Сухая грязь ссыпается не только с кед, которые утоплены в луже на Грибоедова, ибо в Питере, как и в Лондоне, снова идёт дождь и ее по щиколотку на улице. С детства ждал свой тысяча восемьсот двадцать четвёртый, рождённый во времена распития блейзера и угара рейва. Пленка мотается назад только в фильмах, как за человеком течёт из повреждённого сального бака сахарный бензин.
Не кеды надо выжимать, а себя. Пакостно. Грязь будто с тела отходит кусками и как не старайся ее оттереть мылом не получается. Расчесывая тонкими грубыми волокнами пластиковой мочалки до кровящих царапин. А плесень с кожи не сходит въевшимся пожелтевшим от фиолетового шампуня для окрашенных волос пигментом, хуже чем мох разрастается под кожей лишь гематома... Истина зарождается в спорах?
Жаль гематома не от родственного гематогена. Жаль, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Себя не жаль. Кто с умилением а не с презрением смотрит на мешающий под ногами силуэт. Напился и хрен бы с ним. Самим бы кто помог.
Свежее сердце, ещё даже тёплое, а в уродливых разводах копоти и чёрное, все, как смятая разгоряченной шиной ВАЗа консервная банка, спаянная придавленным жарой пакетом. Воистину богатый внутренний мир. Желудочный сок через трубочку.
На человека легко налипает любая пыль. Пристают стойкие трудновыводимые пятна. Вместо родинок и забавных веснушек, поцелуя жизни - кляксы порезов и синяков, что приближают к молчаливому диалогу.
Сальность порока не способствует окислению линчевания. Погань вранья и мусор слов, что разлетается по ветру вразрез попутному ветру в голове - хляби месива мерзости.
Свинство чамурное в белых разводах мела на асфальте. Тело прибивает дождем, корежа обводку. Когда думал, что чешется что-то между лопаток было глупо думать, что это крылья.
Топель жары, как и любовь, лишь короткое мгновение, подкреплённое симуляцией ощущений между одним и другим одиночеством, делённое на пополам с протяжённостью в шестьдесят вздохов в минуту.
Гвазда того, что у людей в их клочках «святого» ничего святого-то и нет. Они не пытаются остаться, потому что токсин уже парализовал. Им не нужен повод уходить, хоть дай, хоть не дай повод оставаться, потому что они уже сами единолично прокрутили и ответ, и «привет» за двоих. Ссыпают грязь за шиворот лишь оттого, что дерьмо в дерьме не тонет, говорят же, что не тонет говно, а оно все всплывает по весне. Потому промотка сообщений склада пустых диалогов, как размазывать по себе пасту из сажы и золы или лучше сразу ткнуть себя во вздувшуюся мутную банку мыльных огурцов и горького рассола.
Мерзопакость липнет. Все это лужи гнили. Купить начал не для того, чтобы выслушивать то, что это убьёт в какой-то из наиболее неожиданных моментов, а для того, чтобы что-то убило. Ибо слишком лень самому разгребать этот гнусный бардак псевдофилософии, псевдолирики, псевдочувств, псевдоповодов к реабилитации. Жизнь это не ПТСР.
Жижа. Канава. Сырость. Упал в один из пазов настолько удачно, что раздолбил чашечки к чертовой матери. Чай из коленной, м, оригинально. А поднялся даже и не обратив внимания. Разом больше, разом меньше. Синяком больше, Минском меньше, это как лимит страха.
Не умер. Ошибки не учат. Убит. Граблями по лбу. Что могло быть глупее? Ненавижу.
Стабильность в ненависти - та же стабильность, но почему-то никто не скажет, что это хорошо.
На похоронах принято либо хорошо, либо никак.
И в итоге человек рождаясь чистым становится лишь кусочком влажной земли под ногами других людей, что ходят где-то над и мешают спокойно отсыпаться под метрами, что изъяло государство и посносив кресты забетонировало. Пятьдесят тысяч, Рома, как-то накладно и тебе, и деду. Со временем окончательно уйдёте костьми в землю.
И никто не вспомнит о никчемном мерзостном существовании и мразотности глумливых поступков, наконец, человеку не надо будет отмываться от грязи скабрёзности.
И как же приятно почувствовать себя ребёнком и наступить с размаха прямо в лужу, пусть она оставляет на джинсах разводы грязи, сырости, потому что у пятилетки уже есть паспорт и нет резиновых сапог, я в ней уже по уши.
Нет смысла обходить.
Оказавшись в ней, окружённый ей…
Нет никакой р а з н и ц ы.