1’12”), что-то знакомое… Оркестр на мгновение затих, слушая, а пианист с досадой подбирал на ходу… Но вот, услышав знакомый мотив, духовые подхватили (1’18”), и публика слушала в нарастающем восторге (они, кажется, так и не поняли!), но пианист, не прошло и двадцати секунд, тряхнул головой уже с явным раздражением и духовые замолчали, словно по команде (1’30” – 2’30”), а рояль заиграл один, тихо, тонкие пальцы бегло пробовали клавиши, пробуя, очевидно, нащупать тот самый мотив… Если бы ему отпустить себя… Я ждал, затаив дыхание в таком сильном волнении, в каком никогда, кажется, не был. Но он играл – вариации на знакомый мотив, все кружась где-то рядом, и наслаждением было бы это слушать, если бы я не ощущал недовольства его - недовольства собой, и всей этой ситуацией (действительно дурацкой)… Вот (2.30) кто-то решился - осмелился! – помочь ему, но тут же затих. Пианист продолжает сомневаться, размышлять – что же дальше? Духовые молчат, скрипка – совсем девочка, она боится, она не может без нот! Пианист один, и понимает это, а публика – все еще не понимает. Эти люди пришлю сюда… Зачем? Но… Вот! Я слышу (3:16). Он нашел что-то, нащупал, и развивает… Сомнение еще есть (3:30 – 3:36), но уже творческое, с тонкой улыбкой. Он знает уже свою силу, уже чувствует ткань произведения, пульсации его… Или это… Это что-то близкое к тексту, но не совсем… Он замечает свое… Слышит себя в том, что сам играет. Он не верит. Проверяет (3:36-3:54), испытывает на прочность… Готовится… Вот оно! (3:55 – 4:10) Торжество художника, увидевшего во всей красе образ своего творения, поверившего уже в реальность его. И полет. Легкость невероятная, но сила – сила и легкость, кажется, что снобские выражения слетят с лиц первого ряда от одних этих звуков, очистятся… Смелость. Полная власть над своим творением. Сомнение. Мгновенное. И снова проверка (4:10-4:15). Духовые, напитавшись его силой, вступают. (4:15 – 4:25) Мощнейший эпизод. Казалось бы, продолжай и развивай, но здесь творец так уверен в себе, что может позволить любые переходы, что угодно. И смело, дерзко – менять. В любой момент. Мотив.
Но вот… (4:25-5:03) Порыв прошел… Захотелось другого… Разнообразия…
(5:04-5:31) Попытка вернуться. Но – невозможно. Он может себе позволить. Позволить порезвиться. На лицах слушателей появляются улыбки, кто-то шепчет что-то кому-то на ушко…
Духовые снова пытаются нащупать что-то… Ищут ноты, не доверяют себе. Завязают в болоте. Ква. Они портят ему мгновения игры, он прерывает это бесчинство, молчите! (5:32-5:51)
Он снова ищет, снова нащупывает… Пытается вернуться к первоначальному…
(6:20 – 6:40) Нащупал, нашел что-то еще. Но не точно. Он сам морщится смешливо. Пока все получается, он насмешлив и легок. Он получает уже удовольствие…
(7:45) Сомнение… Может закончить? Будет с них… Нет, еще поиграет он, без надрыва, без какой-то борьбы, без жертвенности. Теперь это счастье! Просто потому, что хорошо, хорошо же…
(7:58-8:12) На лице его я вижу насмешливое, слегка высокомерное сомнение… Что бы вам еще сыграть… Он откидывает голову…
(8:12-8:34) Но зал устал… Первое впечатление прошло, они начинают перешептываться. Он ведь для них!.. Пальца его лениво тяжелеют. Зачем… Он может уйти… Он хочет уснуть… Вечность не принимает его.
(8:34-9:24) Вдруг – я читаю по лицу его – он чувствует себя таким одиноким… Люди шепчутся… Из второго ряда выбралась женщина… Она устала тоже… Или ей на поезд… Для кого он играет… Пальца сами по себе как будто ласкают клавиши… Если бы он мог – то заплакал бы. Он не знает, что дальше. Ему даже обидно. Они не понимают его.
(9:24-10:00) Но – гордость заставляет его собраться. С досадой он начинает играть что-то вроде технических упражнений, чтобы показать им… Чтобы себя встряхнуть…. Он может! Слышатся стиснутые зубы и злость на себя, веселая, сильная злость. И публика слышит, постепенно – в праздном и пустом любопытстве – возвращается.
(10:00 – 10:10) Он чувствует и знает, что они здесь, что теперь он владеет их вниманием. Но еще не душами. Он им покажет. Мальчишеский задор.
(10:10-10:13) Выдерживает небольшую паузу – уже как обладающий властью. Не уходят? Не уходят…
(10:13-10:35) Проверяет их, смеется. Делает знак духовым. Чувствуя его силу, духовые вступают в какой-то давно знакомый мотив. Обретают уверенность.
(10:35-10:50) Духовые набирают силу. Они тоже могут, они радуются. Полное торжество?
(11:28) Вступает даже самая робкая скрипка, чувствуя тоже обнаруженную вдруг музыкальную ткань. Свою!
(11:45) Полный звук! Пианист подхватывает. Они чувствуют друг друга, они нашли свою музыку, это действительно их… Здесь могло бы и закончится…. Но хочется играть, вечно, вечно!
Публика – затаив дыхание. Даже секунды тишины не пугают никого, все так и должно быть.
(12:44) Духовые берут небольшой отдых, пианист снова один… Но его слушают, слушают… Теперь он действительно вознесся на недосягаемую высоту, вечность приняла его и открылась ему.
(13:48) Со слезами восторга и умиления – он замирает. Божественная музыка – она в его крови, она в его тканях, он слышит ее, она руководит им. Он начинает сомневаться даже, что такое чувство возможно. Чем он заслужил его? Но оно есть… Он не может не верить в реальность этого чувства, в высшую реальность его! И он понимает: если музыка дарована ему – через него и другие должны ее слышать. Но… Способен ли он еще играть?
(13:50) Он пробует, проверяет, слушаются ли его пальцы.
(14:00) Снова проверяет… Нет, не сон. Она здесь, он слышит ее.
А зрители потеют, лица их блестят… Кто-то пересаживается на стуле. Они устали, этого нельзя не понять.
(14:28) И страшная мысль пронзает его: они сытые. Они платят деньги… Достойны ли они слышать это? Это его, ему дарована это музыка. Не им. Они не заслуживают ее!
(14:40) Но и сыграть хочется, хочется аплодисментов, славы. Денег, красивых костюмов. Беспокойство.
(14:48) Досада. Он не знает, что делать.
(14:50-14:58) Сомнение. Он играет что попало, уходит с мотива. Духовые недоуменно ждут. Вступают. Пытаются подхватить.
(14:59-15:10) Борьба духовых с фортепиано. Сначала пианист не слышит их, он слишком поглощен собой. Потом – прозрение. Он снова начинает вести. И ему доверяют, и весь ансамбль соединяется, ничего не существует кроме музыки.
(15:30) Победа чистого искусства, и до конца.
Аминь
-----------------------------------------------------------------------------------------------
p/s Если вам понравилась публикация - подписывайтесь на канал, это важно для меня! Спасибо!