Этой весной он держал курс на Север. Вслед за раскрывавшимися на ветвях почками, вслед за возвращавшимися с зимовки перелётными птицами. Он знал, что этот год будет для него последним, и потому решил осуществить мечту всей жизни – улететь в северный рай, познать небеса, которые никогда не знали крылья воронов.
Смерть всегда была желанной спутницей, но теперь она подобралась слишком близко, и Крахх стал страшиться её приторного дыхания. Ровно так, как любой ворон боится оказаться на земле с перебитым крылом и превратиться в ползающую крысу.
Крахх был очень стар: его глаза видели поля павших и руины городов, по которым ползли изрыгающие смерть стальные чудища. Тогда же, воронёнком, он услышал предание о бесконечном Севере, где весной собираются души прародителей всех птиц.
"Крахх! Крахх!" – кричал ворон, навсегда прощаясь с родной землёй, где прошла его жизнь, и где оставлял одно прошлое.
"Крахх! Крахх!" – пусть сочтены его дни, но там, где властвует вечный лёд, обретёт ответы: почему родился, для чего жил и зачем умрёт.
От своей юности ворон думал об этом – вопрошая старших, пытаясь отыскать ответы в деяниях живых и глазах мёртвых людей. Поиски его были тщетными: никто из сородичей не мыслил так глубоко, а люди… люди оказались всего лишь изощрённым зверьём, равнодушным к Тайне.
"Человек только и желает, что дурачить другого человека… лгать, подталкивая к погибели или же открыто убивать себе подобного… Вот и всё, на что способен их ум!" – рассуждал Крахх, налегая на крылья.
Ворон старался подбодрить себя и отогнать дурные предчувствия, убеждавшие повернуть назад и остаться. Крахх пытался поверить, что у него достанет сил дотянуть до Севера и там встретиться с Истиной.
"В человеке нет никакой Тайны, лишь кости да мясо…" – ворон отчего то вспомнил, с какой лёгкостью и азартом люди били птиц прямо в облаках, посылая с земли смертоносные градины. Крахх считал это бесчестным, а потому презирал людей – лжецов и воров чужих жизней.
Когда-то он слышал легенды о людях, непохожих на остальных: тех, что говорят с огнём и ветрами, слышат небо и землю, способные заклинать стихии... Теперь, прожив долгую жизнь, Крахх понял – эти сказки нужны воронам лишь для того, чтобы опасаться людей и не подступаться к ним близко. По крайней мере, к живым. А ещё ворону открылось, что люди понимают в жизни, не больше птичьего и не хотят видеть дальше собственного носа.
Эта мысль была ворону особенно приятна, как и ожидание ответа на все вопросы. Когда он представлял души первопредков, сердце его билось громче и отчётливее, прогоняя усталость и скользящую за ним смерть. Тогда Крахх знал – он не умрёт, пока не долетит:
"Священные души птиц! Щедрой землей и свободным небом заклинаю вас и прошу: дождитесь меня! Дождитесь, примите, не оставляя одного на пороге неведомого рая!"