У гомункула, как обычно, желания. Он ненасытен. Сначала это были только вещи, нужные для алхимии. Теперь он почувствовал вкус к жизни. Перестал быть аскетом. Летучая мышь-сибарит, ничего себе. Освоился, от компьютера не отгонишь. Как только хозяйка уходит, тут же занимает место. Я ему уже пару раз сказал, что кое-кто вместо того, чтобы получать золото, лазает по разным сайтам.
— Я занимаюсь наукой, — отвечает таким тоном, что сразу начинаешь думать, что он великий ученый, а вокруг него вообще непонятно кто, это я не пытаюсь искать подробности — кто или что именно, а то так дойдём до пыли под его лапками или грязи под его когтями, никудышными, к слову, средними когтями.
Наукой он занимается, на сайтах с антиквариатом. Я сначала думал, что Прохор просто рассматривает красивые старинные вещи, может, хобби у него такое, как у Сиамца разноцветные стеклянные шарики. Потом гомункул показывает мне лот со старинной лупой. Я говорю, что красиво, конечно. Гомункул говорит, что ему нужна такая. Она стоит какие-то огромные деньги.
— У хозяйки есть увеличительное стекло, возьми в столе, — говорю.
— Оно китайское. В пластмассовом корпусе. А это в серебряном, — отвечает Прохор.
— Ну да, в серебряном, — соглашаюсь, — но китайское увеличительное стекло также хорошо увеличивает, как и лупа с серебряной ручкой, как и любая лупа вообще.
— Мне нужна эта, — вот опять таким тоном, будто вокруг него одни дураки и неучи.
— Зачем? — спрашиваю. Нет, ну пусть объяснит мне, зачем ему такая дорогая штука.
Мы алхимики, говорит, изучаем тонкости великой и тайной науки, проникаем за завесы тайн, часто одной мысли мало, нужна интуиция, настроение, а это вещь тонкая, некоторых душевных и духовных состояний можно достичь, окунувшись в атмосферу того времени, когда работали Альберт Великий и его коллеги.
— Так, а при чём тут антикварная лупа, сделанная сто лет назад? Алхимики-то пораньше на несколько веков жили, — говорю.
— С современной китайской лупой я даже сосредоточиться не могу, — заявляет гомункул.
— Получи золото, проведи трансформацию, превращение (как хочешь называй), и покупай свою антикварную лупу, — говорю, — а по миру пустить нас не дам, так и на корм не хватит.
— Но я же не для себя, — доверительно затараторил гомункул, заглядывая мне в глаза, — я же как раз для того, чтобы добыть золото, мне с этой лупой легче будет, она поможет воссоздать обстановку прошлого, пусть она не XIIвека, а всего лишь начала XX. С этой лупой наши дела получше пойдут, я чувствую.
— Ну и где нам взять деньги? — спрашиваю.
— Как обычно, на карточке у хозяйки, — говорит.
— Забудь, — говорю, — во-первых, у неё нет столько, она у нас небогата, во-вторых, если бы даже и было, она заметит, что испарилась большая сумма.
Гомункул начал швыряться предметами, фыркать, рвать бумагу, скрестись. Мне-то наплевать, но когда скребутся, я не могу оставаться спокойным, у меня же инстинкт, я же охотиться иду, я же кот.
Оставил его в этой истерике, пошёл посоветоваться к Сиамцу. Застал его за пересчетом стеклянных шариков, медитацией то есть. Каждый по-своему медитирует, Сиамец шарики считает, я сплю, мне кажется, это лучший вид медитации.
— Что делать? — спрашиваю Сиамца, — паршивец отказывается работать без лупы, оправленной в серебро.
— Метализированная пластмасса, — отвечает Сиамец.
Точно, раньше, много лет назад, ещё до моего рождения, продавались разные мелкие предметы под старину, дешевые, какой может быть пластмасса, покрытая тонким слоем какого-то напыления.
— Такую можно найти на блошином рынке, — говорю.
— Или в старой коробке, где хранится всякая дрянь, вполне возможно, что у вашей хозяйки есть такая коробка, — говорит Сиамец.
Он оказался прав. Как часто мы ищем что-то, кажущееся нам сокровищем, прилагаем усилия, надрываемся, даже не догадываясь, что у нас уже давно есть это сокровище, надо только поискать, в забытой ли коробке, в памяти или оглянуться вокруг.
Пришлось потихоньку произвести раскопки, пока мерзавец спал, а спит он крепко — шторы колышутся. Обычно я негодую и стучу в него лапой, но в этот раз меня всё устраивало. Лупа лежала в коробочке с какими-то пустыми пудреницами, обломками статуэток, прямо древняя Греция в миниатюре, я бы позависал над этой коробкой, но надо было торопиться, пока гомункул не проснулся. Я даже стеклянный шарик для Сиамца нашёл, потом отдам в награду за ценную мысль.
— Держи, — я небрежно подвинул к гомункулу лупу, когда он проснулся, — эта даже получше будет, чем та, на сайте, видишь, стекло мутное, от времени, не иначе, а как увеличивает.
Гомункул обрадовался, схватил лупу, начал всё через неё рассматривать: муфель, Малый Свод, собственные когти, к мордочке подносил, чтобы я увидел, какие у него огромные глаза.
Мы потом с Сиамцем хихикали: если дурак не может отличить серебро от напыления, пусть химию учит, алхимию, в смысле.
Мне даже неловко было смотреть, как искренне радуется гомункул старой пластмассе, впрочем, увеличительное стекло в ней настоящее. Как мало многим из нас нужно для радости. Лупа-то может и не настоящая, а радость настоящая. Как часто мы думаем, что нам для счастья необходимо что-то недосягаемое, дорогущее, а на самом деле, каждый из нас изначально счастлив.
И, кроме того, мы с Сиамцем подумали, что у гомункула будет повод изучить на практике, что не всё золото, что блестит, к серебру это тоже относится.