Аглая посмотрела на собеседника из-под опущенных век, ощущая припечатывающее давление тишины и момента, когда она немного отстранилась. Это было предоставление выбора, без давления.
Шигалева свой давно сделала, но выбор на то и выбор, чтобы несмотря на то, что не прошёл свой путь беспоследственно вернуться назад и выбрать другую дорогу. Увеличивается протяжённость, но уменьшается время, в конечном итоге есть резонностью сделать правильный, нежели уйти в отрицательный результат.
Эти несколько дней, что она копалась в ноутбуке, а он сидел или рядом, или в другой комнате дали своё. Она не могла себя до этого назвать человеком импульсивным, склонным к быстрым решениям. Ключевое «До этого». Она улыбнулась. Как они во второй вечер все же посмотрели этот несчастный фильм, правда выбор пал на «Потёмкина» каких уж лохматых годов. Сложно было признавать, но суммарно за пять дней такого быта она привыкла. К его рассказам. Чтобы он не сказал было по делу, к слову и безумно интересно. Особенно, учитывая его голос. К жестам, что стала сама неосознанно копировать. Воспринимать уже не как гбшника и просто попавшего, что вызывает интерес… Не просто объектов интереса.
Привыкла, что он по утрам рано стоит на балконе и в закат смотрит, несвойственно романтично для его натуры. И в виде даже в растрепанном собран и несколько хранит загадку. Много неразгаданных тайн, но что не хотелось фомкой раскорчевывать, хотелось, чтобы сам сказал. В худшем — подобрать ключ. Что ухмылка у него не всегда двоякая и забота грубая. «Резоннее нам обойтись без экспериментов, я не хочу сгореть заживо, кто говорил, что кроме яичницы не во что? Вот и не надо», «Окно закрой. И рот тоже. А рот чего, да зубы застудишь», «Пререкания в той комнате оставь и возвращайся». К тому, что ладони грубые и прикосновения рубленные, слова не пропитаны чем-то особенным и романтичным. Сколько ложек сахара пьет. Что любит грушевый пирог, а не шарлотку, случайно, но жена не готовила, не умела так, как ему было надо, из детства. К едкому чувству юмора, чёрному, потому что сама имела такое же. Сам он едкий, пропитанный ехидством, сарказмом, но чувство, будто это ее касается меньше. К тому, что Евгений периодически забывает выключать свет в коридоре. Что в отличие от нее по ночам за водой от жары не встаёт — предусмотрительный. Весь в словах немногих такой скрупулёзный. И есть в нем загашенное, как известью, кинестетичность. К тому, что он не тупо кгб-шник, каких в кино показывают где-нибудь на «Звезде», а вполне себе человек, определённого склада с отпечатком работы, советского образования, в прямолинейности гибок…. Да и с ним хорошо, чувствуется надежная рука и плечо. Привыкла уже. К тому, что он есть.
И он привык. Что Шигалева не подходила никогда близко, уважая личное пространство, что ему приходилось в дальнейшем разворачиваться и обнимать за плечи, чтобы постоять так ещё пару минут. Послушать, что удалось найти и что сошлось, что нет. Ухмыльнутся на тот факт, что она правильно назвала несколько событий его биографии, связанные с Кёнигсбергом. И рассказать о них немного тоже, потому что заслужила. У неё перестало скакать «Ты» и «Вы». Она оставалась даже несмотря на реплики рядом, брала ноутбук и снова искала, периодически отвлекаясь на какую-то чепуху. Зачем ей знать любил он Есенина или нет? Павлов не спрашивал, просто отвечал. Честно. Ровный почерк, в отличие от его каракулей на холодильнике со списком дел, все выписывала отдельно на листы, откладываясь ими. Догматичность суждений, что для ее времени, как он понял, была не очень-то приветственна. Перфекционизм, что есть силой пришлось заставлять. Умение правильно ответить. Неожиданно или банально, но загасив до этого заминку. Сам таким качеством только спустя годы обзавёлся, да и то, как… Не озвучивал интереса и теплоты идиллической, что распалилась при мысли о том, что это будет неприятно вспоминать, потому что неприятно оставить. Не был создан для этого, но мелкий червячок разума говорил, что тебе ничего из прошлого опыта не понадобилось, ты даже уже решил, чего теперь бараном стопоришься? Привык уже. К тому, что она есть.
— … Давай логично лучше подумаем, как вернуть тебя, обратно, — выдохнула девушка, отпивая морс прямо из картонного пакета. На коленях лежал ноутбук, что шатко балансировал в положении внатяжку, чтобы и комфорт не тревожить, но и чтобы заряжаться. Плохо получалось и то, и то.
— Нашла варианты?
— Самое безобидное о временных аномалиях. — она сделала жест рукой недвусмысленный. — Здесь больше про будущее, про криоконсервацию, заморозку органов.
— КГБ ещё считаете жестоким, — усмехнулся Павлов.
— НКВД не переплюнет, ибо это показательно-образцово, — в такт с долей едкости подметила Аглая.
— Не разубеждаю тебя. Ещё что-то?
— Изменение материи… Но это Штаты, кто бы им верил, Пентагон, зона 51, у них вечно что-то происходит фантастическое, а потом вполне обычное, типа болотных огней… У нас Чернобыль, у них это.
— Что-то не меняется со временем, — цыкнул Евгений, разворачивая табурет спинкой и укладывая на его спинку сложенные руки.
— Незыблемо, как и их желание скоммуниздить в свои капиталстраны. Кто-то пишет про кротовые норы… Как не кроличьи.
— Кэррол, — усмехнулся Павлов.
— Как приятно, когда тебя понимают. Опять этот парадокс, типа, если переместиться в прошлое и убить дедушку до того, как он встретит бабушку, не родится один из родителей…
— Сам человек тоже, как факт. — перебил Евгений, закатывая глаза лениво. — А если он не родится, то не сможет отправиться в прошлое и убить дедушку, следовательно, он будет жив.
— Весьма точно. — скептично пробормотала Шигалева, смеряя собеседника взглядом, а после подумала, что в этом вся его сущность, когда ты подумала, а он уже домыслил, закончил и озвучил. — Он так и называется: «о убитом дедушке». Тут ещё о времени говорится типа несработавшем своевременно пистолете, параллелизме вселенных. Эффект бабочки, Хокинг, Эйнштейн, летаргический сон, господи… — язык отсохнет пока все это прочитаешь, сам поймёшь и попытаешься хоть в сколько-то упрощенном виде донести. — Продолжительность времени. Ты же должен был сыграть определённую роль все же, не забываем… За несколько дней тебя могли хватиться, — да и, конечно, хватились, как пить дать. — но если время течёт иначе и прошло не более часа? Как сложно…
— А ты думала легко будет? — интересуется с ухмылкой, мол, не в сказке жить, чтобы сказки рассказывать, ведь чем дальше, тем страшнее. — Да там и за минуты решается. Нереализованные покушение, да хотя бы, конференция.
— Когда Сталин впервые прислушался-то к разведке?
— Не впервые, ваш мир, как я уже выяснил — сплошь рассадник мифов и небывалых легенд. В кино ходить не надо, достаточно на улицу.
— Как емко! — засмеялась девушка, — Потому в цирк я не ходила лет с семи, хватает ректора и группы. Ладно, лирика и софизм…
— Фанат Троцкого? — сверкнул глазами мужчина, прищурившись.
— Личности, нежели Троцкизма, — отозвалась с прямой конкретностью, нежели обтекаемостью Аглая. — Лев Давидович вызывал во мне во времена юности весьма трепетные чувства, учитывая на тот момент мои монархические взгляды.
— Революционный монархизм? Забавно, жаль, что в ваше время уже нет не пятьдесят восьмой статьи, не ГУЛАГ’а. За такой язык бы отрезать.
— Я не враг народа, я к вождю со всеми пламенными чувствами! Но я помню, как на серьёзных щах задвигала о том, что Сталин — это монарх. Революционный монарх. Было дело, что с этой теорией я попала на ВсОШ. Не помню только то ли Брежнев, то ли Горбачёв имел родственников троцкистов-то, во смех…
— Не Брежнев. — мотнул головой Павлов отрицательно.
— Значит, Горбачёв. — третьего было не дано. — Но если ты будешь здесь твои потомки могут никогда не родится, например… Ещё парадокс невозврата. — Евгений закрыл уверенным, но не рубяще-резким движением крышку ноутбука, заставив посмотреть на себя.
— Ты что-то узнала обо мне в твоём интернете?
— С чего ты взял? — чуть нахмурилась Аглая, глядя на мужчину снизу вверх не без интереса. Однако липкое вяжущее чувство в груди напоминало о себе отнюдь не положительно.
— Диалог такой пошёл. — он опустился напротив, смотря в глаза. Она мысленно усмехнулась горько, сам подвёл, стало быть и об этом думал в том числе.
— Нормальный диалог. — непринуждённо дёрнула губы в улыбке Аглая, ещё раз передергивая плечами для большей демонстрации своего непонимания.
— Не соскакивай с темы — не выйдет, — предупредил с ухмылкой в такт Павлов и не дал забрать принадлежащий ей предмет техники. Смотрел выжидающе. Не то, чтобы большой выбор был между ответами и их вариациями, не говоря о разнице, но личностное, где хочу все знать, пожалуй, рычало внутри.
— Да. — максимально отвлеченно проговорила Аглая, стоически выдерживай пытливый взгляд на себе.
— Не поделишься?
— Нет? — со смехом отозвалась девушка, стараясь выяснить, зачем ему это резко понадобилось. Хорошо, что он не умел пользоваться чудесами техники, хотя как он логичен и быстр к адаптации посидел бы в ночь и взломал бы, наверное.
— А если подумать? — наклонился к лицу Шигалевой Павлов, чтобы отвести прядку от лица.
— Н…
— Ещё получше, хорошенечко. — с нажимом проговорил Евгений, перебивая. Рука тяжёлым и увесистым блоком легла на ее хрупкое плечо. А она, несмотря на стремление показать обратное, была все же хрупкой.
— Не спрашивай меня, пожалуйста. Давай, когда мы уже точно убедимся, что ты вернёшься или, наоборот, нет, тогда и скажу, играет оно, — потому что смерть играет, как известно. Перед глазами ввиду живого и богатого воображения сразу возникали отвратительные картинки, ощущалась атмосфера событий, где один на танке, а на фоне полыхает Белый Дом. Павлов Е.Г. капитан КГБ в бывшем, как выяснится из архивов, погиб смертью храбрых при обстреле Белого Дома в тысяча девятьсот девяносто третьем, четвёртого, будь оно неладно, октября. Не шквал третьего, геройски. Сто сорок восемь человек по официальной заявке, что разрослась в последствии почти до тысячи, но он попал в их число. Ей не важна была цифра. Конечно, не было теперь даже и варианта развития, что он мог встретить себя. Не думалось на то, что будучи здесь не может погибнуть там, а как сыграло?.. Удар под дых. Веря в лучшее, готовиться к худшему выходило крайне скверно.
— Там что-то плохое. — мгновенно сопоставил, несмотря на кривую ухмылку девушки, Евгений. Лицо его не изменилось, оставаясь непроницаемым в обходительной прохладе, но Шигалева за эти пару дней научилась немного различать чужие эмоции. — И после этого ты все ещё не хочешь ничего исправить?
— Это тоже смещение, мои знания будут практически бесполезны. Единственный факт при удачном раскладе, что ты будешь со мной. В ином я вряд ли вернусь назад. — улыбнулась девушка, но улыбка была вымученной где-то и совсем полярной, какой могла бы быть.
— Что же ты за паникёр?
— Реалист.
— Все, что кончается на -ист — диагноз, — усмехнулся с теплотой Павлов.
— Ну… — она с улыбкой закусила щеку с внутренней стороны, но мужчина положил палец на губы, оборвав.
— Нагну. — Аглая аж воздухом подавилась от подобной реплики, как-то ее было прерогативой, обычно такого от него проблематично добиться. И все же Павлов подслушивал ее разговоры о архивах, раз запомнил, что не излюбленное, мол, как согну, так дам одну, так что… — Помнишь, ты говорила, что тебя тут ничего не держит?
— Не говорила. — прикусила бесцеремонно и нагло фалангу мягко Аглая из вредности.
— Говорила. — закатил глаза на секунду Павлов. — Если со мной ничего не случилось, то почему должно с тобой?
— Ты хочешь сказать, что я боюсь за то, что со мной станется? Нет. Нет, конечно, хоть и логично…. Ты предлагаешь мне пойти с тобой. В твое время... — Шигалева приоткрыла бы рот от удивления и прямоты предложения, но не могла себе позволить. Последнее произнесла с нажимом. — Это билет в один конец. А если ничего не изменилось или тебя наоборот двое стало, а…
— Помолчи, Бога ради. — хоть его и нет, закатил глаза мужчина, руки положив на плечи Шигалевой, заставляя смотреть на него. Девочка же умная. — Если не думать ни о каких «Но» жить гораздо проще, кто много парится — мало радуется. А проблемы по мере их поступления все решаются. — хотя лукавил, сам привык думать загодя и банально не создавать проблем, а если и решать, то все разом. — От тебя требуется только однозначное «Да» или «Нет».
— Будто оно чего-то изменит или повлияет на исход сейчас, ибо если не получится…
— Я останусь здесь. Вполне. — передернул плечами Павлов, перебивая на странный бурк со стороны девушки. Не была готова к такому повороту событий, еще чтобы это не она в голове продумала, а озвучил Евгений. — Как минимум три варианта развития событий в перспективе: ты идёшь со мной, я остаюсь с тобой, я ухожу, ты останешься и такой же ещё, но при неудачном исходе и отмене второго вытекающего.
— Ты же ещё не слышал про инцидент с Винни Коутс, пассажирке «Титаника»… Нельзя тебе тут оставаться. В любом из случаев. Миф, не миф, но по словам она же постарела на глазах, нагоняя все упущенные семьдесят с лихвой лет, — а второе было понятно и ясно, как день. А она, уже зная его, не хотела даже думать в том векторе. Пусть все пойдёт своим чередом, но она всегда была эгоисткой. Слишком глупо.
— Значит инциденты путешествий из прошлого в будущее, как и наоборот были, есть и будут, и варианта оставаться здесь у тебя тоже нет, само собой отпадающее «Да» или «нет». Хотя… За тебя же я не решаю. — отвратительно резюмирует и колет на то, что она рушит только начинающиеся их отношения. Хороша манипуляция, но он же не давит на определённое решение, высказав позицию отношения лишь только вместе. И такая могла быть… Она даже не знала можно ли назвать это отношениями, постройка же идёт на взаимном интересе, а его через край, но это, как минимум, не было похоже на ее представления. Слишком хорошо. Но с другой стороны, личный комфорт ставя превыше всего всегда ничего не добилась. Она посмотрела Павлову в глаза. Он готов остаться. Из-за неё. Ничего не понимающий в новом устройстве мира, так легко решивший и отказавшийся от прошлого? Почему она не готова пойти тогда за ним, ей и терять-то, в отличие от него нечего…
— Я решила. Как и хотел, безоговорочно, однако, прежде, чем ответить… — Аглая выдержала паузу, продолжая смотреть с несколько битой ухмылкой в сосредоточенное лицо напротив. Как будто игра, но не где бояться проиграть, а наоборот, оба готовы, — забываю постоянно, что ты кгб-шник и можешь использовать это в своих целях, упечёшь в типа наше Кащенко для душевнобольных и все. Как мне понять, что это все не просто так?
— Обижаешь. — фыркнул Павлов.
— И в мыслях не было. Я же там просто при таком раскладе сдохну. В принципе, если разойдёмся, потому что если все нормально будет, то рушить не смогу. — прикрылась глаза Шигалева. На плечах оказались тяжёлые ладони, что заставляли смотреть на обладателя и одновременно чувствовать себя слишком маленькой.
— А ты и не будешь. Я тоже вполне конкретно выбрал. И… Обещаю, что нет. Слово офицера даю. Слышала о таком? — спросил Евгений. Для него это не было пустым звуком. Давал только несколько раз в своей жизни.
— Слышала. А потом офицер открыл стрельбу по собеседнику. Тоже слышала.
— Царский пёс режима?
— Царский. Такой же пёс, и такого же режима. Отличие лишь в названии, ведь мы пришли к тому, от чего ушли и уйдём, откуда придём для того чтобы…
— Вернуться назад к исходной позиции.
— Давай возвращать нас назад.
— Что мы сейчас делаем? — мысленно скинув с себя все и почувствовав невероятное облегчение и гордость за себя, что дал и выдержал нужное время, никак особо не надавливая. — Мы должны пройти весь мой путь от начала и до конца, началось же все с вокзала?
— И ты не сказал?!
— Я сначала и не поверил.
— Я в шоке. Это же так важно. Сколького ты мне не говоришь и никогда не расскажешь…
— А, может, и расскажу, с чего ты взяла? — сощурился Евгений, по-кошачьи.
— Потому что не обязан. А если не обязан и не с первого раза делаешь, то нет.
— Плохо меня знаешь.
— В отличие от некоторых всего пару дней, — примирительно заключила девушка, касаясь щеки мужчины. — Посмотрим, что будет и получится ли. Мне нужно время. Немного. Нам нужна кольцевая линия, действующая пятая линия, вестибюль около пересечения Среднего проспекта с 6-й линией Васильевского острова. Если ты хочешь вернуться в Ленинград, а не куда-нибудь в другое место… В Свердловск. Черт…
— Тебе страшно, — ухмыльнулся и резюмировал Павлов, когда Аглая, коротко поцеловав в висок, попросила отвернуться.
— Конечно, страшно, да только делать нечего. Но дело в другом.
— Например? — уточнил мужчина, сложив руки на груди.
— Я забыла, что ты с вокзала же сошёл. Не вариант тогда, там проходила одна из первых пассажирских линий: Адмиралтейская площадь — Конногвардейский бульвар — 6-я линия, в девятнадцатом ещё веке. Потом у Среднего проспекта была установлена конка образца конца века и в вагончике разместились театральные кассы, лошади, кучера, я подумала про теорию разгона, но кто знает, что статься может. Если не туда выкинет, замурованным быть живьём? Забыла… Слышал же, как Отче наш, наверное, что велика Россия, а отступать некуда?
— Позади Москва. Политрук Клочков. — усмехнулся Евгений. Бога уж не поминать бы.
— И на фоне голос Левитана… Как думаешь, получится?
— А нам есть разница разве?
— Хотелось бы. Но с тобой я уверена в любом из вариантов, что все будет нормально. — хлопнула по плечу мужчину Шигалева. — как?
— Потрясающе, без преувеличений! — Павлов обернулся сначала через плечо, а после уже и всем корпусом, внимательно откидывая собеседнику взглядом.
В случае успеха было необходимо не так сильно выбиваться из течения того времени, оттого пришлось достать единственный наряд для «особых случаев». Правда, в стиле шестидесятых, что на двадцать лет раньше, но гораздо изящнее и легче. Не помнила в каком припадке покупала данную вещь, но тем не менее почётное место в шкафу она занимала и исправно собирала пыль, так не разу и не одевшись. Чёрное боди несколько стесняло движение, непривычно привыкшей к балахонистым одеждам, но накидка и юбка в синюю мелкую клетку внушали надежду на то, что смотрится это хотя бы сколько-то прилично, нежели как рисуется в ее голове. Мать бы, наконец, облегченно вздохнула, что у неё все ж таки не сын, а дочь. А дочь была склонна гиперболизировать мелочи, а что-то значимое и вовсе делать катастрофой мирового масштаба, не отнять, бесспорно.
Спустя уже час мыслями осталась позади и Москва, и Санкт-Петербург.
Павлов крепко сжимал ее руку в своей на всякий случай. Пассажиров кроме них никаких не было. Не Адмиралтейская станция метро, что является призраком с четырнадцатилетним стажем. Стикс и Харон современных реалий?
— О чем думаешь? — уложил на своё плечо Шигалеву Евгений, перебирая волосы успокаивающе, неторопливыми движениями.
— О теориях. Все теории без практики. Ведь какова вероятность не Петербурга времён Александра Павловича были же вокзалы? Были. Или революционного Петрограда? Или блокадного Ленинграда? А, может, и вовсе ничего. Сейчас Московский вокзал, а был Николаевский, Октябрьский…
— Как ты любишь думать и перепродумывать, — закатил глаза Павлов с тихим вздохом. — да не по делу.
— Чего это не по делу?! Хорошо не выдумывать, а-то «Фантазер, ты меня назвала… Фантазёр, а мы с тобою не пара…», — нараспев протянула Шигалева.
— Диву даюсь, но уважаю. Отличительная черта вашего времени?
— Просто я особенная. — засмеялась девушка. — Подстать тебе, ты же только и думаешь постоянно.
— Если по мне, то боюсь даже представить сколько же ты не озвучиваешь.
— Ты видишь это? — прильнула к окошку поезда, после того, как на секунду ей показалось, что на секунду пространство озарила странная вспышка света и тут же темнота. Отметила, глядя на лампочку.
Тут же, перебив Евгения, в дверь купе постучались. Оказалась проводница с двумя чашками чая с лимоном и подносом с баранками. Другая. Шигалевой было сложно скрыть удивление и растерянность от того, что получилось. Не могла поверить в это и не верила бы, если бы не смотрела теперь увлечённо в окно. Не менялось в пейзажах со временем практически ничего, но эти изменения ощущались на подсознательном уровне. Даже воздух стал каким-то другим.
— А вы снова в Свердловск по работе? — как бы невзначай бросила женщина, оставляя на столе предметы. И стол другой. Аглая протерла замыленные глаза. А казалось, что внутри ничего не изменилось, но то лишь обман зрения.
— Да. — руку он так и не отпускал, будто подсознательно ждал подвоха, что что-то пойдёт не так.
Как приятно возвращаться домой тому, у кого есть дом. Но удобнее, когда этот дом внутри самого человека. Храм. Теперь он понял о том пресловутом культе тела.
— Не верю…
— А верить и не надо. Надо убеждаться, по часам время только «завтра». — продемонстрировал Павлов часы, отпивая горячий напиток из привычной глазу старой кружки. Она такие только в сериале о перевале Дятлова и видела.
— Стало быть ты пришёл завтра, — засмеялась мягко девушка, утыкаясь в его плечо, мотая головой. Вера дело наживное, и все же она погибает последней.
Поздравляю с окончанием этой истории, спасибо за внимание!