.
.
.
Поэзия, в смысле разговоры о поэзии, не интересуют, как и поэты... Услышу по Эху Москвы интервью с поэтом , переключаю на Дорожное Радио, на Радио Эрмитаж, или Зенит, в зависимости от состояния души. Желтые тюльпаны в исполнении Наташи Королевой не раздражают . Хороший ностальгический фон для чаепития в одиночку...Но я никогда не выключаю утренние обсуждение новостей по Эху Москвы,(особенно программу Разворот люблю) , мне это интересно. И там умные женщины. Приятно что такие просто есть. Никогда не выключаю стихи радиослушателей по Эху, на заданную тему, где встречаются смешные, я бы так смешно и остроумно не написал. Меня это чуть веселит, утром я немного депрессивный. Поэзия же неинтересна. Все что было позднее поэтического Клуба 81 (куда входил Виктор Кривулин и Елена Шварц) либо скучно, либо так же, но уже хуже , не столь ярко, волнующе , или не столь многопланово, или тонко. Да и сейчас не время поэзии, не восьмидесятые же годы на дворе . А вот философия возможна. Статьи Майи Соболевой о Канте прекрасны, если не совершенны. Но ее мало кто знает, в отличие от Жижека, или , Дугина.
P. S.
Просто то что люблю, и любуюсь как это написано , говоря о старых стихах. Современные же стихи, бывают лишь симпатичны., или нет. Но никогда не более того. А вот это (старое но уже вечное) ЛЮБЛЮ
* * *
.
Медногубая музыка осени. Бас-геликон
кружит медленным небом. И колеблем, осыпан листвою,
проплывает военный оркестр в мокром воздухе
по-над землею,
чуть повыше дождя занесен, накренен.
Скажет музыка: "О-о-о..." - и отступит фонтанов вода.
Так застыли тритоны, что губы у них леденеют -
не сомкнуть, не ответить оркестру.
Он медленно реет,
медью призрачной греет...
Дрожит за плечами слюда.
Что ж, российский Версаль? Нам достались
из той стороны
этот парк щегольской, да надрывное слово "блокада",
и не кроны деревьев - голодные ребра войны,
не эоловы арфы, а песня смертей и надсада.
Сеет дождик... и плачу. И с криком летит "метеор"
вдоль оставленных парков. Угрюмо спешат экскурсанты
мимо братской могилы фонтанов, каскадов, озер,
мимо музыки - вниз головой -
растворенных дождем оркестрантов.
Елена Игнатова (1973)
* * *
.
и если все по слову Твоему –
то что мы слышали и что мы понимали?
и что я говорил, не веря самому
себе – как ночью на вокзале
не верят репродуктору? сперва:
задерживается отправленье
на час... еще на час... еще на два
толпа растет как сорное растенье
как никому не нужная трава
написано "цветы" на выцветшем киоске
но вдруг – обилие восточных лиц
откуда-то пошли угрюмые подростки
там холодно здесь душно – перекрестки
взаимных сквозняков, разваленных столиц
и если все по Слову Твоему –
то как читать, с конца или с начала?
я чувствую и не пойму
зачем я здесь и что бы означала
невидимая никому
та жажда Голоса, когда, ей-Богу, мало
любого сообщенья, даже так:
посадка объявляется! – пускай их
повалят на перрон, и опустеют залы...
ты слышишь? это нас не отпускает
молчанье вслушиванье
(В.Кривулин.)
ИЗ ЛЕТНИХ ВЕЧЕРОВ
.
Июнь... Какие вечера!
Какое медленное лето!
Средь нескончаемого света
Пойми, где завтра, где вчера.
Неярок северный пейзаж.
Кусты, поля полупустые,
Да птичьи крики холостые,
Ветл скудный вид... Вот Север наш.
Зато уж небо — небеса!
Блеск без конца. Не наглядеться.
Всю ночь мне никуда не деться —
В полнеба света полоса.
А вечера, а вечера!
Я с них и начал. Это чудо.
Покой усталый отовсюду
И шорох птичьего пера...
И смутный призвук — теплый тон,
Как звон далеких колоколен.
Он гармонически спокоен,
И все ж напоминает стон.
Так у аккорда обертон,
Хотя и взят аккорд в мажоре.
Но есть в полях печаль о море.
И хаос в карканье ворон.
И каждый вечер, им смущен,
Смотрю я, грустный поневоле,
На вечереющее поле,
Страданью мира приобщен.
И он лежит передо мной,
Притихший мир с коровьим взглядом,
И грусть моя белеет рядом —
Фонарь на кровле жестяной.
Олег Охапкин, (1968)
* * *
.
Мандарины зимой удивительно пахнут
С первой ёлки твоей – до последней отдышки…
Вот лежишь, и зрачок ожиданьем распахнут,
И щека согревает ладошки-ледышки,
Потому что на вкрадчивых ёлочных лапах,
Расщепляясь и в каждую щёлочку юркнув,
И висит, и течёт, и баюкает запах,
Беззащитный, щекотный, щемящий, уютный…
Словно горькие губы лишь в лоб целовали,
Извиняясь как будто за каменный привкус,
Если сказочным замком сквозит в целлофане
Мандаринного детства оранжевый призрак…
Словно где-то в дали моросит мандолина,
К пробуждению тоньше, протяжней и глуше…
Ты послушай, как пахнут зимой мандарины,
Как зима мандаринами пахнет, — послушай:
Вся, от ропотной, робкой улыбки снежинки,
Мимолётом угаданной (было и нету),
До остриженных веток, скребущих с нажимом
В аккуратной тетради начального неба…
Излучают витрины зарю мандаринов,
И смягчаются щёк зачерствелых горбушки, —
Словно всю эту зиму тебе подарили,
В новогоднюю ночь положив под подушку.
И мерцает она в серебристой обёртке,
И нельзя на неё надышать – наглядеться,
Потому что зима, что сегодня обрёл ты,
Протянула –
метели –
от самого-
детства…
1968
Ольга Бешенковская
ЗВЕРЬ-ЦВЕТОК
.
Иудейское древо цветет
вдоль ствола сиреневым цветом.
Предчувствие жизни до смерти живет.
Холодный огонь вдоль костей обожжет,
когда светлый дождик пройдет
в день Петров на изломе лета.
Вот-вот цветы взойдут алея
на ребрах, у ключиц, на голове.
Напишут в травнике – Elena arborea –
во льдистой водится она Гиперборее
в садах кирпичных, в каменной траве.
Из глаз полезли темные гвоздики,
я – куст из роз и незабудок сразу,
как будто мне привил садовник дикий
тяжелую цветочную проказу.
Я буду фиолетовой и красной,
багровой, желтой, черной, золотой,
я буду в облаке жужжащем и опасном –
шмелей и ос заветный водопой.
Когда ж я отцвету, о Боже, Боже,
какой останется искусанный комок –
остывшая и с лопнувшею кожей,
отцветший полумертвый зверь-цветок.
Елена Шварц
* * *
.
Поэт напишет о поэте.
Художник представляет нам
себя, в малиновом берете,
распахнутого зеркалам.
От легкости, с какой он дышит,
от грации, с какой парит,
я съежился, я желт, я выжат,
я отдал кровь – а он царит.
Тону в любующемся взгляде:
я – это он, я – это свет,
но резкий, падающий сзади,
в затылок бьющий или вслед.
В лучах его второй природы
я только тень, я только вход
туда, где зеркало у входа,
где женщина, смывая годы,
ладонь по зеркалу ведет.
В. Кривулин
САД КАМНЕЙ
А в следующий раз он родился в пустынной стране,
Где не было храмов буддистских, однако камней
хватало на склонах - в продутом насквозь редколесьи.
И так удивлялся блаженно-блажной пустоте,
когда проплывали над ним в голубой высоте
Два облака белых. И ветер гудел в поднебесьи.
Полина Беспрозванная, (70-80е годы) , любимые стихи