Лет через десять, более или менее, я не дорожу временем, когда гладкое шоссе соединит Петербург с границей Финляндии; когда в жителях Северной столицы, которые уже начинают жестко ездить верхом, усилится фанатизм к сельским увеселениям; когда на Каменном острове невозможно будет жить за близким соседством и пылью, - Иматра, где уже возникает Английский сад и Царский дом, сделается Меккой и куда каждый порядочный мужчина и каждая благовоспитанная дама будут обязаны совершить летом священное путешествие, чтобы иметь право называться хаджи или sporting gentlemen.
На берегах Вуоксы и озерах финляндских будут стоять небольшие лагеря красивых палаток, населенные охотниками в парижских звероловных костюмах и рыбачками в органди, с удою из красного дерева. Веселость, чувствительность, нежные надежды и маленькие загородные приключения оставят окрестности Петербурга в июне и пойдут ночевать в Великом Княжестве Финляндском (повествование ведется в 1830 году (прим. ред.)).
Подле Иматры будет трактир. Я это предсказываю!
С первым лучом солнца мы были уже на границе Финляндии. Неширокая река Сестра отделяла нас от Великого Княжества. Некогда она служила рубежом между Русским царством и Шведскими владениями. Мы взъехали на противоположный берег, и первое впечатление, впечатление самое приятное для смертного, который едет на перекладной телеге, было то, что бойкая мостовая и сыпучий песок, по которым мы до тех пор, то прыгаем, то тащимся, сменяются дорогой ровной, как натянутое полотно.
Мы покатились по ней стрелою, и через минуту остановились у первой финляндской станции. Не требуя подорожной, содержатель почтового двора подал нам dagbook, то есть, книгу, в которой всякий проезжий должен записать свое имя, откуда, куда и на скольких лошадях он едет. С боку оставлена графа для замечания. Она почта всегда остается белой, но это острастка для содержателей и для ямщиков.
Местный закон угрожает им строгим наказанием за малейшее оскорбление путешественника. Ямщик не смеет даже попросить на водку, под опасением быть подвергнутым двенадцати ударам прутьями. Зато и удалые наездники, которые в матушке России, гремя саблей, влетают на станцию с криком "лошадей!", и в каждом бедном смотрителе наперед видят врага и притеснителя, должны здесь быть вежливы, если не хотят переведаться с финляндской Фемидой, которая не смотрит ни на усы, ни на шпоры. Штрафы в пять, девять и двенадцать рублей серебром неумолимо взыскиваются с нарушителя порядка, кто бы он ни был.
Все это вы можете подробно узнать из "правил", которые покажут вам на каждой станции вместе с висящим на стене расписанием прогонных денег, числа верст и лошадей и таксой съестных припасов: такса - только на тот случай, если есть припасы. Обыкновенно, служит она только украшением стене и памятником проницательности финляндского законодательства. Некоторые из этих правил особенно примечательны, и делают честь намерению, с каким они сочинены. Никто например, за исключением крайней надобности, не в праве требовать почтовых лошадей и отправляться в путь во время церковного служения, в воскресные дни.
Это установление дает вам на первой станции выгодное понятие о нравах народа, который в самом деле набожен и благочестив. Несмотря на значительное отдаление, в котором, по большей части, финские хижины разбросаны от церкви, здешний селянин всегда оставляет свое жилище, чтобы услышать простую и понятную для него проповедь пастора. Кому болезнь или старость того не позволяла, тот остается дома и по книжке поет псалмы. Как часто, даже около Петербурга, я видел в чухонских деревнях мальчиков и девочек, читающих по целым часам Священное Писание дряхлым и слепым своим дедам. Лютеранские пасторы требуют непременно от своих прихожан, чтобы каждый из них умел по крайней мере читать и поставляют это народу обязанностью веры. Хваля вообще финнов за набожность, я нахожу в них еще другие хорошие качества,- добродушие, услужливость, примерную честность и даже бескорыстие, едва понятное при крайней и почти общей бедности их в Финляндии. Правда, вы заметите иногда леность, неопрятность, упрямство, склонность к пьянству, - хотя, впрочем, гораздо в меньшей степени чем в чухнах Петербургских, - и равнодушие к собственной пользе, доходящее до бесчувственности, но многое должно приписать тут бедности самой страны, суровости климата и другим местным обстоятельствам, из которых одно кажется особенно важным: финны были искони народом покоренным.
Хотя они управлялись в древности природными владетелями, эти владетели были ни иное что, как предводители или старейшины диких орд, чуждых всякой гражданственности, живших в лесах и пустынях звериной и рыбной ловлей. Разделяясь на множество отдельных поколений, часто между собой враждебных, они не могли составить одного политического тела, и рано сделались добычей своих соседей. В седьмом столетии шведский Король Ивар Видфамий присоединил к прочим своим владениям значительную часть области Суоми, или Суоменмаа, т. есть, страны болот, как называли Финляндию собственные её жители, именуя самих себя Суомелайсетами. Наследники его, то выпускали из рук это завоевание, то, вновь утверждая в нем свою власть, проникали в дальнейшие части Финляндии, совершенно дикие и неизвестные. В половине двенадцатого века, при Эрике IX Святом, ревностью Упсальского епископа Генриха, родом англичанина, насаждены первые семена христианства в южной и юго-западной её части, то есть, в собственной Финляндии, Сатакунде и Нюланде.
В 1249 году шведский военачальник Биргер Ярл покорил Остерботтен, где также утвердилась истинная вера; а в 1295 году правитель Швеции Торкель Кнутсон присоединил к шведским владениям и всю остальную часть Финляндии: Саволакс и Карелию до озер Ладожского и Онежского. Он обезопасил свои завоевания построением нескольких замков и крепостей, и шведы оставались довольно долго спокойными их обладателями. Но в 1348 году восточный край Финляндии достался на часть новых завоевателей. Король Магнус II, или Смек, задумав обратить новгородцев в католическую веру, не успел в своем предприятии, и сам, разбитый ими на берегах Ижоры, вынужден был уступить Новгороду землю до реки Сестры. Эта граница между двумя вечно враждовавшими державами не могла, однако же, оставаться постоянной. Меч победителя проводил рубеж по произволу, и бедная Финляндия в течение столетий была театром беспрерывных кровопролитий, грабежей и пожаров. Наконец! славные для России договоры, Нейштатский и Абовский, утвердили за ней Финляндию до Кюмени, а после войны 1809 года и до самого Торнио.
Из этого беглого обозрения 12-ти исторических веков Финляндии, быть может, недостаточно видно, что мы сидим уже не на тюке, набитом сеном, но в креслах, довольно покойных, утвержденных над самой осью. Поэтому тут же должно сказать, что русская телега, в которой мы начали свое путешествие, сменилась здесь двухколейной таратайкой, гигом, или как здесь зовут, кариолькой. Нас везёт белокурый, сероглазый финн; в зубах его, белых как слоновая кость, торчит короткая трубочка с курительным табаком; за поясом, которым стянута его полосатая холщовая куртка, заткнут рожок, также с табаком, но нюхательным. Он держится с удивительным искусством на облучке таратайки и покрикивая на своих лошадок, маленьких и красивых как лисички, вихрем мчится по гранитному шоссе, ловко избегая огромных камней, которые все чаще и чаще съезжаются по обеим сторонам дороги.
Станции за две до Выборга вся окрестность ими усеяна, и чем далее подвигаешься, тем более они умножаются в числе и растут в объеме. Природа, в минуту своей игривости, дала им самые разнообразные и самые диковинные формы. Куда ни взглянешь, везде торчат бесчисленные граниты, то набросанные в груды, то лежащие рассеянно. Кажется, будто разгневанное небо одождило здесь землю каменными потоками, и пытливый ум вдается в разные догадки, чтобы объяснить, какими силами произведено это явление? Г. Лейелль остроумно растолковал его переходом океана. Пусть будет по Г. Лейеллю! Мы взберемся на этот холм. С него открывается красивый ландшафт. Минуя окрестные леса и холмы, взор стремится к синеющей равнине Балтики, на краю которой лежит город. Древняя башня и несколько колокольных шпилей возвышаются посреди его; влево и вправо расстилаются два предместья: это Выборг, столица старой Финляндии.
отсель: Вл. Михайлов. Водопад Иматра
