Если поэтом может говорить город, то стихами Алексея Колесниченко, кажется, с нами говорит Москва. Дело не в том, что это какой-то особенно московский текст с топонимами и приметами именно московской жизни. Но в этой плотной, перебивающей саму себя, насыщенной, настойчивой речи отчётливо слышится дыхание и интонацию невообразимого мегаполиса.
***
Карл — кораллы, ракушечник, плитку, шпатлевку, импосты, створки,
Клара — прочий отделочный материал.
Воздух тоже ворованный, то бишь спёртый —
это и я украл,
не удержался и прячусь, дрожу: заметят,
вынут за шкирку, из дела вытолкают взашей,
а у самих — докажи! — ни ТЗ, ни сметы,
ни чертежей.
Всё полимеры: наличники, вставки, лепнина, молдинг;
всё полумеры — на белом скотче, монтажной пене, клею, соплях.
Редкие гвозди, как гвозди, торчат из линолеумовой родины —
вбить запрещают,
жаловаться не велят.
Р***на
не разглядеть ее сполна
пока с высотки не ощерится
дикорастущая луна
с решетчатым лицом кащея
четырнадцатый день метёт
планета плоская как противень
собака лает ночь идёт
хрустит от бешенства сквозь оттепель
коль вышел ростом распрямись
играй лицом покрытым сажею
пока в трёхфазный оптимизм
вползает мгла в четыре сажени
и света след уже простыл
и смерть по сметам чай не франция
но мгла кругла и есть рефракция
чтоб лучше видно с высоты
недобрь
где роддом и больница за церковью, всё по уму,
на гусином асфальте мигалки, звонарь на обедню
я врасту в это место за то что не нужен ему
ни с какой стороны, отомщу за свою незаметность
нашпигован работой по глотку в цветкоре семья
чтоб зашкериться в листья от этой двуглавой сторогой
по аллее где город сильнее напомнит себя
чем столицу в которой семь лет подобру поздорову
из болотной утробы метро в сорок метров в наём
предъяви документ по дворам ничего мне не надо
ничего мне не надо так точно товарищ майор
есть отставить нытьё в трёх минутах от красного мкада
бабья осень артроз сочленения улиц хрустят
в шагоммарше недобро сверкают глаза неотложки
соберёшься куда на ступеньку дорожку присядь
и останься на птичьих правах на бобах намело же
дверей не открыть
***
за спасительных стен гужевые труды
вброд по небу сирень алыча
человек состоит из воды и воды
и вода от воды отлича
в мутной толще проталина завтра светла
не приблизить ее не украсть
и летят на разведку квадраты стекла
и кругами расходятся в нас
бел сиреневый воздух и дым кочевой
что весной полевой приберег
человек состоит из почти ничего —
черт бессонных и стен четырех
у которого года в руках запятых
разольются обломки брони
укрывают погоду цветы и цветы
но ничто их уже не роднит
***
дай мне боже слепому
под семейный процент
неоглядное поле
с огоньками в конце
садик с сортом и сором
речку с темной водой
с господдержкой на сорок
невиди́мых годов
холм где вороны кычут
лес чтоб тропка вилась
и налоговый вычет
за лечение глаз
ничего не верну
***
вселиться с табуретом и тряпьём
в многоэтажку на Алма-Атинской
чтоб смета по ремонту за мильон
не дох** а так необходимость
чтоб подавись она своим Кремлём
Москва в окно хоть есть но не настолько
зато ни белый снег ни серый лёд
квадратная хрущёвская рустовка
вместиться целиком в дощатый шкаф
чтоб ни ответственности ни пощады
за палеоботанику в горшках
за динозаврьи вопли на площадке
в трезвоне ночи в шёпоте стекла
понять ведя окурком по карнизу
что если есть у города дедлайн
он близок он уже зашёл и вызвал
гремучий лифт он пялится в глазок
он жмёт звонок он ждёт доставка здрасьте
кредитный снег пожёванный озон
без возраста замены и возврата
бегут по раме синие огни
вперёд ногами в скорой тётку тёзку
и если вдруг мигалка то моргни
три раза в счёт процентов
там зачтётся
***
на марксистской две бабки с внезапной охапкой просфор
два мента при кокардах и шапках унылый дозор
эскалатор трепещет как после недельного пьянства
и неясно кого из них стоит сильнее бояться
был бы голод — так сыт, был бы болен — здоров, одинок —
так семья и друзья, был бы гол — так одели укрыли
только помнишь чуть прыг — и в кадык
только дрог — воронок
влево вправо чугунные рыла
в точку бэ под трамвай не попал типа даже свезло
и прививка ничо хоть и хрен его что там кололи
а что наша масква под сурдинку в сплошное сизо
так и ваша омерика тоже недавно колония
воздух вон и с руками по швам продвигаться по дну
сигареты с орлом производит ростов на дону
сигареты с индейцами делают в городе любек
а у нас выпускать перестали
но все еще любят
посиди покури
Остановка
раз попутчик так делись не темни
языком ворочать не рыбку съесть
в придороге аяясные дни
тульский чай невыносимая степь
по стеклу рябит зелёный репит
что ни хата то шалман то шале
за непрядвой полпути перепить
эй автобус не гони лошадей
что ты цуцик пригорюнился змерз
геть по сто пока по знакам до ста
по следам за нами местная смерть
тяжелее разводного моста
и гидравлика ее заржаве
ла и приводы ее дребезжат
раз попутчица делись не жалей
до вокзала и любовь на дрожжах
ломкий свет пяти часов молоко
степь дымит шаманит дождь на весу
у окошка молоток холодок
поутру за полстраны провезу
на восходе шум крупитчат и дик
пахнет медом птичий гвалт жгучий плющ
раз прохожий то иди-к ты ходи
раз приезжий проезжай-ка ты лучш