Валерий улыбнулся, – от счастья, что слышит от Артёма это имя: Наташка… Наташа… Всё же скрыл улыбку, сказал серьёзно:
- Наташа?.. Тём, думаю, что ты ей нравишься…
Артём обескураженно помолчал. Глазами похлопал:
- Бать!.. А она… Наташка…
- Сын!.. Ты не торопи девчонку… У вас впереди – целая вечность. – Обнял сына: – Расскажи лучше, почему из лагеря-то сбежали… Майор Сошников, вообще-то, рекомендовал надрать тебе уши… Как ты додумался – в лесу остаться на ночь? С девчонкой…
Артём с облегчением… тайком перевёл дыхание: всё же хорошо, что не пришлось… сказать бате… про Наташкины слова… от которых он, Тёмка, почувствовал страшную, непонятную боль… и – такую же непонятную… непередаваемую никакими известными земными словами любовь: Валерий Павлович… он… мой отец…
Тёмка сейчас не был уверен… что правильно понял… расслышал Наташины слова… Что ж, – взять вот сейчас… и вылить на батину голову… то, в чём и сам ещё не разобрался… Тёмка привык со многим справляться сам. Вот и с этими… такими непонятными Наташкиными словами надо разобраться. Разберёмся!.. Наташку бы только… поскорее увидеть… Жаль, что мать забрала её домой…
- Бать!.. По-моему, Наташку девчонки обидели… Ковалёва с подружками. Вечно они!.. Наташка и ушла… в лес. И заблудилась, – она же первый раз в этом лагере… А тут дубы такие… ещё и гроза… и дождь начался… Стемнело. Я её искать пошёл. – Отец улыбался. Тёмка с возмущением продолжал объяснять: – Вот ещё!.. А что, – мне надо было думать не про то, где сейчас Наташка… одна в лесу… а про организацию поиска!.. Да я лес этот знаю – лучше всех поисковых отрядов! Я же здесь с пятого класса бываю! И я её нашёл в сто раз быстрее, – чем если бы мы таскались по лесу целым отрядом… А что до утра сидели, – так дождь же лил! Ты скажи, бать… ты видел её? Как она?
- Не видел, Тём… Мне в часть надо было забежать. Увижу, – привет передать?..
Тёмка покраснел…
В посёлок Валерий вернулся вечером. Домой идти не хотелось, – спустился на берег Луганки. Что пили с Серёгой всю ночь… после того, как свалилась во время едва начавшихся плановых учений страшная непредсказуемость их своенравной «Перевальной»… совсем не сделало бледнее те вспышки в забое… И грохот взрывов до сих пор слышался… А здесь, на Луганке, стояла такая тишина… словно всё в мире умело разговаривать лишь сердцем. Только мягкие травы чуть шелестели… напоминали о прошедшей нежности… что-то ещё обещали…. Во что не верилось.
И он даже не обернулся на лёгкие шаги. Знал, что это Ольга…
- Я ждала тебя, Валер… Ты в лагерь ездил? Как Артём? Сильно досталось ему… за Наталью… мою?
Валерий поднялся.
- Артём поступил правильно. Девчонку надо было разыскать. Знаешь, Оль… Часто надо действовать… а не учиться действовать. Это как раз тот случай был…
- Как у вас… на «Перевальной»?.. Вместо учений…
- Нуу… Наша «Перевальная» сколько стоит, столько и учит нас… И всё равно не можем отгадать, что она задумает в следующий раз… – Валерий вдруг прикрыл глаза ладонью… помолчал, потом признался: – До сих пор не могу поверить… что на этот раз «Перевальная» наша всех в живых оставила… Серёга, знаешь… Ефимов, когда все на-гора поднялись… он плакал… а слёзы – чёрные… – Валерий смущённо улыбнулся, и Ольга поняла, что чёрными слезами плакал не только Серёга Ефимов… – плакал и руками каждого касался… чтобы убедиться: жив Санька!.. Володька, Витёк, – вот они, живы… И за нашу «Перевальную», Оль… мы всё же выпили… ночью.
- Знаю, – Ольга улыбнулась. – Видела, как Ефимов на глазах трезвел… под Татьяниным конвоем.
Торопов склонился к Ольгиным волосам… Они дурманили запахом луговой мяты… ещё воспоминанием о том, что прошло… и что не надо возвращать… а желание уже захлёстывало… и качались мягкие травы… и Луганка чуть слышно шептала о нежности…
Ольга отстранилась, – как-то умоляюще прикрыла грудь ладонями… Колени подкашивались от его взгляда… И все приготовленные слова растерялись… в одно мгновение…
- Валер… поговорить бы нам…
Валерий нахмурился.
- Оль, не надо. Ничего не вернёшь… Ирина… – он впервые произнёс это имя при Ольге… И… Тёмка… и Наталья твоя… взрослые уж. Кому мы… и что объясним теперь… Раз так случилось… – Взял Ольгу за плечи, горько-горько улыбнулся: – А дочка твоя… Мне так светло становится, когда смотрю на неё… Так на тебя похожа, Оль!.. И Тёмка мой… привет вот ей передал… из лагеря… Что уж теперь… Прости.
Это его «прости»… обдало таким неумолимым холодом… Только от безвозвратности может быть этот леденящий холод… А Ольге захотелось расплакаться… у него на груди… Захотелось кулаками бить в его грудь: ну, неужели ты… такой сильный… нежный такой… красивый… что вот колени подкашиваются… любимый такой – до сих пор!!! – неужели ты… ничего не можешь сделать с этой безвозвратностью!.. Ольга сдержала слёзы. От невыносимой боли… так по-женски мстительно вдруг нашлось решение: и… никогда ты не узнаешь… о Наташке! Никогда-никогда не узнаешь… как любит тебя… принцесса твоя… Не узнаешь, что она жить без тебя вот не может… Не узнаешь… как она ладошки складывает перед грудью… и в небо смотрит… когда ваши горноспасательные машины летят к шахте… не узнаешь… сколько раз тебя спасали эти её ладошки.
И… так тебе и надо!.. И о маленьком не узнаешь… Сын это.
Ольга долгим взглядом посмотрела ему в глаза… Повернулась… и не спеша пошла к посёлку. Ещё и стебелёк мяты сорвала на ходу…
А Валерий упал в траву лицом… Шептал:
- Ирка, прости… прости, что так пожалел тебя тогда… за слёзы твои… А уберечь не смог… – Сам холодел от своих слов, от такого внезапного понимания, от запоздалого признания своего: – Что… полюбить… не смог, Ирка. Прости! Прости, что так любила меня… – В бессильном горе метался головой по прибрежной траве, кулаком бил о землю: – Что ж ты… так сразу-то… Ну, и жили бы… раз случилось. Сын у нас… И жили бы… а тебя нет… Ирка, Ирка!..
… Мелькало лето рассветами над Луганкой… знойными полуднями дышало угольной пылью - ветер подхватывал и бережно разносил эту пыль, – в угоду «Перевальной», как напоминание её, что она и посёлок неразделимы… тонуло в августовских вечерах, в нежности пения сверчков…
Тёмка сразу заметил, что Наташа избегает его. Отчаянно пытался увидеть её, как-то напомнить… ту грозовую ночь в лесу, над Донцом… её такие непонятные слова… которыми она хотела что-то объяснить, когда они услышали про новый взрыв на «Перевальной»: Валерий Павлович… он… мой отец…
Наташка Фомичёва с матерью жили по соседству с Тёмкиной бабушкой… А они с отцом уже несколько лет живут на другом конце посёлка. Отец сам построил дом. Вот только веранда ещё не достроена. Остаток каникул Артём проводил у бабушки с дедом. Целыми днями не уходил с огорода, – в надежде увидеть Наташу… Прополол все бабушкины грядки… чем совершенно озадачил деда… Нет, дед был очень рад… потому что Сашенька каждое утро начинала с того, что он, Павел Егорович, в конец обленился… и перед соседями стыдно, что грядки травой заросли… Но – чтобы Тёмка!.. Вот так, до мельчайшей травинки!.. Дед возгордился:
- Александра!.. Внук-то!.. Внук вырос, – весь в меня!.. Ты взгляни, – ни травинки в огороде!..
Александра Петровна измерила мужа взглядом:
- Ну!.. А ты-то тут при чём?.. Что-то я не припомню, когда ты… огородом увлекался.
По здравому размышлению Павел Егорович согласился со своей Сашенькой: генетика тут ни при чём… Хотя!.. Деда осенило:
- Тём!.. Наташку выглядываешь?.. А она, Наташка-то… вчера в обед тебя тут выглядывала… Тебя бабуля от жары в дом позвала… И ни на одном огороде никого в полдень не было. А Наташка выглядывала тебя.
Тёмка вспыхнул. Буркнул с досадой:
- Никого я не выглядывал, дед. Траву вот… рвал.
А в самый полдень, в жару самую в огород ушёл. Дед посмотрел вслед, улыбку скрыл…
Наташа собирала малину. Артём даже не заметил её среди высоких кустов… потом только рассмотрел, – удивился: в малиннике ромашка, что ли… мелькает… Большая такая…
Негромко окликнул:
- Наташ!..
Наташа замерла… от страха и просто невозможного счастья… Как ей хотелось увидеть Тёмку!.. И пряталась от него… потому что не знала, как ему объяснить свои слова: Валерий Павлович… он… мой отец… Она и сама не знала, как это: он – её отец… Сама не знала… только любила его так, что никакими словами не расскажешь… Как только помнила себя, – любила… Видела его… и знала, какой он сегодня… и любила его, – грустного, печального, серьёзного, насмешливого, пьяного… любила его… и жить не могла без него… Наверное, так и надо, что он – её отец… Вот только… Тёмка… Как ему объяснить то, что она сама не понимала…
Тёмка перепрыгнул через межу – полоску полевых цветов, что у них принято оставлять нескошенной между соседскими огородами…
- Наташ!..
Наташа протянула ему мисочку с крупной малиной. У Тёмки голова закружилась от запаха малины… и полуденного солнца… от того, что он, наконец, Наташку видит… и никого нет вокруг…
- Наташ!.. Ты чего убегаешь?
Наташа не поднимала глаз.
- Я не знаю… что тебе сказать… – Наташин голос еле различим в звенящем шелесте кукурузных листьев, – широкой полосой по всем огородам протянулась целая посадка кукурузы. А Тёмка слышал её голос, слышал каждое слово.
- Наташ!.. Ты сказала…
Наташа вскинула ресницы. Повторила:
- Он… Валерий Павлович… мой отец. – На Наташкиных губах вздрагивала улыбка: – А ты брат мой. Родной. – Наташа вдруг – смело так! – провела пальцем по Тёмкиным бровям: – Посмотри: у тебя – тёмные… у меня светлые… а форма одинаковая… Как у… Валерия Павловича. И у тебя, и у меня… И голоса у нас с тобой… одинаковые… Помнишь, я на географии Кудряшову подсказывала… про столицы… А Юрий Андреевич тебя ругал… говорил, что всех нас по голосам отличает…
Что-то такое Тёмка помнил… Он ещё на переменке тогда Наташку за косу оттаскал: из-за тебя мне от Меридиана (так географа, Юрия Андреевича, испокон веку называли, – из поколения в поколение…) досталось! А отец сказал: хоть одно замечание в дневнике за неделю, – на Донец не едем…
-Наташ!.. Наташка! А как это… мой отец… и – твой?..
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Часть 17 Часть 18 Часть 19 Часть 20 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»