ГЕОРГИН

- Мама, мама! - слышится звонкий писк вбежавшего в норку Маленького Мышка.

- Да что же ты так кричишь! Аж в ушах звенит. Что случилось? - продолжая перебирать собранные несколько дней назад зерна горчицы, спросила Мама Мышь.

- Мама! - продолжая глубоко дышать, но все так же громко пищал Маленький Мышок. - Мама! Я сегодня видел георгин с бантиком!

- Что-о?!! Какой еще георгин с бантиком? Ты где был? - нахмурив одну бровь, спросила Мама Мышь.

- Ну как, какой, мама? - с негодованием спросил Маленький Мышок, бровь которого так знакомо изогнулась. - Коралловый георгин с бантиком. Он сегодня весь распустился в зарослях Рыжего, как солнце, Лилейника...

- А что ты там делал, маленький непоседа? Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не бегал так далеко от нашей норы! - бросив свои занятия, строго сказала Мама Мышь, пристально взглянув на своего шустрого сыночка.

- Я... - прижав свои небольшие ушки к головке, начал было юный сорванец, - я... "Что бы такое придумать?..." - раздосадованный на свою радость, которую он не в силах был скрыть, подумал Маленький Мышок. - Я бегал в те края, чтобы... чтобы... чтобы принести тебе... Вот этот сладкий цветок голубоглазого клевера! Твой любимый, мам, - лапкой вытащил он его откуда-то сзади и учтиво преподнес своей насторожившейся матери.

Мама Мышь, не меняя хмурого выражения мордочки, нехотя взяла тот самый голубоглазый цветок, который она любила больше всех других цветов. Почему? Она и сама не могла понять... Слегка шлепнув своего непоседу по мягкому месту, она повела его вглубь норки потихоньку укладываться спать, ведь на улице уже темнело. Маленький Мышок, получив незаслуженно легкий шлепок, выдохнул воздух и пошел за мамой, подумав: "Фууух! Пронесло! Как хорошо, что я не успел отбросить в сторону этот назойливый цветок клевера, который запутался на моей задней лапке, когда я бежал со всех лапок домой..."

Настало утро: солнечное и безмятежное, встречающее каждого проснувшегося с распростертыми объятиями, как только он откроет ему свои двери и окна. Маленький Мышок проснулся этим утром вместе с солнцем и радостью, вскочил со своей постели, которой служили ему несколько подвядших листочков подорожника, и выбежал из норки наружу, где солнце встретило его своим теплом и светом. Мама Мышь встала раньше Мышка и собиралась на свою каждодневную охоту за припасами на зиму недалеко от норки в траве, чтобы успеть подобрать еще не склеванные птицами зернышки созревшей душистой горчицы, которой хозяева зачем-то засевали свой огород в конце лета. Она была так увлечена своими сборами, что совсем не заметила, как Маленький Мышок успел намотать на свой внутренний секундомер немало кругов вокруг норки, все время пытаясь расширить их диапазон.

- Ты проснулся, мой Маленький Мышок? А почему мне твои глазки и ушки говорят, что они сегодня не принимали ванну? - заботливо и многозначительно спросила Мама Мышь, оглянувшись на своего маленького непоседу.

- Как? Прямо так и говорят? - начал быстро и испуганно трогать свои глазки и ушки Маленький Мышок.

- Да, так и говорят, - уже улыбаясь, ответила мама.

- Мама! Да они тебя обманывают! Я их проверил. Они сегодня точно принимали ванну из прохладной росы, которая набралась в нашу умывальню... - указал он своей лапкой на молодой листок лопуха, растущий слева от норки.

- Значит, они меня обманывают?! – нахмурясь, сказала мать - А твой рот меня не обманывает, маленький серый врунишка? Быстро пошел умываться! А то не получишь ни завтрак, ни обед, ни ужин.

- Да, мам.

Поняв, что спор с мамой может окончиться днем голода, Маленький Мышок подчинился своей неотвратимой утренней судьбе и медленно поплелся к тому самому молодому листку лопуха, где его ожидала утренняя порция прохладной росы, сверкающая на солнце алмазами.

Для маленького серого Мышка ежедневное умывание было одной из величайших пыток на свете. Он был готов отдать все, лишь бы хоть одним каким-нибудь хмурым или солнечным утром не проделывать эту процедуру! Ему все время не давал покоя один вопрос. Когда он подходил к листку лопуха, наполненному свежей небесной росой, и в его отражении рассматривал свою маленькую серую мордочку, то спрашивал себя: "И зачем сегодня опять умывать и глазки, и ушки, и нос, и даже лапки, когда я это делал уже вчера? А зачем это делать завтра, если я это сделаю сегодня?" И, не найдя никакого подходящего ответа, Маленький Мышок смирялся со своей участью, как приговоренный на плахе, и, крепко зажмурившись, принимался за умывание. Потом, когда нелегкая процедура закачивалась, он чувствовал в своем маленьком тельце прилив огромных сил и озорного настроения, и сам себе удивлялся: "И чего я только боялся?!"

Проделав несколько медленных лилипутских шагов к ненавистной лопуховой умывальне, маленький мученик услышал грозный голос собирающейся Мамы Мыши: "Давай, давай! Я все вижу!" - и, не найдя ни одной запасной лазейки, принял на себя все тяготы утреннего послушания. Когда никем не оцененный подвиг был совершен, Маленький Мышок, чувствуя себя чистым, как стеклышко, и воодушевленным на начало нового дня, подбежал к своей норке, чтобы показать Маме Мыши, что теперь все его ушки, носик, лапки и даже рот чисты и свежи, и никогда ее не будут обманывать, мамы уже не было. Она ушла на охоту. А у входа в норку лежало последнее зернышко пшеницы: то самое, вкусное и сладкое, которое он так любил, но так редко получал на завтрак.

Оставшись в полном одиночестве, Маленький Мышок не знал, чем себя занять. Все дела, которые совершала Мама Мышь изо дня в день, были неинтересны, а занятия, которые она поручала ему, были ненавистны. Что же делать?

"Мама вечером сказала мне убраться в своей стороне норке. Я там очень сильно насорил вчера после ужина. Да и ночью я все играл и играл сухими стеблями, и они немножко рассыпались. Но веник такой тяжелый. Он только в маминой лапке такой шустрый, как заведенный волчок, а в моих лапках он, как ленивец: все время тяжелеет и засыпает и совсем не хочет делать то, что нужно..." - думал Маленький Мышок, измеряя своими шажочками периметр норки. "А еще и эта умывальня из лопуха. Когда уже этот лопух вырастет, засохнет и прохудится, чтобы туда не наливалась утренняя роса с неба, которое ночью тоже спит, как и я", - с ненавистью посмотрев в сторону умывальни, подумал серьезный думатель своих мыслей. "Мама еще вчера мне наказывала собрать неподалеку листья подорожника, на которых мы спим, так как старые уже стали совсем негодными, их надо поменять. Ну да, надо... Я это еще вчера должен был сделать..." - какой-то лучик совести хвостом кометы промелькнул в его серенькой голове... И тут же куда-то исчез. "Но ведь мама не заметила, что мы сегодня спали на старых листьях подорожника..." - взглянув на небо, будто ища тот самый хвост кометы, задумался Маленький Мышок. "И ничего не будет, если я сейчас сбегаю и немножко погуляю. А потом прибегу и соберу эти листья подорожника. Они крепкие и мягкие, но такие тяжелые. И все поменяю. И все сделаю. Я же успею до прихода мамы?" - спрашивал себя юный непослушник. И, получив в глубине себя негласное одобрение на свою новую авантюру, Маленький Мышок, кивнув головой, будто оправдывая свой сомнительный поступок, подумал: "Я же быстро! Только погуляю, и все. И мама не заметит!" И уже со всех ног бежал под звуки ласкающего его шерстку ветра, в котором захлебывались, опьяненные свободой, его ушки, а так же носик, рот и даже лапки. Не бежал, а летел, словно выпущенная из ружья пуля, словно вырвавшаяся в космос ракета. Бежал - куда? Да и сам не знал, куда бежал.

Когда первая ступень ракеты отработала свое, и лететь пулей уже не хватало дыхания и сил, Маленький Мышок, словно игривый дельфин глубокого синего моря, вынырнул на поверхность морской глади на секундочку, схватил легкими, как когтями, глоток свежего воздуха и пошел обратно под воду: мощно и бесповоротно. Для Маленького Мышка трава была той самой водой, в которой он был дельфином. Она ласкала его шерстку нежной лапкой матери, убаюкивала его, щекотала. И он кувыркался в высокой траве акробатом бродячего цирка: умело и без страховки. У Маленького Мышка еще не было той настороженности ко всему окружающему, приходящей с годами и опытом ко всем взрослым представителям фауны, и к мышам тоже. Продолжая накручивать круги в траве, точно наматывая нитку на клубок, он не помнил о смертельной опасности, подстерегавшей его ежесекундно. А трава была самая, что ни на есть летняя – сочная, зеленая, переливающаяся на солнце дорогими изумрудами, не уступая в своей ослепительной красоте сапфировой россыпи неба.

Каждая травинка ослепляла своей первозданностью и молодостью. В каждой зеленой жилке кипела дышащая свежестью жизнь. Каждый листочек казался самим совершенством под широкой, не стесняющейся улыбкой солнца. Маленькая серая ракета, представляющая собой Мышка, уже прошла все травяные слои местной зеленой атмосферы и потихонечку начала переходить на полянки желторотых лютиков, которые, вечно голодными птенцами в гнезде, казалось, даже и на ночь не закрывали свои маленьких солнечно-золотых цветочков. А вон уже виднелся на небесно-травном горизонте и тот самый благородный голубоглазый клевер, к цветам которого была так неравнодушна Мама Мышь. За один только его цветок она была готова простить всем и вся их прегрешения. Почему? Маленький Мышок не знал ответа на этот вопрос, да, по своей малости и глупости, и не хотел знать. Зачем ему было закручивать извилины своих мозгов в спирали всякими взрослыми непонятностями? Некогда было! Бежать надо! Ведь вокруг столько неизведанной неизвестности, что просто времени не хватает совсем ни на что. Зеленое лето пришло!

И Маленький Мышок бежал. Бежал и бежал. И даже забыл представлять себе, что он маленькая серая ракета, так вкусны ему были все летние запахи, попадающиеся на пути: сладкие и пахучие, свежие и еле уловимые, незнакомые и такие разные. Он в них купался, тонул и не хотел выныривать и плыть к берегу. А берег, зовущий его путеводным маяком к себе, уже виднелся издалека, и Маленький Мышок знал, что он на правильном пути. Маяком была маленькая старая стеклянная теплица, в которой росли помидоры, перцы, огурцы и прочая огородная специфика, не интересовавшая юного путешественника. Но рядом с теплицей был разбит маленький цветник, где, будто на солнечной лесной опушке, цвели различные цветы, посеянные здесь кем-то или налетевшие перелетными семенами, приземлявшимися на эту краюху земли. Они всходили, росли, цвели, подготавливали семена своих следующих поколений, а потом, в назначенную пору, вскакивали на крылья ветра и снова куда-то улетали. Возвращались ли? Знали только они.

Цветник был крохотным, но пустым никогда не был. Одни его обитатели отцветали, другие зацветали. Цветы были яркие и невзрачные, на тоненьких стебельках и на стеблях толстых и крепких, как вековые деревья. Цветник цвел все лето, и не было ни одного летнего дня и нескольких дней осени и весны, чтобы какое-то место цветника не было занято цветами. Казалось, они цвели по расписанию, и каждый цветок с нетерпением ждал часа своего цветения волнующимся артистом за кулисами перед спектаклем.

И вот наконец-таки Маленький Мышок добежал до пункта своего назначения, сел на маленький серый камешек, укутавшись в траву, точно в зимний заячий тулуп, отдышался немного и начал рассматривать удивительный цветок, доселе им виданный лишь однажды, вчера, когда он был тут в первый раз. Это был Георгин, ради которого он не послушался Маму Мышь и не выполнил всех ее поручений. Но сейчас его совесть спала крепким сном, и чувствовал он себя от этого превосходно. Маленький Мышок, конечно, и раньше бегал по соседским дачам и прекрасно знал, как выглядит Георгин. Мало того, Мышок, хоть мама и звала его Маленьким, был смышлен и умен не по годам, которых у него еще и не было. Он отлично знал названия всех цветов, встречавшихся в его коротких путешествиях по округе, и с закрытыми глазами мог по запаху отличить Настурцию от Календулы. Но такого Георгина, который был сейчас перед ним, он никогда и нигде не видел. Этот цветок был каким-то особенным. Его коралловый цвет легкой акварелью разливался от светлой сердцевинки до темных кончиков лепестков.

А желтенькая серединка радостно улыбалась солнцу маленькими летучими зонтиками прозрачного одуванчика, которые ранним июньским летом, разлетевшись по всей округе к своей собственной жизни, приютились у ростка георгина, подружились с ним, и, когда подросший георгин начал набухать, как весенняя почка, своим бутоном, нырнули в него золотыми рыбками и остались в нем жить, как в своем новом домике. Георгин был не против. Да и против ли он мог быть, когда его юные квартиранты очень старались придать ему особую воздушность и привлекательность для опытных и привередливых пчел, съевших на цветочной красоте целую собаку... Но все эти подробности Маленькому Мышку были неинтересны. Его захватывала одна еле заметная деталь георгина, от которой он не мог оторвать глаз: ни правого, ни левого. Это был крохотный, приютившийся у самой желтенькой серединки лепесток, который лег нахлестом на остальные, ровные и правильные лепестки одной общей длины и ширины, выверенных кем-то по линеечке. А этот лепесток был карликом, крепко вцепившимся в сердцевинку маленьким детенышем ленивца. Казалось, этот карлик-лепесток был недоволен своим размером и непохожестью на своих собратьев, своей жизнью… но Маленькому Мышку и это было неважно. Он сидел с открытым ртом и любовался этим коралловым георгином. Карликовый лепесток напоминал ему бантик на шее огромного соседского черного кота Мишутки, видневшийся сквозь густую белую шерсть.

Черный кот Мишутка был уже немолод, но все еще продолжал жить в лесу за зеленым забором, лишь изредка приходя на соседнюю дачу навестить своих почтенных лет хозяев. Мишутка умел ловить мышей и делал это лучше, чем любой другой кот. Но почему-то Маленького Мышка он не ловил, чтобы съесть, а играл с ним ради забавы: бежит-бежит за ним, прыгнет, а мохнатая лапа с серебристыми, начищенными до блеска когтями скользит мимо. Кот играл с ним и наблюдал, когда же подрастет еще чуть-чуть этот сорванец, чтобы от души полакомиться юным и сладким деликатесом. А Маленький Мышок считал себя самым быстрым, ловким и отважным в этой игре в «кошки-мышки», из которой он, как ему казалось, всегда выходил победителем. И карликовый лепесток, притулившийся к сердцевинке кораллового георгина, напоминал ему бантик кота Мишутки, на этот раз вставленный в такую удивительно красивую рамочку, как трофей его беспроигрышной игры.

– Георгий! Иди, полей в теплице помидоры… - послышались обыденные слова женщины откуда-то издалека, но летняя солнечная тишина будто увеличила громкость ее голоса в несколько раз, отчего Маленький Мышок вздрогнул всем своим маленьким серым тельцем. Прошло несколько мгновений, и по тропинке уже направлялся к теплице большой, грузный мужчина с густой светлой бородой, в длинной клетчатой рубашке навыпуск. Борода скрывала все его лицо, потому Маленький Мышок издали не мог разглядеть ни выражения лица этого человека, ни само лицо: какое оно было? И юный непослушник вдруг начал понимать, что этот великан вдобавок имеет еще и гигантские шаги, и если он не поторопится найти себе какое-нибудь убежище, то от него и мокрого места не останется, попади он под шаг этого "Георгия", от которого уже начала сотрясаться земля под лапками. "Да и имя у него какое-то странное – "Георгий"... Что это за имя за такое?" - наспех прокручивал он у себя в голове эту мысль пластинкой граммофона. И, не успев ее как следует додумать, быстро нырнул в щель стопки кирпичей около цветника, откуда, точно через замочную скважину, начал наблюдать за происходящим снаружи.

А там солнечный день продолжал стоять с высоко поднятой головой, улыбаясь и радуясь всем своим многочисленным спутникам. Георгий взял большую железную лейку и доверху наполнил ее теплой водой из старой ванны, стоявшей неподалеку, где отстаивалась дождевая вода для полива. ("Точно как у нас около норки этот огромный лопух с росяной водой..." - подумал Мышок, глядя со своей наблюдательной позиции.) И стал аккуратно и тщательно поливать порученные ему помидоры. Когда дело было сделано, Георгий спросил, обращаясь к обладательнице женского голоса:

– Нужно ли еще что полить?

И, не получив ответа, с какой-то искрой в глазах и более мягкой походкой пошел к той же самой ванне, столь похожей на лопух. Вновь набрав воды, Георгий принес из сарая, стоявшего рядом с теплицей, множество каких-то пузырьков и стал вливать из них в лейку разноцветные жидкости колпачком от старой бутылки. Потом, все тщательно перемешав толстой дубовой веткой, посмотрел на темное содержимое емкости, и, видимо, остался недоволен результатом. Нарвал несколько былинок, как показалось Мышку, обычной травы, помял ее в руках и мелко-мелко нарезал на маленьком бревнышке, лежавшем рядом с теплицей. Понюхав и убедившись в правильном запахе травы, высыпал ее в лейку и снова перемешал содержимое, как-то особо постукивая дубовой палкой по стенкам железного сосуда. "Зачем он все это делает, этот Георгий?!" - никак не мог угомониться маленький сорванец, наблюдая из своей надежной засады. А тот, снова взглянув на полученный колдовской коктейль и одобрительно кивнув головой, взял тяжелую лейку с раствором и пошел к цветнику, рядом с которым сидел серый бегун в своем кирпичном укрытии.

Теперь Георгий был еще ближе к той самой кладке серого кирпича, где прятался маленький проказник, и Мышку, с одной стороны, стало немного страшновато от вида этого гигантского человека с большой бородой, а с другой – интерес к его действиям взял верх над всеми инстинктами, щедро подаренными матушкой-природой этому маленькому любознателю.

Сначала бородатый Георгий обошел со всех сторон цветник и окинул его несколько раз каким-то необычным взглядом – как будто забрасывая, как показалось Маленькому Мышку, невод в синее море. Убедившись, что с цветами все в порядке, наклонился к центральной части цветника, где рос тот самый коралловый георгин, слегка потрогал около него землю, ощупал его мощные листья, и, отряхнув руку от земли об свои старые заношенные брюки, еще ниже нагнулся к самому цветку георгина, одной рукой взял цветочную головку, а другой аккуратно и нежно погладил каждый тоненький лепесток, закрыв глаза, вдохнул аромат желтой пушистой серединки. После чего с неподдельной любовью поцеловал тот самый маленький лепесточек, приютившийся в серединке цветковой чашечки, и что-то ему прошептал, точно на ушко. Маленький Мышок, конечно же, не расслышал слов, но был так удивлен увиденным, что, забыв обо всех азах маскировки, пропищал: "Вот это да!.."

А Георгий тем временем продолжал то дело, которое было ему по душе. Он взял лейку со снадобьем и аккуратно, не дыша, приподнимая нижние листики каждого цветка, начал свою поливательную работу, как будто ювелир, занятый искусным трудом. Маленький Мышок никогда раньше не видел, что с такой заботой и любовью можно поливать какие-то цветы. "Ведь нужно-то только лить воду на землю из той железной банки с носиком, и все! А тут - вон оно как... - задумался маленький наблюдатель. А потом вдруг поймал в своей маленькой головке мысль, как бабочку: "А ведь я сегодня намусорил немного в норке и не убрал..." - и отпустил ее восвояси... Но все же почему-то задумчиво посмотрел вслед этой улетающей мысли-бабочке...

После полива цветника Георгий снова внимательно посмотрел, все ли в порядке в его цветочном хозяйстве; взглянул на коралловый георгин и даже, как показалось Маленькому Мышку, подмигнул ему, и хотел было уходить, чему Мышок желал совершиться поскорее, чтобы ему можно было наконец выбежать из своей кирпичной тюрьмы незаметно, как вдруг, откуда ни возьмись, к Георгию из-за угла сарая мягкой походкой подошел кот и начал ласкаться к его ногам. У Маленького Мышка от неожиданности сердце так далеко убежало в пятки, что ему показалось, оно там заблудилось и не найдет дорогу обратно. «Да это же тот самый соседский лесной кот Мишутка, которого я всегда побеждаю в игре! – подумал он. – Так они, оказывается, знакомы?..» Но в этот раз появление кота почему-то сильно напугало Мышка, и маленький трусишка не двигался с места. А Георгий, увидев своего мохнатого лесного гостя, опустился на одно колено и начал гладить его обеими руками, пробираясь через бурелом густой длинной шерсти к мягкому кошачьему телу, приговаривая: "Ну, что?... Ты пришел ко мне? Молодец... Ты пришел..."

Мишутка еще котом-подростком выбрал лесной образ жизни, и долгое время значился у соседей в списке «пропавших котов». Спустя какое-то время, когда про него забывали, он возвращался, а потом снова уходил. Его хозяева всегда воспринимали его уходы из дома как предательство, а он не хотел им отдавать свою свободу и всегда оставлял за собой право на лесное отшельничество. Так продолжалось из года в год, и взаимное непонимание постепенно превращалось в дикость. Мишутка, приходя к своим хозяевам, от любого их прикосновения съеживался и рычал, и даже мог иногда царапнуть; хозяева, наблюдая в его поведении перемены, отвечали ему тем же: переставали гладить, ласкать, брать на руки и трепать шерстку. Со временем дикость и равнодушие вросли друг в друга, словно сломанный ноготь в мясо пальца, и уже было непонятно, кто был дик, а кто - равнодушен. И только Георгию, почему-то, Мишутка позволял властвовать над собой беспредельно. Он всегда забегал к нему на несколько минут, хотя все реже и реже приходил из леса к хозяевам. Георгий был рад ему в любое время. И маленькое блюдечко, наполненное свежим молоком, всегда стояло на своем месте.

Но вдруг Мишутка замер. Георгий еще продолжал трепать его длинную, густую, атласную шерсть, как внезапно почувствовал, что мысленно его лесной друг уже не с ним. Не дав перешагнуть одной секунде на другую, желтые глаза черношерстного кота блеснули яркими метеоритами, и его белая мордочка, превратившись в решительный и мощный таран, была уже у щели в стопке серого кирпича, где прятался Маленький Мышок. Одно мгновение - и вместо ласкового и нежно мурлыкающего кота глазам Георгия предстал прирожденный охотник: дерзкий, злобный и кровожадный, не дающий никому пощады, не оставляющий никого в живых. Лесной кот Мишутка рычал так, как будто он и не кот вовсе, а какой-то мохнатый разъяренный зверь, царапал когтями кирпичи так, что осколки осыпались с них белым снегом, извивался своим, казалось бы, совсем негибким телом, как кобра в устрашающем танце. А Георгий, мельком взглянув на картину безжалостной кошачьей охоты, свидетелем которой ему невольно пришлось стать, пошел по делам, зовущим его своей важностью, оставив право природе исполнять свое предназначение.

Лесной охотник уже выл почти волчьим воем, а его сверкающие на солнце, безукоризненно белые зубы и когти продолжали со скрежетом вонзаться в серый кирпич, стоявший непреодолимой преградой на пути к самому обожаемому и сладкому лакомству, которого он только мог себе желать. Маленький Мышок, моля всех мышиных богов на свете о спасении, пронесся галопом по всей своей только начинающейся жизни, как ему показалось, со скоростью звука, и понял, что нужно сейчас же уносить все свои лапки, куда глаза глядят. А иначе... Подумать над тем, что будет "иначе", у него не было времени, которое и так поджимало его сверкающими когтями и зубами, и, развернувшись в своей кирпичной щели на сто восемьдесят градусов, Маленький Мышок увидел впереди луч солнечного света, протягивающий ему руку помощи. Тогда он принял единственно верное решение и нырнул в открывшуюся для него возможность с головой, не проронив ни одного писка.

Когда дело было сделано, и Маленький Мышок уже мчался со всех своих маленьких лапок в траве, кот Мишутка, продолжая рычать у стопки серых кирпичей, вдруг замер. Навострив свои черные уши, он понял, что делать ему здесь больше нечего и его лакомый кусочек добычи уже совсем не ждет его. И, со злости сплюнув резкий кошачий мяук, нарезав несколько кругов вокруг теплицы мягкими подушечками лапок, ушел куда-то восвояси, как виднелось Маленькому Мышку из его нового пункта наблюдения под теплицей, куда он забежал перевести дух и переключить коробку передач на новую скорость.

Поняв, что ему удалось выиграть несколько решающих драгоценных секунд, положив их себе в карман, не увидев на близком горизонте ни души, Мышок понял, что терять положенное в карман ни в коем случае нельзя и спасать свою серую, пушистую, хоть и маленькую шкурку ему нужно прямо сейчас и самому. И, взяв всю свою смелость в охапку, Маленький Мышок снайперской пулей вылетел из-под основания теплицы, преодолел все заросли трав и цветов, раньше казавшиеся ему непроходимым таежным лесом, и с разбега прыгнул в вентиляционное окошко фундамента дома, в котором хозяином был Георгий.

Попав в подвал, Мышок, остановился и, выдохнув, сообразил: "Да я, похоже, убежал и в этот раз от Мишутки. Но он точно не Мишутка, а зверь ненасытный какой-то... Но я от него убежал! И мне теперь ничего не страшно!!!" - и, воодушевившись своей легкой победой, побежал по периметру большого дома, где он еще не был, искать то, чего и сам не знал, на ходу вертя своей маленькой попкой, изображая важнейшую важность.

Когда юным следопытом был исследован на ощупь, вкус и запах весь подвал дома снизу доверху, Маленький Мышок решил не останавливаться на достигнутом и опытным скалолазом, цепляясь маленькими тоненькими лапками за неровности серого корявого бетона, присохшие крупинки грязи, пыли и паутины, лез все выше и выше, и выше, пока не попал в щель пола на первом этаже, откуда виднелся мир, еще им не виданный. Нет, в другие дома он уже и раньше забирался, нежданным вором сыров, крошек хлеба, особенно белого, страстно им любимого за сладкий привкус, засохших кусочков мяса и прочего съестного, валяющегося не только на полу, но всегда замечал, что нет двух домов одинаковых. В каждом посещенном им доме всегда все было по-особому, необычно и интересно, точно в музеях, не бывающих одинаковыми, в которых Маленький искусствовед не был еще ни разу.

Мышок неслышно пролез в щель пола, широко раскинувшуюся возле высокой стены, с которой спускались две громадные шторы, и на одном, никуда не переведенном стрелкой часов дыхании, протиснулся, во всю мочь выдохнув из себя воздух, в угловое крохотное отверстие, где сходились две рассохшиеся, неплотно прилегающие друг к другу рейки плинтуса, покрашенного в темно-красный цвет. Когда опасная часть операции Маленьким диверсантом была окончена, и, никем не замеченный, он оказался в безопасном укрытии, где ни бури, ни грозы, ни лесные коты не были ему страшны, Мышок и думать забыл и про свои недетские игры с котом Мишуткой, и про свою никем не одобренную далекую прогулку, и про Маму Мышь, и про все на свете. Теперь его переполняла через край жажда познаний и открытий в этом загадочном доме, где он сегодня был впервые.

И Мышок побежал. Быстро и резво, под плинтусом, который казался созданным специально для него коридором, где ему было тепло, безопасно и удобно. "Как же все-таки хорошо, что люди придумали плинтусы!" – на бегу смаковал Маленький шустряк.

Обежав под плинтусом маленький входной коридорчик, Маленький путешественник змеей пролез под рассохшейся старой деревянной вагонкой по стене до самого потолка, где ему не составило долгих усилий пробраться в другую комнату дома, бывшей и кухней, и столовой хозяев. Здесь Маленький Мышок основательно подкрепился, разнообразив свой рацион совершенно новыми и удивительными вкусами и запахами, не попадавшимися ему на всем его, пока недлинном жизненном пути. Дегустируя в хозяйском доме, незваный гость совсем не вспоминал свою Маму Мышь, ежедневно уходившую с самого раннего утра и до позднего вечера на поиски съестных припасов на зиму и на каждый день для своего Маленького Мышка. Ему об этом сейчас думать было некогда. И, пообещав себе вернуться в эту прекрасную продовольственную комнату еще пару или тройку раз, юный открыватель новых комнат этого незнакомого дома двинулся дальше – быть тем, кем ему хотелось быть здесь и сейчас.

Пройдя без особых стараний очередную стенку Мышонком-невидимкой, Маленький первопроходец очутился в совершенно незнакомой ему комнате, которая была не похожа на все те, где он уже успел побывать в других домах. Это была просторная, продолговатая, светлая комната с большим окном, располагавшимся посередине длинной стены напротив двухмаршевой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. Окно не оставляло без солнечного света ни один из уголков комнаты. Из мебели здесь стоял старый, как вековой дуб, диван, круглый деревянный стол, несколько стульев. На всех четырех стенах и в углу висели полки, где стояли бумажные и деревянные карточки с изображением лиц незнакомых Маленькому Мышку людей: строгих дедушек с длинными бородами, мужчин, девушек и женщин, но с не менее серьезными лицами. Нет, Мышок в других домах видел фотографии и знал, что это такое, но эти карточки были чем-то совсем иным и непонятным. Лица этих незнакомых ему людей смотрели на него так пристально и проникновенно, в каком бы углу комнаты он ни был, что ему не то что не по себе становилось, а порой даже и страшно. И совесть, спящая в нем где-то, где он и сам не знал, начала во сне шевелить своими лапками, отчего он морщился, но не придавал этому неприятному ощущению особого значения и отметал его, как послеобеденную назойливую муху.

Обежав и всю эту комнату, разглядев ее со всех четырех ракурсов, Маленький Мышок вдруг увидел незамеченный им ранее предмет. Это было огромное черное платье из недорогой материи, явно не женского покроя и размера, на котором, как ему показалось, солнечные зайчата, проскользнувшие через оконное стекло, резвились и катались словно играли в кошки-мышки, придавая этому платью особый, богатый лоск. То ли платье, то ли какой-то походный балахон, мышонок так и не понял, висел, поглаженный и приготовленный, на стуле, а поверх этого одеяния свисала цепь серебристого цвета, на которой были закреплены две палочки, посередине соединенные друг с другом. "Что это за такое? Что за знак такой железный? Да и куда можно ходить в таком платье, огромном, как тот самый листок лопуха, который никак не засохнет", - думал маленький серенький гость, рассматривая этот невиданный им раньше предмет и наряд с противоположной стороны стула, из-под плинтуса.

Походив важной персоной еще несколько минут в своем нескончаемо длинном убежище, Маленький Мышок понял, что в комнате никого нет и ему совсем без надобности торчать в духоте за плинтусом. Он решил выйти из своего плинтусового коридорчика прямо в комнату. "Ведь ничего же не случится? Никого же нет..." - рассуждал Мышок. И, окрыленный надеждой остаться незамеченным, Маленький диверсант с разбегу выскочил на самую середину комнаты, устланной пушистым узорным ковром. Как же было мягко ступать лапками Маленькому Мышку по этому мягкому, как летняя трава, и теплому, как мамина шёрстка, полу! Хозяйский ковер щедро одаривал лапки серого бегуна новыми и незнакомыми ощущениями, которые, без сомнения, нравились Маленькому Мышку, и он, в попытках продлить их, начал наматывать на ковре круги, словно тонкую шерстяную нить на клубок для вязания, так шустро и быстро, что все бывшее у него в голове до этого момента тотчас куда-то улетело легкой летней дамской шляпкой под неспешным дуновением ветра. Единственное, что не давало Мышку полностью погрузиться в свой бесцеремонный бег, это старые мужские тапки, стоящие около дивана, каждый раз как будто приближающиеся к нему, когда круг бега заходил на сторону дивана. Почему-то в глубине его серенькой души было неспокойно. Но и эту мысль он отогнал от себя, как все ту же назойливую послеобеденную муху, и, полностью свободный от всего, радостно и беспечно продолжал свое несложное дело.

Когда бежательная работа стала надоедать коротколапому спортсмену, он стал поглядывать в угол комнаты напротив дивана на большую деревянную двухмаршевую лестницу, которая вела на второй этаж. И в голове Маленького Мышка ярким факелом загорелась мечта: "А что, если залезть по этой лестнице на второй этаж?.." Нет, ему ничего там не было нужно. Он даже не планировал туда забираться, ведь в этом доме он был впервые. Но раз он так бессовестно бегал по такому мягкому и пушистому ковру, то почему бы и на второй этаж не залезть по-человечески, прямо по лестнице, и посмотреть, что там есть интересного. И, закончив на столь одобрительной ноте свои размышления, Маленький Мышок решил-таки исполнить свою мечту и залезть на лестницу во что бы то ни стало. "Ведь ничего же не будет", - без знака вопроса утвердил он сам себе со счастьем в глазах и замиранием в сердце, и мысль, что он, Маленький Мышок, живущий в норке со своей Мамой Мышью, может сам в большом человеческом доме залезть на второй этаж, совсем окрылила его, не оставляя места для сомнений. И совесть, укутавшись с головой в одеяло, продолжала спать в заброшенном чуланчике души, не слыша и не видя ничего, что будоражило ум Маленького мышонка.

Конечно, забраться по-человечески ножками по ступенькам серому Мышку не удалось, он все-таки, как ни как, а был мышонком. Но он сумел с разбегу забежать на лестницу по тоненькой и пологой реечке, закрывающей щель между лестницей и стеной, возле которой она стояла. На это действие Маленький Мышок затратил так мало времени и сил, что и сам не заметил, как он быстро оказался на первой лестничной площадке. Этот нехитрый маневр так его увлек, что он даже не огляделся по сторонам: все ли в порядке, нет ли никакой опасности. "Я один в доме. Нечего бояться", - чувствовал себя совершенно уверенно и расслабленно маленький покоритель лестниц. И маячившие на ковре тапки ему снова ничего не говорили...

На первой и единственной лестничной площадке, показавшейся Маленькому Мышку большой и просторной комнатой, не было ничего из мебели. Он облазил ее всю, вдоль и поперек. Все ее щели были им осмотрены и пронюханы: пахло человеком и парой-тройкой взрослых прошлогодних мышей; котом, сыром и мышеловкой здесь не пахло. Однако, как для себя отметил мышонок, щели между досками, по которым он сейчас ходил, были до того узкие, что даже ему не удалось в них протиснуться. "И кто так плотно друг к другу прибивал эти доски?" - с досадой подумал Мышок. - "Ведь они пахнут совсем не новыми, а прибиты как будто вчера"...

И любопытство! Ах, любопытство... Что оно делает с маленькими мышиными сорванцами?... Крайняя ступенька, с которой начиналась лестничная площадка, была так умело вырезана из дерева, что ее угол образовывал маленький выступ-постамент: человеческая нога встать на него не могла из-за своей размерности, а вот поставить туда какую-то небольшую статуэтку или вазу, или положить что-то маленькое можно было вполне. Но на постаменте ничего не лежало и не стояло, и зачем он был сделан, известно не было, но когда Маленький Мышок увидел это местечко, в его серенькую головку, где, несомненно, работали такого же цвета клеточки, хитрой лисицей забралась одна мысль, выгнать которую он был уже не в силах. Он встал на край выступа-постамента, как можно выше задрал свой нос, выпрямился, наклонив как можно больше свое туловище к краю, словно носик чайника, закрыл глаза и представил, что он плывет на «Титанике»... а вокруг ни души... а вокруг - океан. В его голове звучала мелодия из фильма об этом могучем океанском лайнере, и блаженству Мышка не было конца...

Как вдруг от скрипа диванной пружины у Маленького Мышка плавно открываются глаза, которыми он видит, что с дивана поднимается чья-то спина в столь знакомой клетчатой рубашке с волосато-бородатой головой, спросонья садится и пристально смотрит в сторону лестницы. "Да это же Георгий!!!" - за долю секунды узнает он в проснувшемся приверженце сиесты недавнего любителя георгинов и чувствует, как его сердце, пропустив один удар, разводит руками и не может ничего сказать. Через удар сердце мышонка побежало стремительно, со всех своих маленьких ножек, но он не мог сделать ни одного движения, ни одного вдоха, боясь себя ими выдать Георгию, как на блюдечке. И, продолжая оставаться неподвижным, Мышок стал наблюдать за действиями своего сегодняшнего знакомого незнакомца.

А Георгий тем временем, слегка проснувшись, неожиданно для себя заметил черное пятнышко на лестничной площадке. После непродолжительного дневного сна, в который он так любил окунаться после простого и вкусного обеда, его глаза еще не видели ясно, да и лестница от дивана была на приличном расстоянии, так что он сразу не мог сообразить, что это такое. Как только нежная и мягкая пелена сна ушла, тихо и незаметно, ее место сразу же заняла догадка, которая заставила Георгия решиться на незамедлительные действия. И единственное решение было принято молниеносно.

За ту долю секунды, в которую сердце Мышка пропустило удар, Георгий не пропустил удар свой. Не сводя глаз с мышонка, рука Георгия медленно опустилась на пол, нащупала тапок, быстро его схватила, размахнулась, и виртуозным дартсистом запульнула импровизированный дротик в неблизкую мишень. При виде летящей откуда-то снизу самолетом-бомбардировщиком смерти, перед глазами Мышка туманной короткометражной лентой пронеслась вся его маленькая, как и он сам, жизнь, в которой была его Мама Мышь, их жизнь в норке и пара-тройка прогулок без спросу по чужим огородам и домам... Ну, ладно, четверка. И еще несколько мышиных игр с котом Мишуткой. А в остальном-то, еще совсем ничего и не было!.. "И это все?!!!" - возмущенно и негодующе, в тоже время слезно и моляще подумал Мышок, досматривая последний кадр своей жизни, когда летящий тапок все быстрее и быстрее к нему приближался. "И это все!!!" - запищал с испугу Маленький трусишка, зажмурился, весь съежился и пригнулся. Но тапок, почему-то, вопреки всем мышиным прощаниям с жизнью, не прихлопнул Мышка, как муху, а перелетел через него, врезался в стену и отскочил от нее, грохнувшись на середину лестничной площадки с такой силой, что Мышка подбросило кверху и откинуло в сторону от тапка, совершившего жесткую посадку.

Мышок, не поняв, как и что произошло, еще несколько мгновений лежал на бочку возле тапка, без чувств и не помня себя. Георгий тоже замер. Спустя несколько секунд, когда сознание к мышиному авантюристу вернулось с опущенной головой, он открыл глаза и подумал: "Я еще жив?" Ощупав себя лапкой, он понял, что так оно и есть, и подумал снова: "Мишутка хоть тапки метать не умеет... Да и мы с ним так, поиграли немножко в кошки-мышки и разбежались кто куда. А этот Георгий - настоящий безжалостный охотник! Никогда не видел, чтобы люди так умело пулялись своей обувью, да еще и старой..., да еще и домашней. Мамочки! Помогите мне отсюда живым выбраться!" - взмолился Мышок всем матерям на свете и, встав на все свои четыре лапки около тапка, разведывательно взглянул вниз: что же происходит в лагере его противника…

А Георгий тем временем, затаив дыхание, не спускал глаз с лестничной площадки, наблюдая за тем, насколько точно попал его тапочный снаряд в цель. По-видимому, каким-то потаенным чутьем охотника, которое есть у всех мужчин без исключения, Георгий почувствовал что-то неладное. Казалось бы, тапок, летящий по столь выверенной траектории, должен был его разгромить (так же думал и сам Мышок), но почему-то приземлился рядом, отскочив от стенки. Но что точно было в этот момент в голове Георгия, Мышок не знал, как бы ему ни хотелось в нее залезть и узнать.

Но атака продолжалась. Георгий заметил легкое движение маленького черного пятнышка на площадке лестницы и понял, что дело еще не совсем закончено и серый живец уже шевелится и встает на все свои четыре лапки, и вызывающе смотрит свысока. "Как-то это уж совсем непорядок... Чтобы в моем-то доме, днем и при мне, мыши пешком ходили. Совсем непорядок!" - мельком подумал Георгий, и, схватив машинально второй тапок, замахнулся было им в сторону Мышка. Как вдруг послеобеденное солнце, мягкое и теплое, вошло безо всякого приглашения в огромное деревянное, давно покрашенное белой краской окно всей своей лучезарной улыбкой и озарило собой всю большую комнату, все ее темные уголки и краешки. А Мышок уже которую сотню раз попрощался с жизнью, видя, как Георгий берет второй тапок, и понимая, что не зря Мишутка позволял себя гладить этому человеку, что-то в них есть общее, охотничье... И, пропищав: "Я пропал!", зажмурил со всей своей мышиной силой глазки, чтобы не так уж страшно ему было пропадать со света... И свет, надо сказать, солнечный, пропасть ему не дал.

Секунда, вторая, а Мышок все не пропадает и не пропадает с белого света. Что случилось? И, поняв, что тапок как-то уж слишком долго летит на него верной смертью, он позволил детскому любопытству взять верх не только над страхом, но и над ним самим, и открыл глаза, чтобы напоследок все же узнать, в чем причина этой задержки. И как только он это сделал, то увидел, что в трех шагах от него, напротив окна, из которого фонтаном разливается солнечный свет, размахнувшись рукой со вторым тапком, стоит тот самый Георгий, строгий и хмурый, как всегда казалось Мышку. Но сейчас, в самую страшную минуту своей жизни, Мышок вдруг понял, что он никогда и не видел лица Георгия... И сейчас, встретившись с ним взглядом, Мышку вдруг показалось что-то до боли знакомое и родное, отражающееся в этих голубых и добрых глазах. "Эти глаза – точно голубоглазый клевер, который так любит моя мама", - словно завороженный, пропищал себе под нос Маленький Мышок и добавил: "Странно это, что цветки клевера такие же голубые, как и глаза Георгия, и моя мама готова мне простить все на свете за этот совсем обычный цветок..." И как только он так подумал, солнце осветило лицо Георгия еще больше, и Мышок вдруг увидел, что оно доброе и ласковое, как никакое другое человеческое лицо на свете. Он никогда не видел таких лиц.

Георгий же, подойдя на цыпочках поближе к лестнице, чтобы рассмотреть внимательнее, с каким таким непрошенным и обнаглевшим гостем он имеет дело, увидел крохотное серое существо, от яркого, влетевшего в окно солнечного света кажущееся черным. Он немножко наклонил голову и улыбнулся ему. И в этот момент Мышок увидел, что эта обычная улыбка преобразила Георгия до неузнаваемости, как солнце, озарившее всю эту комнату. Мышонок увидел в лице Георгия столько доброты и ласки, столько заботы и нежности, столько любви к нему и ко всему этому миру, что сразу вспомнил свою родную маму, такую заботливую и любящую его. А Георгий тем временем еще ближе подошел к мышонку, погрозил ему с улыбкой большим пальцем, с тапком в руке, и скороговоркой, быстро, но мягко проговорил, глядя на Мышка: "Кыш отсюда"! И Мышок просто обомлел от такого развития событий, так что не мог закрыть рот и сдвинуться с места, продолжая смотреть на Георгия. Тот же, в свою очередь, не отводя глаз от Мышка, резче, но так же по-доброму проговорил еще раз: "Кыш!", притопнув ногой, и бросил в сторону лестницы второй тапок. И тут до серого незваного гостя вдруг дошло, что первый хозяйский тапок не просто так пролетел мимо него. Это единственный шанс в его жизни спасти эту самую свою жизнь. И Маленький Мышок моментально делает разворот на сто восемьдесят градусов, и его простывший след остается лишь в памяти бородатого Георгия, лица которого никто никогда по-настоящему не видел...

Совесть, проспавшая полдня в голове Маленького Мышка, проснулась, потянулась, и, увидев, что она совсем одна, встала и пошла искать хоть кого-нибудь, вступая на каждую серую, не по годам развитую клеточку в крохотной черепушке, проговаривая наизусть выученным стихом с выражением все то, что говорила юному любителю прогулок его Мама Мышь. И Маленький Мышок, сбиваясь с ритма своего бега, не мог понять, почему слова мамы в его голове звучат так громко, а дорога домой такая длинная. И как только совесть в голове Мышка находила разбросанные по всем углам и закоулкам мысли и расставляла их шахматными фигурами по законным местам, ее голос становился все тише и тише. Мышок начал понимать, что его любовь к Маме Мыши сильна так, как он и не подозревал. Ее заботы, постоянные мысли были – о нем, о его сытном дне сегодня и завтра, о его тепле, мягкости и уюте; о его жизни!... Как он был несправедлив к ней! Даже тогда, когда не хотел идти умываться к тому самому лопуху, наполненному хрусталиками зеркальной утренней росы. Даже когда, изображая ленивца, не хотел помогать ей и убирать в норке, где жил и он сам. Даже когда, представляя себя бароном Мюнхаузеном, рассказывал ей всякие небылицы, а его неудержимую жажду приключений не мог охладить холодным душем ни один мамин аргумент... Как же он был к ней несправедлив... как несправедлив...

И как только Маленький Мышок начал так думать, ему вдруг стало казаться, что и лапки его стали бежать быстрее, и голос совести стал обретать спокойную интонацию, и дорога домой перестала быть такой длинной и запутанной, как несколько минут назад, и знакомая тропинка, ведущая в его родную норку, уже видна на горизонте. И Мышок, со сжавшимся в кулак сердцем, начал неустанно повторять про себя: "Лишь бы мама не пришла раньше меня! Лишь бы она не пришла, чтобы я успел убраться в норке, как она просила. Лишь бы она не пришла!"

И норка, оставленная Маленьким Мышком в одиночестве несколько часов назад, так и была пустой и неубранной. Мама Мышь еще не пришла; и Мышок, запыхавшись от длительного и быстрого бега, не мог удержать свое сердце, прыгавшее от переполняющей его радости, готовое выпорхнуть из груди райской птицей. Как же он был сейчас счастлив, что у него есть та толика драгоценного времени, за которую он сделает все, что должен, все что может, все, что хочет, для своей любимой и такой родной Мамы Мыши.

Мышок тотчас принялся за дело. Он вычистил всю норку от ночных спальных листьев подорожника, за ночь отслуживших ему и его Маме Мыши верой и правдой, выбросил их куда говорила мама. Взял веник, который тут же в его лапках превратился в юлу, смел оставшийся после ужина и ночи мусор с земляного пола норки и быстро побежал к знакомой тропинке, где Мама Мышь всегда рвала свежие и мягкие листочки подорожника на следующую ночь. На пути к тропинке Маленький Мышок подбежал к тому самому лопуху, наполненному уже нагревшейся за день утренней росой. Что-то в лопухе ему показалось неправильным, и Мышок подпер одну его сторону веточкой, чтобы вода не разливалась от малейшего дуновения ветра.

Набрав у тропинки большую охапку листьев подорожника, Маленький Мышок увидел поодаль небольшую полянку, где цвели те самые голубоглазые цветы. Мышок вздрогнул от неожиданности. "Сам себе удивляюсь, почему я раньше ее здесь не видел?" И голубизна клевера заставила вспыхнуть в памяти Мышка той же самой голубизной глаза Георгия, озаренные лучами летнего солнца; такие пронзительные и бездонные, будто горные озера, обволакивающие своей мягкостью и бесконечной добротой. Мышок тут же вспомнил все свое сегодняшнее приключение и ужаснулся тому, что его сейчас и на свете могло бы не быть. А благодаря этому Георгию он жив. Мышок снова задумался и, подойдя к клеверной полянке, сорвал несколько самых больших цветков, с нежностью подумав: "Подарю их маме. Ведь она их так любит..." И, недодумав свою мысль, со всех лапок заторопился к себе в норку, неся вместе с листьями подорожника цветки голубоглазого клевера, как самое дорогое, что есть на свете.

Мама Мышь, жившая в этой норе не первый год, не пропускала ни одного дня, не сходив за какими-нибудь припасами или на разведку будущей охоты: к чему-то присмотреться, что-то вынюхать. Она могла несколько дней ничего не приносить, чтобы однажды добыть что-то большое и вкусное, чего хватило бы на несколько не то что дней, а недель зимней жизни в норе, например кусочек сыра, украденный у дачников, или колос декоративной пшеницы, растущей для красоты у московских фазендолюбителей. Она была опытной мышью и знала, что неудача сегодня может с легкостью может обернуться завтрашним или послезавтрашним реваншем.

Сегодня Мама Мышь пришла ни с чем. Она очень устала и еле-еле тащила свои лапки, думая о том, что в норке у нее прикопаны десять зернышек горчицы, которых хватит Мышку на сегодня и завтра, а потом... может, удача не обойдет ее стороной.

Не доходя до норы, она остановилась у лопуха, чтобы напиться росы, оставшейся там с утра, если только ветер не расплескал ее, как это часто бывало, и была очень удивлена, увидев, что ни капли не пролито, а сам лопух подперт веточкой. "Кто это сделал?" - подумала Мама Мышь, но усталость в ней была так сильна, что она решила найти ответ на этот вопрос позже. И, утолив свою жажду утренней влагой, серая охотница-неудачница медленно поплелась к себе в нору.

Вошедшую в свою нору Мышь удивление вновь не оставило без должного внимания: земляной пол был подметен так чисто, что на нем не было ни намека на соринки, пахло свежими листьями подорожника, уже постеленными и взбитыми, чтобы было мягче на них спать, да и веник стоял на своем месте совсем без мусора на веточках, чего раньше никогда не было. "Неужели это все сделал мой Мышок? - растерянно подумала Мама Мышь. - "Да где же он?!" И с тревогой в сердце она уже приготовилась бежать искать его по всей округе. Но он тихонько стоял в углу норы так, что она его и не заметила с первого взгляда, и что-то прятал за спиной. Мама Мышь так и ахнула!

- Это все сделал ты, Мышок?.. - начала было Мама Мышь.

- Мама, как я тебе рад! Наконец-то ты пришла. Я так по тебе соскучился! - с неподдельной радостью пропищал Мышок, прильнул к ней всем своим серым тельцем и обнял ее своими короткими лапками. - А. Это? - показывая на норку, спросил Мышок. - Ну да, я. Я еще хотел... - и Мышок начал было делиться с Мамой своими планами о том, что еще он хотел бы сделать, но Мышь его перебила.

- А лопух веткой тоже ты подпер?

- Да. Правда, стало лучше?

- Мышок, ты что, заболел?! Что случилось?! Ты же даже... – и, перебирая в голове слова чётками в поисках нужного, Мышь проговорила с напряжением в голосе: - Ты же раньше даже веник в лапки не мог взять и тем более поставить его на место, а сегодня ты сделал все, что я просила. И даже больше! Подпер веткой лопух, а я только думала, как бы сделать так, чтобы роса не расплескивалась ветром. Что произошло?! - почти трепала сына, взяв за грудки, и требовала объяснений мать. Но Мышок молчал, опустив глаза и нос. Мама Мышь не могла понять, что случилось с ее сынком во время ее отсутствия, как вдруг правая лапка Мышка выдвинулась навстречу маме, и в ней были самые лучшие и большие цветки голубоглазого клевера.

- Это тебе, мам! - сказал с детской улыбкой и радостью Маленький Мышок и протянул Маме Мыши свой букет. Мышь от неожиданности аж села на хвост, открыла рот и, как завороженная звуком волшебной дудочки, смотрела на подарок. Таких больших, пушистых и голубых с фиолетовым отливом клеверных цветков она никогда и нигде не видела. "Где ты их нарвал?" - хотела было спросить Мышь, но не смогла проронить ни слова и оторвать от них глаз. Мышку вдруг показалось, что этот взгляд Мамы Мыши на подаренный им букет голубоглазого клевера говорит о каких-то далеких и дорогих воспоминаниях, в которые она сейчас погружается маленькой рыбкой в глубоком море и не хочет выплывать из них, так же как и он вспоминает удивительные, проникновенные и умиротворенные глаза Георгия, когда видит эти цветы обычной травы. "О чем это так задумалась моя мама?" - подумал Маленький Мышок. - "Вот бы мне залезть к ней в голову и узнать..." Почему-то знакомым показалось это желание, и Маленькому Мышку стало стыдно.

Но Мама Мышь уже забыла про все вопросы юному авантюристу. Она одной лапкой взяла букет голубоглазого клевера, а другой обняла своего сыночка, поцеловав в макушку, и сказала: "Ну, что? Пошли, я дам тебе на ужин немного горчичных зерен". Они посмотрели друг на друга с огромной и теплой любовью, и их правые брови так родственно изогнулись.

Наступила ночь. И луна, погруженная в свои мысли, неприкаянно бродила по небу, разметая ногами звезды, словно осень кленовые листья, пока не остановилась на опушке леса и, о чем-то задумавшись, замерла. На мгновение или на всю ночь до самого утра - этого никто не знал... Мама Мышь уже не первый год жила на этом свете и знала все повадки луны. Иногда, когда до реванша было еще далеко, а удача была безнадежно позади, Мама Мышь любила ночью приходить на опушку леса, где стояла, задумавшись, луна, и смотреть на нее, о чем-то рассказывать или о чем-то спрашивать... И молчать, молчать, молчать, слушая ее неторопливое молчание, а потом уходить. И никто не знал, понимала ли Мама Мышь это молчание, помогало ли оно ей в чем-то. Она просто прибегала сюда, даже когда была совсем юной Мышкой, смотрела на луну, молчала, а утром убегала, и жизнь ее продолжалась. Благодаря этому или вопреки, этого тоже никто не знал.

Когда пять горчичных зернышек были съедены на ужин Маленьким Мышком, а пять остались лежать прикопанными до завтрашнего утра, Мама Мышь, взглянув на букет огромных цветков голубоглазого клевера, стоявший в углу норки, о чем-то задумалась и сказала тихим и спокойным голосом своему сыночку: "Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу".

И ночь сегодня была удивительно тиха и прозрачна своей темнотой. На опушке леса сидели Мама Мышь с Маленьким Мышком и смотрели вместе на ту самую задумчивую луну, снова бродившую по небу, разметая звезды. В этот раз она была несравненно прекрасна, точно влюбленная девушка. Маленький Мышок, прижавшись к теплой и мягкой серой шерстке матери, прошептал, будто совсем и не ей: "Эта луна такая... такая... такая… точно тот самый маленький лепесток георгина, такой похожий на бантик соседского кота..." Мама Мышь, расслышав, что он сказал, обняла его обеими лапками и нежно прижала к себе, улыбнулась, прекрасно понимая, о чем он. И, не отрывая глаз, продолжала смотреть на луну... Вспоминая своего Отца Георгия...