Михаилу Юрьевичу Лермонтову, наделенному художественным и литературным даром, современники пророчили блестящую славу. Белинский был поражен его «дьявольским, роскошным талантом», в котором «таится что-то великое»; Гоголь отмечал, что «никто еще у нас не писал такой правильной… и благоуханной прозой».
Но преследовавший поэта злой рок непростительно рано оборвал нить его жизни, вместившейся в неполные 27 лет. Выстрел из пистолета заставил его замолчать, но не смог уничтожить. «Вечный спутник» нашей духовной жизни, и из глубины времен поэт зажигает нас романтическим огнем своей мятежной души.
Стань музыкою, слово
«Когда я был трех лет, то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что если б услыхал ее, она произвела бы прежнее действие. Ее певала мне покойная мать». В этой психологической реакции Лермонтова-ребенка – вся тонкость и музыкальность души и ранняя духовная зрелость его поэтического гения. Именно матери он обязан этим щедрым даром – «быть во власти двойного счастья – музыки и страсти», говоря словами Гете.
Слова В. Альфьери о том, что «ранняя страсть означает душу, которая будет любить изящные искусства», вполне сопоставимы с личностью Лермонтова. Мелодия, передающая голос чувства, всегда вызывала в нем ответный эмоциональный отклик. Музыка для поэта – это стихия, покоряющая непобедимой красотой. Власть ее звуков заключается в способности возвращать к жизни прошлое, пробуждать воспоминания, превращать слышимое в зримое. Все это поэт утверждает в стихотворении «Звуки», навеянном игрой гитариста Михаила Высотского:
Что за звуки! неподвижен, внемлю
Сладким звукам я:
Забываю вечность, небо, землю,
Самого себя.
И в душе опять они рождают
Сны веселых лет
И в одежду жизни одевают
Все, чего уж нет.
Двадцатилетний Мишель писал Марии Лопухиной: «О! как я хотел бы Вас снова увидеть, говорить с Вами: потому что звук Ваших речей доставлял мне облегчение. На самом деле следовало бы в письмах помещать над словами ноты…» По его убеждению, слово, закрепленное на бумаге, мертво, и лишь музыка может передать живое течение речи, ее неповторимую интонацию. Слова песни могут забыться, но мелодия, обладающая силой воздействия, навсегда сохраняется в памяти, как сохранилась и песня матери. Шестнадцатилетний юноша-поэт уходил в мечтания о прошлых событиях, останавливался на образах, скрывавшихся в полумраке дней детства с их наивными, чистыми душевными движениями. Биографы поэта справедливо связывают детские впечатления Лермонтова с его стихотворением 1831 года «Ангел»:
И звук его песни в душе молодой
Остался без слов, но живой.
В 1830 году Мишель написал около ста сочинений. Его ранняя лирика – это лавина поэтических дум, страстей, сомнений, желаний… Уже тогда, утомленный стремительным потоком суровой жизни, в «Автобиографических заметках» он отмечает: «Музыка моего сердца была совсем расстроена нынче. Ни одного звука не мог я извлечь из скрыпки, из фортепиано, чтобы они не возмутили моего слуха». Это был период увлеченности Екатериной Сушковой и Варварой Лопухиной.
Воспоминания о Лермонтове и письма к нему говорят о том, что он любил музицировать, напевать. Тонко чувствующий музыку, поэт слышал ее гармоническое совершенство и ощущал все оттенки настроений. Наверняка не всем известно, что в Москве Лермонтов серьезно начал заниматься игрой на скрипке, когда поступил в университетский благородный пансион. А вскоре подал прошение о зачислении его в университет, и там пятнадцатилетний пансионер уверенно исполнял виртуозное сочинение. По сообщению печати, 21 декабря 1829 года в пансионе «за десятидневным непрерывным испытанием воспитанников… в языках и науках следовало, по обыкновению, испытание в искусствах… Михайло Лермантов играл на скрыпке аллегро из Маурерова концерта» («Дамский журнал», 1830 год, № 2).
Теперь в Москве, в доме-музее Лермонтова (на Малой Молчановке), хранятся его музыкальные инструменты – рояль и скрипка. Раскрытые пожелтевшие страницы Концерта Маурера напоминают о том времени, когда к ним прикасались нежные руки поэта. Странное ощущение испытываешь в гостиной старого особняка – кажется, в этом пространстве, где притаился незримый дух хозяина, сейчас зазвучит музыка… Но в ответ ожиданиям – только грусть и молчаливая тишина…
Но мы отвлеклись, а нам пора поспешить в Петербург вслед за Лермонтовым – в театр, где он слушает оперу Д. Обера «Немая из Портичи», а в спектаклях немецкой труппы знакомится с итальянской оперой. А потом под впечатлением, по словам дальней родственницы и друга поэта Александры Верещагиной, будет играть на рояле оперную увертюру Обера и петь «во все горло и до потери дыхания» дуэт из оперы Россини «Семирамида». Перечтем ее письмо, датированное 1835 годом: «Мой дорогой Мишель, я больше не беспокоюсь о Вашей будущности, когда-нибудь Вы станете великим человеком. Вы мне ничего не говорите о Ваших сочинениях. Я надеюсь, что Вы пишете хорошо. А Ваша музыка? Играете ли по-прежнему увертюру из “Немой из Портичи”, поете ли Вы дуэт из “Семирамиды”, столь памятный, поете ли Вы его, как раньше?..»
Очерк «Панорама Москвы», опубликованный в годы учебы Лермонтова в Школе юнкеров, сообщает, что он посещал камерные концерты и был знаком с симфоническим творчеством Бетховена. «Согласному гимну колоколов» поэт уподобляет «чудную фантастическую увертюру Беетговена, в которой густой рев контр-баса, треск литавр, пение скрыпки и флейты образуют одно великое целое».
Если бы мы не знали о том, что Лермонтов был наделен удивительной музыкальностью, то непременно бы догадались, читая его стихи и прозу. Для них характерны пластичность изображений – то, что можно назвать «словесной живописью», а также музыкальность звуков. Еще Шекспир в своих стихах отметил родство двух муз:
Ведь музыка поэзии близка
И, как с сестрою, с ней соединима.
«Люблю мечты своей созданье»
С зарей романтизма поэта связывает жившее в нем «желание блаженства» и стремление погрузиться в этот недостижимый духовный мир. Его лирический герой сохраняет верность «надеждам лучшим» и «детским словам»: «и верится, и плачется», «и скучно, и грустно», «чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, надо мною сладкий голос пел».
Юный мечтатель обращается к музе Байрона, в пламенной душе которого находит отражение собственной поэтической стихии. Не будучи бессознательным байронистом-подражателем, он формировал свой стиль. Не боясь никаких заимствований, их растворяла в себе его духовная оригинальность.
Лермонтовский герой – своего рода художественный двойник поэта, проступающий под его графическим пером, – всегда обращен к святыне прежней любви. Пылкий романтик переживал свои увлечения, разочарования, примиряясь с судьбой. Стихи этого периода объединены мотивом разлуки и неугасшего чувства. Большой интерес представляет «Портрет», по мнению биографов, имеющий отношение к Варваре Лопухиной:
Расстались мы, но твой портрет
Я на груди моей храню:
Как бледный призрак лучших лет,
Он душу радует мою.
Кстати, по энциклопедическим данным, на лермонтовские темы написано свыше 2,5 тысячи музыкальных сочинений, а это означает, что соавторами поэта стали 800 композиторов (!).
Углубленное проникновение музыки в его поэзию началось с романсов композиторов-современников – Михаила Глинки, Александра Даргомыжского, Александра Варламова. Да и как им было не откликнуться на стихи этого Орфея! Они встречали поэта в литературном салоне Владимира Одоевского, где собиралось просвещенное общество – Пушкин, Гоголь, Вяземский, Жуковский, Крылов… Глинку привлек «кольцовский» строй народно-песенного стиха «Слышу ли голос твой», где мелодика каждого слова просится к нотной строке. Даргомыжский вдохновился элегическим настроением миниатюры «Мне грустно» и подарил этому сочинению вторую жизнь – в музыке.
Особое место в интерпретации его романтичных произведений принадлежит «Парусу» Варламова – лучшему среди других романсов, созданных на этот текст. Энергичный ритм болеро, мажорный характер мелодии передают мятежный порыв и переживание трагически-напряженной судьбы паруса – символа свободы и светлой мечты поэта.
В 1836 году гусарский офицер Лермонтов вместе с бабушкой поселился в Петербурге на Садовой улице, откуда ездил на службу в полк, располагавшийся в Царском селе. Но вскоре размеренная жизнь в имперской столице была прервана ссылкой на Кавказ за стихи «Смерть поэта», в которых он беспощадно клеймил высший свет, – «где носит все печать проклятья», «где полны ядом все объятья».
Рукопись Лермонтова попала к царю, и, обеспокоенный ее крамольным содержанием, тот наложил резолюцию: «Приятные стихи, нечего сказать… Я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону».
Благодаря хлопотам бабушки через год поэт возвратился в свой полк. И снова зазвучал насмешливый голос «несносного офицера». Как и раньше, он часто бывает в Петербурге, посещает театры, балы, маскарады… 1839 год для Лермонтова был особенным: он вступил в литературу большим мастером и стал подумывать об отставке, чтобы полностью отдаться творчеству. Но в отставке ему было отказано. Поэт подавлен и раздражен.
В тот год с ним встречался молодой Иван Тургенев. В его записках читаем: «На бале Дворянского собрания ему не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, а он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза». Лермонтов не любил высший свет с его праздностью и пустословием, и эту неприязнь Тургенев уловил в «недоброй силе его неподвижно-темных глаз» и «задумчивой презрительности».
В окружении пестрой толпы поэт особенно чувствовал свое одиночество. И лишь «душа в заветной лире» возвращала ему гармонию жизни. Тогда он уходил в иной, надземный мир, где «звезда с звездою говорит», и в этом небесном хороводе ловил звуки, которые «многие слышат, один понимает…»
Только завидую звукам прекрасным,
Только их место занять бы хотел.
На балу у графини Александры Лаваль произошла ссора с сыном французского посла Эрнестом де Барантом, вызвавшим поэта на поединок. Барант промахнулся, Лермонтов же выстрелил в воздух. Тем не менее уже признанного наследника Пушкина не пощадили и предали военному суду. Вторая ссылка на Кавказ вновь расстроила музыку его сердца – им «овладел демон поэзии, а надо ехать под пули». Поэта томили мрачные предчувствия, что на Кавказе в этот раз его, верно, убьют…
И скучно, и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Его монологу-размышлению о жизни как «пустой и глупой шутке» Белинский посвятил взволнованные строки: «Страшен этот глухой голос страданья, нездешней муки, этот потрясающий душу реквием всех надежд, всех чувств человеческих!..» Поэзию «душевных мук», ее скорбную тональность отразил в своем нотном письме Александр Гурилев.
Он не вернется в Петербург
Обрывки мыслей, образов носились в сознании поэта, путались и сливались с героями и музыкальными впечатлениями, которые рассеивались по страницам его сочинений – «Героя нашего времени», «Вадима», «Княгини Лиговской»… Но все это останется неоконченной симфонией. «Гонимый миром странник» был самим собой только в беседах со своей верной музою. С последним вздохом этого гения она с сожалением покинула иллюзорный мир его героев и, неутешная в печали, умолкла навсегда…
Еще в пятнадцать лет поэт предопределил свой краткий путь:
Мы, дети севера, как здешние растенья,
Цветем недолго, быстро увядаем…
15 июля 1841 года между шестью и семью вечера в горах Пятигорска раздался выстрел, оборвавший звонкую струну жизни поэта. Незатихающий стон ее вот уже более полутора столетий плывет над Россией, отзываясь скорбным эхом в сердцах всех просвещенных людей – тех, кому дорого русское слово, кому близка поэзия Лермонтова, подарившая миру романтическую грезу о любви и счастье.
В поэтической «эпитафии» Евдокии Ростопчиной, откликнувшейся на смерть поэта, звучит неутолимая грусть и горечь ранней утраты:
Не просто, не в тиши, не мирною кончиной,
Но преждевременно противника рукой
Поэты русские свершают жребий свой,
Не кончив песни лебединой.
Ольга КУРГАНСКАЯ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!
Присоединяйтесь к нам в нашей группе в Вконтакте и Facebook