Тюрьма «Графоманская тишина». Камера № 13. 2033 год.
Диодный плафон под потолком давал света ровно столько, чтобы не промазать пальцем мимо ноздри.
Критик Вотевотов – тощий, дёрганый старикан с взъерошенной бородой – задумчиво поскрёб в кудлатом затылке и огляделся. Серые стены, ржавые прутья решётки, да грязный пол – картина типичная для столь неприятного места. На душе тоскливо, хоть башкой о стену колотись.
На соседних нарах вальяжно расположился упитанный господин средних лет. Андриан Лакричный – писатель, широко известный в узких кругах. Его Вотевотов признал сразу, по кольцу в носу и шевелюре, выкрашенной в едко-циановый цвет.
– И ведь ничего такого не сделал. За что, спрашивается, повязали? – вслух пожаловался Вотевотов, обращаясь как бы в никуда, но украдкой поглядывая на Лакричного.
– А таки да, за что же? – тут же поинтересовался сокамерник.
– Так говорю ж, вообще ни за что! Всего-то написал, что в последнем стихе Пшездецкого не хватает двух запятых, – с готовностью поделился Вотевотов.
– У-у-у, – протянул Лакричный. – Ну всё. Впаяют тебе суток тридцать исправительных работ с метлой. Может, ещё десяток профилактических плетей при освобождении пропишут.
– Да как так-то?! – возопил Вотевотов.
– Тише ты, не ори, – поморщился Лакричный. – Закон такой, что ты хочешь? Это раньше можно было критиковать как влезет и кого пожелаешь. А теперь всё! Теперь у нас закон «О защите чувств пишущих». Думать надо было, прежде чем писать такое. Тем более – Пшездецкий сейчас кто?
– Председатель «Союза поэтов Страны», – тоскливо вздохнул Вотевотов.
– Во-о-от! – многозначительно кивнул Лакричный. – Лицо поэтически неприкосновенное. Согласно закону.
– Тьфу! Чушь-то какая… – чертыхнулся Вотевотов и снова усиленно почесал затылок. – Никак не могу разобраться в этом дурацком законе…
– Тс-с-с! – прошипел Лакричный.
Вотевотов вжал голову в плечи, затравленно заозирался. Лакричный тоже огляделся, и пересел к нему на нары.
– Слыхал, что случилось с критиком Конёвым? – доверительно зашептал он.
– Краем уха, – так же тихо ответил Вотевотов. – Вроде бы его забрали в первый же день, как этот чертов закон в силу вступил.
– Ага, – подтвердил Лакричный. – Это за разгромную пародию на стихотворение Пшездецкого «Оу, эти армянские чебуреки!».
– Да-да, – закивал Вотевотов. – Помню, читал. Шедевр! Но её потом удалили как экстремистский материал…
– Так вот, – продолжил собеседник. – Конёву за неё кончик языка урезали, и потом ещё посадили на пять лет в колонию общего режима.
– Ох, ёп… Перный театр… – ужаснулся Вотевотов. – А язык-то тут причём? Он же писал, а не болтал.
– Так гласит закон, – пожал плечами Лакричный. – Писанина отныне приравнена к болтовне.
Вотевотов пошевелил языком во рту. Ему впервые в жизни понравилось ощущение его присутствия. Критик содрогнулся от мысли, что вот так, ни за хрен собачий, всё может быстро поменяться.
– И как же он теперь… Без языка? – нервно сглотнул Вотевотов.
– Тю, – усмехнулся Лакричный. – Ему ж не весь отрезали, а только кончик. Отныне будет произносить фамилию народно-признанного поэта Пшездецкого без запинок.
– Бгы-гы-гы! – раздался скрипучий гогот из дальнего угла камеры.
Собеседники синхронно повернулись на звук. В тускло-голубоватом свете виднелись лишь смутные очертания громоздкой фигуры, занимающей нары. Писатель и критик помолчали минуту, выжидая, но стало ясно, что кроме хохота больше ничего не прилетит.
– А тебя за что взяли? – снова повернулся к Лакричному Вотевотов.
– Да-а-а, – махнул рукой писатель. – Написал отзыв на очередной опус Пшездецкого. Стих – говно, да простит меня именитый мэтр… Я там ему порекомендовал поменять пару рифм. Ну, Пшездецкий сразу за сердце – оскорбился, значит. Литературная инквизиция – меня под белы рученьки… И вот я здесь.
– Вот ведь ещё! – Вотевотов досадливо шлёпнул себя по тощей коленке. – Придумали же на нашу голову новый карательный орган – инквизицию эту… Она же литературу от графомании защищать должна, а не наоборот!
– Ну-ну, – скептически хмыкнул Лакричный. – Хорошо ещё, что под руку молодцам из «Сорока правдоборцев» не попался. Вообще бы на месте распяли, как злостного тролля.
Вотевотов понимающе закивал.
– И сколько тебе за это светит?
– Думаю, годик условно дадут! – бодро сообщил Лакричный.
Похоже, его совсем не пугала грозящая кара.
– Бгы-гы! – раздалось из дальнего угла камеры. – Не надейся. Впаяют года три реального срока.
Собеседники снова обернулись на голос.
– А вы, милейший, простите, кем будете? – процедил Лакричный, скептически хмуря брови.
– Литературное достояние окружного масштаба, поэт Цой Пан До, – хохотнули в ответ. – Слыхали о таком?
– Это тот самый знаменитый русскоязычный корейский поэт? – шепотом осведомился Вотевотов.
– Йеп, – так же шёпотом отозвался Лакричный. – Только не корейский, а корякский…
– А-а-а, – уже в полный голос затянул Вотевотов. – Конечно, грех не знать!
– Да хоть «Бэ-э-э», – передразнило корякское достояние. – Знаю, что спросите. Так вот: у мерзавца Пшездецкого вообще все опусы – говно. Но с таким статусом кто ж ему поперёк скажет? Ну, написал я на его поэму пародию. И что? В отличие от Конёва, я матом не выражался, так что экзекуция языка мне не грозит.
– Да ну его, – зашептал Лакричный в ухо Вотевотову. – Это ж матёрый рецидивист. Он постоянно поэтов критикой разносит, поэтому-то вечно машет веником на общественных работах. Но в этот раз полюбому надолго упекут. Ведь на самого Пшездецкого наехал…
– Чего вы там шепчетесь? – грозно донеслось из угла. – Мне, может, встать, да поближе подойти?!
Истошный скрежет замка прервал его угрозу. Обитатели камеры встревоженно уставились на дрогнувшую железную дверь.
Та распахнулась. Внутрь шагнул господин важного вида: в брендовом костюме, лыс, упитан и значителен. Брюки его, освобожденные от ремня, ничуть не спадали, крепившись на месте за счёт солидного брюшка, даже не надо было поддерживать их рукой.
Дверь за спиной нового заключённого захлопнулась. На какое-то время в камере повисла тишина.
Господин прищурился, осмотрел присутствовавших, остановил взгляд на Вотевотове с Лакричным.
– Ну, что, – изрёк он глубоким приятным голосом, – сидим, жулики?
Лакричный вскочил на ноги, возмущённый дерзостью новичка. Вотевотов поперхнулся голодной слюной. Из дальнего угла послышалось грозное рычание корякского поэта.
– Чего таращитесь? – нагло осведомился пришлый. – Авторитета ни разу не видали?
Лакричный уселся обратно, заключенные настороженно притихли.
Авторитет рассмеялся, и, сделав широкий жест рукой, представился.
– Я светило народной поэзии Пшездецкий, собственной персоной!
Глаза Лакричного и Вотевотова в момент превратились в оловянные бляхи. Цой Пан До задавлено всхлипнул из своего угла.
– Ха! Не ждали, голубчики? – ядовито усмехнулся Пшездецкий, явно наслаждаясь зрелищем растерявшихся сокамерников. – Да уж, не моего полёта вы птицы… Только и знаете, что гадить критикой на головы друг другу. А я вот написал стих в честь выхода новой книги Президента Страны.
Он многозначительно посмотрел на Лакричного. Тот промолчал – всё ещё пребывал в ступоре.
– Книга называется «Глубина», – продолжил авторитет. – И вот что я о ней написал.
И Пшездецкий, гордо вскинув волевой подбородок, торжественно продекламировал:
«А вы, друзья, как ни садитесь,
Но в глубинисты не годитесь!»
Вотевотов нервно икнул. Лакричный выпал из ступора, шмыгнул, облизал пересохшие губы. «Уй-йо», – задушено донеслось со стороны Цой Пан До.
– Вот меня сюда и упрятали, – трагическим тоном заключил Пшездецкий.
Он вскинул вверх правую руку с оттопыренным указательным пальцем.
– Теперь мне грозит расстрел! Не то что вам, мелким уркаганам от литературы.
Для придания своим словам пущего веса Пшездецкий презрительно сплюнул на пол.
Замок снова лязгнул, опять отворилась дверь.
– Пшездецкий, твою мать! – донесся звонкий голос конвойного.
– Я! – тут же отозвался авторитет.
– Выходи, сволочь! Тебя же за неуплату алиментов задержали! Тюрьмой ошиблись, мать-перемать…
– Хр-р-р-р! – донеслось из дальнего угла.
Вотевотов с Лакричным вскочили на ноги.
– Не-не-не! Оставьте его здесь! – хором возопили арестанты.
– Счастливо оставаться, господа! – воскликнул Пшездецкий, и, манерно взмахнув рукой на прощанье, спешно выскочил за дверь.
Автор: Андриан Баттхёртович Лакричный
Источник: http://litclubbs.ru/articles/30744-kazhdomu-vozdastsja.html
