Этот человек объявился в Павлодарке аккурат после Ивана Купалы. Ксения Викторовна лениво перекладывала товары на полках своего магазинчика (если говорить точнее, магазин принадлежал не ей, а ее зятю, но Ксения Викторовна не любила вдаваться в такие мелкие подробности), когда человек в желтой панаме прошел мимо окон.
— Ос-с-споди! — перепугалась Ксения. — Хто это?
Она обогнула прилавок, осторожно приоткрыла дверь и выглянула в щелочку наружу. Человек в панаме медленно удалялся, обходя большие лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя. Был он не высок и низок, не слишком толст, но и не худ. Широкие обвисшие поля панамы скрывали цвет волос незнакомца.
— Что-то будет! — выдохнула Ксения Викторовна и, теряя тапочки, побежала через дорогу. Толкнула выкрашенную облупившейся голубой краской скрипучую дверь под вывеской «Натали».
— Ой, Ксюш! Напугала, — поднялась из-за прилавка Наталья Ивановна. Круглая, сдобная, нежная, как желе, красавица. Подруга и конкурентка — магазины были напротив.
— Ты видела, Наташк? Ты это видела? — закричала громким шепотом Ксения.
— А что такое? — побледнела Наталья.
— Эх ты, квашня, — с каким-то даже восторгом хлопнула Ксения ладонями по своим мясистым коленям. — Тут ходят, а она и ухом не ведет! Эть!
— Да кто ходит-то, Ксюш? — захлопала своими дремучими, сохранившими наивную девичью густоту ресницами Наталья Ивановна. — Ты скажи толком! Ничего не пойму...
— Человек! — сделав страшное лицо, зашипела Ксения Викторовна. — В шапочке желтенькой. В этой, как ее... В панамке!
— Ребенок, что ли? — нахмурилась Наталья.
— Да какой ребенок, ты совсем уже... Что я, ребенка не отличу! Взрослый мужик, говорю тебе!
Наталья Ивановна всплеснула пухлыми руками. А Ксения Викторовна сурово сжала губы и, покачав головой, сказала:
— Ну, Наталья, я тебя предупредила. Теперь смотри в оба!
По селу поползли страшные слухи. Люди шептались, предварительно оглядевшись по сторонам, что в селе появился чужак в желтой панаме. Почему-то именно эта единственная деталь — панама желтого цвета — заставляла сельчан содрогаться от ужаса.
— В желтой, значит?
— Ксения сама видела!
— Это какая Ксения, из магазина-то?
— Ну!
— Так он что, в магазин к ней заходил? Покупал чего?
— Нет, мимо прошел.
— Ох, не к добру!
С тем, что это «не к добру», были согласны все. Надвигалось что-то неминучее, жуткое. Село обмерло в ожидании. Люди побросали свои дела и сидели в летней духоте, глядя в пространство перед собой и прислушиваясь, но ничего не слышали, кроме монотонного жужжания мух. Даже собаки и петухи молчали, словно бы чувствуя настроение. Жизнь в селе остановилась.
Настал вечер — ватный, душный, безветренный. Сельчане лежали на влажных простынях, боясь пошевелиться и спугнуть тишину. Некоторые не уснули до самого утра.
К обеду от двора к двору распространилась страшная новость: человек в желтой панаме проявился снова. Говорили, что он зашел в «Натали» и купил два коробка спичек.
— Сколько?
— Два!
Собеседники качали головами и, не попрощавшись, скорее спешили домой. Страшные предчувствия подтверждались.
Самые предусмотрительные решили было срочно закупиться крупой да солью — так, на всякий случай! — но оба магазина оказались заперты на засов.
Напряжение повисло над селом, как черная грозовая туча. Где-то на окраине взвизгнула и захрипела под ножом свинья. Эх, всё равно пропадать!
— Собирайся, бабка! — вдруг поднялся с табурета дед Кондратьев. — Всё, поедем к дочке. Обещали... Нечего тут!
— И то верно! — обрадовалась жена.
Через полчаса старенькая «Нива» Кондратьевых продребезжала по главной улице в направлении города. Ее проводили завистливыми взглядами — Кондратьев слыл умным стариком. Следом потянулись все, кто мог уехать.
Село опустело; в последний раз такое было в сорок первом, когда к Павлодарке вплотную подошли немцы. Ветерок разносил по дворам белые, как снег, птичьи перья.
А ветер становился всё сильнее. К ночи он окреп, заскрежетал ветвями яблонь в садах, завыл в трубах. Разошелся не на шутку, трепал оставленное на веревках белье, собирал в вихри дорожную пыль. Бледные эти вихри блуждали по селу в сумерках, качаясь из стороны в сторону, будто пьяные.
Никто не спал. Оставшиеся в селе люди позакрывали ставни, заперлись в домах, ожидая самого худшего. Света не зажигали. Старушки крестились, пытаясь вспомнить слова древних молитв. Старики надели ордена с медалями и замерли, торжественно сложив руки на коленях.
Но ветер мало-помалу улегся к рассвету, и кончилась ночь. Сквозь щели в ставнях забрезжило утро. Проснулись петухи, запели складным хором, сообщая о новом дне.
Жизнь постепенно вернулась в привычное русло. Человека в желтой панаме больше никто в селе никогда не видел. Некоторое время о нем еще вспоминали — неохотно, будто бы стыдясь чего-то — но вскоре забыли совсем. Подумаешь, желтая панама. И не такое бывает!
---
Вот еще:
