Ближе к концу Чуйского тракта меня подобрала машина, которую вела интеллигентная алтайка, на заднем сидении ехали симпатичные молодые парень и девушка, а багажник был заполнен коробками книг. Женщина, звали её Лида, оказалась учительницей из сельской школы посёлка Бельтир, и везла из Барнаула груз книг для сельских библиотек Чуйской котловины. Доехать за день ей не удалось, и ночевали они где-то между Акташом и Кураем. А по дороге Лида подрабатывала маршруткой - как я понимаю, здесь очень отработан частный извоз и расценки от села до села фиксированные. Что ж, для людей, занимающихся таким благородным делом, денег мне было бы не жалко, даже если бы я был идейным автостоп-ортодоксом. Дальше как водится пошли интересные разговоры - на алтайскую интеллигенцию мне в эту поездку очень везло.
Пейзаж, между тем, за полчаса пути вновь переменился - из Сибири мы попали прямиков в Среднюю Азию. Это Чаган-Узун, туристы его называют Марс, и где-то в стороне от тракта тут есть скалы инопланетных цветов. Такими их сделали ртутные руды, которыми Алтай вообще богат - я уже показывал остатки ртутных рудников Акташа, а геологи не сговариваясь видели признаки ртути на картине "Озеро горных духов" Чороса-Горкина, написанной и вовсе близ Аккема.
Одним из этих учёных был Иван Ефремов, который работал на Улаганском тракте, другим - томский студент Владимир Пышкин, который и открыл в 1931 году Чаган-Узун. Рудникам здешним, впрочем, повезло ещё меньше, чем акташским - даже при Советах добыча несколько раз стопорилась и возобновлялась, пока окончательно не замерла в 1976 году. Теперь Алтайский Марс и заброшенные рудники - место весьма популярное у туристов, но я им пренебрёг, решив, что насмотрелся подобных ландшафтов на Мангышлаке, в Таджикистане, в Киргизии...
Чаган-Узун - последние ворота Чуйской котловины, разверзшейся вокруг на очередном повороте дороги. Вид её действительно грандиозен - плоская степь, на горизонте упирающаяся в тёмные горы с ослепительными белками вершин. Изнутри Чуйская степь кажется круглой, хотя на самом деле её размеры примерно 70 на 40 километров, но горы, в какую сторону ни взгляни - одинаково незыблемы и грандиозны. На переднем плане - алтайское кладбище без явных признаков какой-либо религии:
На самом деле по своим пейазажм Чуйская степь - это уже типичная Монголия, как предстояло убедиться мне уже через пару дней, и в совокупности я бы назвал это всё Заалтай, хотя вроде и нет такого географического термина. Лида свернула с тракта в первое на равнине село Орталык (Срединное), куда везла из Барнаула половину книг и паренька, видимо отвечавшего за их получение. В Орталыке живут те же алтайцы-теленгиты, что на Улагане или в Усть-Кане, но на сёла остального Алтая он разительно непохож:
Примета Чуйской степи - дома с плоскими крышами, скорее всего довольно старые, потому что сейчас их осталось мало. Не вполне очевидно, что здесь, а не где-нибудь в калмыцких пустынях - самое засушливое место России, я видел цифры 120, 80 и даже 60 миллиметров осадков, так что во всём бывшем СССР меньше дождей выпадало разве что на Каракумы. Страшная сухость сочетается со страшным холодом - средняя температура января здесь -36 градусов, -50 бывает практически ежегодно, а абсолютный рекорд -63. Безморозный период в Чуйской степи 50-70 дней, немногим длиннее, чем в Норильске. Это одно из самых малопригодных для жизни мест России, и тёмный лес на фоне белых снегов горы Ирбисту (3967м) кажется чудом:
Но он здесь такой один, как самые северные в мире леса на Таймыре. Вот эти два дерева у святого источника - последние до самого Улгия:
Есть в селе и такие вот однотипные домики - это память о Чуйском землетрясении 2003 года, разрушившем по долине немало сёл. Бельтир, родное село Лиды, и вовсе было перенесено на новое место, и застроено в основном примерно такими же домами. Я спросил Лиду, на что было похоже землетрясение, и она было попыталась мне это объяснить, но просто не смогла. Что местных на эту тему не разговоришь, отмечал не я один, и вспоминая куда как более словоохотливых беженцев с Донбасса, я задумался, что стихийное бедствие может быть и страшнее, чем война. При том, что тогда обошлось без погибших.
В Чуйской долине сложно понять, спускаешься ты или поднимаешься - дорога вроде бы ведёт вниз, а пейзаж становится всё более суровым. На самом деле в этом нет противоречия: зимой здесь скотину гонят в горы, летом - на дно долины, и когда в горах -25, то внизу может быть и все -40. Зимой Чуйская котловина превращается в гигантский омут, куда стекает холодный воздух с гор, не прогреваясь до самого лета - это называется "климатическая инверсия" и в Сибири бывает не редко.
На въезде в Кош-Агач - скульптуры верблюда и яка, самых живучих скотин, которых разводят в этой долине. Но больше Чуйская котловина мне запомнилась коршунами, которые здесь вместо ворон:
А посреди Чуи, внезапно - бакланы:
Сама Чуя здесь широкая и мелкая, почти равнинная река.
Сухие кусты сочетаются с пупырчатой влажной землёй, словно где-нибудь в тундре. Потому что под землёй этой - 90 метров вечной мерзлоты, и есть даже бугры пучения, которые в отличие от северных булгунняхов в алтайских и саянских долинах называются тебелеры.
Рерих сюда не доходил, но здесь он смог бы писать свои пейзажи при помощи фотоаппарата: