— ромашка — Люстра —
так бел луны ромашковый цветок.
он в быстрых водах речки отразится,
а вместе с ним — потерянные лица.
над ними чей-то проплывет венок.
из трав сплетется колдовской силок,
запутается огненная птица,
затем костром купальским разгорится.
осмелишься ли на лихой прыжок?
печальный взгляд покажется родным —
пополнится река ещё одним
лицом. укроет дымом, словно шалью
костёр. вдохнёшь — настанет твой черёд
вставать с самим собою в хоровод
над влажной от росы дурманной хмарью.
— дурман — Dum spiro, spero —
над влажной от росы дурманной хмарью
клубится чёрный дым костров в лесу.
из сказки словно вид — пиши, рисуй —
горит луны мистический фонарик.
выходит на поляну кротко мара,
чтоб здесь плести во тьме свою косу.
отвар из диких трав налит в сосуд,
и цвет его насыщеннее яри.
звенит струна, гудит гармонь, свирель
свистит, блуждает всюду птичья трель —
и звуки те прохожих сладко манят.
дурмана аромат пленит людей,
вороний глаз за всем следит — злодей,
и гибнут от любви иван-да-марья.
— иван-да-марья — Елена Шилина —
и гибнут от любви иван-да-марья,
прильнув к иссохшей земляной груди,
истерзанные сны не береди.
и синий лоскуток, пропахший гарью,
мерещится купаловской вуалью.
я шью узор. предвестники-дожди
роняют шепот ночи: «приходи».
отвар судьбы сплетается с печалью.
плетя венки, их заколдуй словами.
когда ты станешь наравне с богами,
речные духи твой возьмут венок.
иван-да-марья воскресают к ночи,
купаловские сны от зла и порчи
ложатся в приворотный любисток.
— любисток — небесный маяк шамана —
ложатся в приворотный любисток
исчерченные заговором тропки.
луна на дне ворочается робко,
и тёмен омут. и приходит срок
сплетать пути в пылающий поток
босой стопой от топи и до сопки,
покуда, разгораясь, словно в топке,
не всколыхнётся заревом восток.
как сладок запах колдовства запретный!
в любви и путь, и поиски ответов,
но что отыщешь — сразу невдомёк.
ушедший в лес поверил снам случайным.
на страже сумасбродной летней тайны
алеет мака сонный мотылёк.
— мак — Энте —
алеет мака сонный мотылёк
над макраме травинок и соцветий —
но в сделанном, как в нитяном браслете,
не расплести проклятый узелок.
как далеко бы опий сны ни влёк,
всё чудится мне ночь, река и ветер,
тебя поймавший в призрачные сети...
спас от костра — и всё же не сберёг.
неистребима память о былом,
как ни лечи, ни присыпай углём —
сочится рана гноем из-под марли.
стук ставень. взгляд. «сестрица, это ты?»
приобретя знакомые черты,
стоит аир речной ожившей тварью.
— аир — Мглистый заповедник —
стоит аир — речной ожившей тварью,
стянув зеркальный лик в тугой овал;
ты — дуралей, подросток, чьи слова —
всего лишь шутка, но аир коварен.
пришел сюда такой в шальном угаре,
а ночь — не ночь, всмотрись — одна зола.
запела выпь, заухала сова,
и хоть бы кто сказал: иди-ка, парень,
скорей домой, да не вертайся вспять,
небось, домашние давно как спят,
а у тебя, что лоб — и то пропарен.
но в сказке всякой — свой конец и чудь.
речные девы шепчут сладко: чу-у-у-у-у,
нарви крапиву в колдовской отвар и…
— крапива — Чароит —
нарви крапиву в колдовской отвар и
развесь пучки крапивы на стене.
купальской ночью гость придёт извне:
вы с давних пор встречаетесь в кошмаре.
он — страх. подходит к горлу, как опара,
склонившись, шепчет: «аз есмь смерть во сне».
и вы, обнявшись, корчитесь в огне,
чтоб наяву проснуться до пожара...
кричит петух. ух, ну и пакость снилась!
крапивный дух, спаси и сохрани нас
от злых людей, поджогов и тревог!
беречь чужие сны — лихая доля...
в свой чай, чтоб по утрам не плакать боле,
плакун-травы добавь пахучий сок.
— плакун-трава — Мария Фроловская —
плакун-травы добавь пахучий сок
в чабрец и руту, и полынным дымом
оденься, словно крыльями седыми.
теперь беги бесшумной и босой
в круг каменный, укрытый средь лесов.
туда народ является незримый,
и вздрагивают тучи-пилигримы
от странных их, от птичьих голосов.
и, проскользнув неузнанной на праздник,
пляши как тень, среди теней прекрасных,
под звук их флейты, чистый и пустой.
вокруг глаза сияют перламутром,
и кто-то, будто снившийся под утро,
смотри: бредёт в татарнике — постой!
— чертополох — Чаруса —
смотри: бредёт в татарнике... постой!
не уходи в холмы к веселым сидам!
тебя ища, носила воду ситом,
еловый лес рубила берестой.
и год, и два, и двадцать лет, и сто
отмерит равнодушная клепсидра,
пока, неся в себе проклятья символ,
разрушишь узы солнцем и крестом.
за годы искупляющих терзаний,
благословений и запретных знаний
я заплатила кровью и косой.
теперь — лишь ждать, когда взовьётся пламя:
в нём ты стоишь, смеёшься вместе с нами,
с букетом васильков — живой, живой!
— василёк — Солнце копает картошку —
с букетом васильков — живой, живой!
неведомый, родной и настоящий.
здесь огоньки скитаются по чаще
и слышится протяжный скорбный вой,
но ты идёшь по лесу, словно в бой,
и смерть сама с собой играет в ящик.
пусть кто-то плачет, кто-то спит, а я же
в венок травы вплетаю нити мойр.
глаза — зелёным золотом зари.
прошу я: говори же, говори —
но ты молчишь и прячешься за бубен.
запомнишь свет костра во тьме святой?
ты повторяешь имечко-цветок
и шепчешь: не забуду, не забуду.
— незабудка — Сказки множества миров —
и шепчешь: не забуду, не забуду
цветущий вереск в рыжих волосах.
так сокол, что пронзает небеса,
на жертву камнем падает оттуда.
заслышав голоса бузинных дудок,
беги, пока ещё решаешь сам.
подскажет предрассветная роса,
кому печалью обернётся удаль.
душа напополам, и путь не весел,
назад не отпускает тяжесть гейса,
пускай давно оплачены долги.
в траве уснуло эхо за холмами,
которые исхожены не нами.
как землянично-сладок морок: сгинь!
— земляника — Крис —
как землянично-сладок морок: сгинь,
мой вечный призрак летней синей выси,
нанизанный из памяти, как бисер,
на треск, туман и ведьмины круги.
плутает лес и, путая шаги,
река бежит вперёд проворной рысью,
и если понимаешь — заблудился,
себе звезду ведущую зажги.
запрятан в лабиринт из терпкой хвои,
огонь в ночи сулит побег и поиск,
показывая путь из-под полы.
иди и ни о чём не беспокойся,
но помни: пламя спит, свиваясь в кольца,
коснёшься — станет горьким, как полынь.
— полынь — Резная Свирель —
коснешься — станет горьким, как полынь,
грозой прозрачных мавок и русалок.
колдунья гребнем косы расчесала
и за гостями вымыла полы.
туман ушёл за чёрные валы.
мелькает чья-то тень у сеновала.
стрекочет лето. кошка хвост поймала.
а дети спят, прекрасны и милы,
не ведая, как оживает мрак,
когда в ночи хохочет вурдалак,
весёлый леший путает маршруты.
но вот ты возвращаешься в кольцо,
рождаешься венком или венцом,
и проклятым огнём червоны руты.
— червона рута — Человек, который ошибся номером —
и проклятым огнём червоны руты
поманит цель подложным маяком.
но торопись! хоть путь и незнаком,
ход времени расписан по минутам.
пусть он пока с другой на берегу там,
что не дано, то можно взять силком.
с нечистой чудью спутаться легко,
сложнее после сбросить эти путы.
пришла пора, прошедших не жалей лет —
сорви же цвет, пока ещё алеет,
и пусть гордец окажется у ног.
но не забудь, в объятьях нежных млея:
его глаза отныне льда белее —
так бел луны ромашковый цветок.
— папоротник — Анастасия Спивак —
так бел луны ромашковый цветок
над влажной от росы дурманной хмарью.
и гибнут от любви иван-да-марья,
ложатся в приворотный любисток.
алеет мака сонный мотылёк.
стоит аир — речной ожившей тварью.
нарви крапиву в колдовской отвар и
плакун-травы добавь пахучий сок.
смотри: бредёт в татарнике — постой! —
с букетом васильков — живой, живой! —
и шепчешь: не забуду, не забуду.
как землянично-сладок морок: сгинь!
коснёшься — станет горьким, как полынь,
и проклятым огнём червоны руты.