Дорогие наши читатели!
Это продолжение статьи «…Не имеют ничего общего с официальными донесениями…».
Начало статьи читайте на нашем канале или по ссылке:
https://zen.yandex.ru/media/id/5e7da90638906d44f052c041/ne-imeiut-nichego-obscego-s-oficialnymi-doneseniiami-6082a774e2c7114111354526
Даже нынешнему читателю, интересующемуся боевыми действиями
на море в Русско-турецкую войну 1877– 1878 годов, бросается в глаза полемическая заостренность статьи и спорность некоторых формулировок. Тем более неожиданной, даже возмутительной показалась она многим современникам, которых едва ли не вся отечественная печать на протяжении многих месяцев убеждала в том,
что черноморские моряки одерживают одну победу за другой.
Первые отзывы в печати появились уже на следующий день после публикации статьи. Так, «Новое время» высказывало сомнение
в справедливости утверждений Рожественского о бесполезности создания Добровольного флота. «Голос»
19 июля ограничился выборочным цитированием статьи. Однако уже
20 июля в «Новом времени» прозвучал первый упрек, брошенный Рожественскому М. И. Мусницким, утверждавшим, будто во время встречи 20 августа 1877 года на борту «Весты» новоиспеченный капитан-лейтенант определенно говорил ему об отступлении турецкого броненосца.
Попытка Рожественского объяснить, что в его статье «проводилась идея об истинном значении броненосного флота», и призыв «обратить внимание на те причины, благодаря которым никаких положительных результатов не достигнуто на Черном море, несмотря на беззаветную отвагу и не знающую пределов энергию таких моряков, как например, командир парохода “Великий Князь Константин” Степан Осипович Макаров», успеха не возымели. Газета «Яхта», возглавляемая «сухопутным моряком» Л. В. Илляшевичем, начала форменную травлю вчерашнего героя, поместив в нескольких номерах весьма критичные отзывы о нем, указывая, в частности, на противоречия между статьей в «Биржевых ведомостях» и опубликованным 24 июля 1877 года в «Кронштадтском вестнике» описанием боя «Весты», составленным тем же Рожествеским.
Несомненно, не без влияния поднявшейся в прессе шумихи, а также ввиду настояний Баранова, являвшегося флигель-адъютантом, Лесовский дал делу законный ход. По его распоряжению исполнявший должность военно-морского прокурора Н. Д. Никифоров 2 августа 1878 года предписал следователю Санкт-Петербургского военно-морского суда
П. П. Беляеву разобраться в сути высказанных Барановым претензий.
Надо сказать, что бывший командир «Весты» незамедлительно получил весомую поддержку со стороны главного командира Черноморского флота и портов, адмирала Н. А. Аркаса, утверждавшего в письме
к Лесовскому от 12 августа 1878 года, что факты боя «в статье Рожественского искажены и не имеют ничего общего с официальными донесениями, изложенными Командиром парохода “Веста” в его рапорте и представлениях моих на Имя Его Величества Государя Императора
и в донесениях к Вашему Превосходительству».
Утверждая, что он получил «от всех тех гг. офицеров, участников боя “Весты”, которые находятся ныне налицо в Черноморском флоте, заявление о глубоком чувстве оскорбления и позора, который им нанесен этой статьею», Аркас требовал «назначить судебное расследование».
Дело становилось, говоря современным языком, резонансным.
Поэтому главный военно-морской прокурор К. Я. Яневич-Яневский взял его под свой контроль и, начиная с 27 сентября, периодически запрашивал Беляева о ходе следствия. Проводилось же оно довольно обстоятельно, а потому и неспешно. Чтобы читатель имел некоторое представление о проделанной Беляевым работе, обратимся к справке, составленной по окончании первого этапа расследования.
Согласно этому документу, «определение» о начале следствия Беляев получил 3 августа.
4 августа он допросил Рожественского и Баранова, причем последний обещал представить письменные показания. Однако ждать их пришлось до 16 августа. Ответные пояснения Рожественского были даны спустя
три дня — 19 числа. В понедельник 22 августа их предъявили Баранову, который отозвался собственными показаниями, а их, в свою очередь,
на следующий день прокомментировал Рожественский.
Видимо, следователя поступавшая информация не устраивала.
Поэтому он 4 сентября предложил Баранову ответить на письменные вопросы. Посланные бумаги вернулись 15 сентября, а 23 числа Рожественский дал дополнительные показания и представил чертеж маневрирования «Весты» во время боя с турецким броненосцем. Беляев 30 сентября вызвал было истца к себе, но тут выяснилось, что Баранов уже день как болен, и врачи запретили ему заниматься делами.
Чтобы заполнить паузу, следователь обратился в Гидрографический департамент за консультацией, и 3 октября капитан Корпуса флотских штурманов И. И. Елизаров попытался сделать прокладку курса «Весты»
в ходе боя, согласно чертежу Рожественского, но пришлось констатировать, что «по отсутствию в рапорте г. Баранова полных сведений о ходе “Весты”, эксперт отозвался невозможностью определить положение означенных судов во все спорные моменты боя, почему требовались из штаба главного командира Черноморского флота и портов подлинные по сему предмету документы».
Между тем, 12 октября Беляев стал интересоваться здоровьем Баранова, и тот 29 октября появился в кабинете следователя, но при допросе вновь заявил, что даст на все вопросы письменные ответы. Исполнил он свое обещание только 20 ноября, а 27 числа последовали пояснения Рожественского. Лишь после этого начались допросы свидетелей:
28 ноября был вызван капитан-лейтенант А. С. Кротков, 1 декабря — капитан-лейтенант Е. Ю. Голицын-Головкин, 4 декабря — волонтер «купеческий сын Мельников», 5 декабря — волонтер дворянин
С. К. Джевецкий, 11 декабря — артиллерийский унтер-офицер Ефимов
и один из комендоров, 15 декабря предполагалось допросить писаря Абрамова. Затем следствие приостановилось, так как Беляеву понадобилось съездить на юг, чтобы снять показания тех участников боя, которые продолжали служить на Черном море.
К сожалению, материалы следствия дошли до нас не во всей полноте. Однако в нашем распоряжении немало документов, позволяющих отчасти восполнить лакуны. Попытаемся же разобраться в произошедшем самостоятельно. И начнем, разумеется, с выяснения личностей истца и ответчика.
Как справедливо отметил 12 августа 1878 года редактор-издатель «Яхты» Л. В. Илляшевич, З. П. Рожественский приобрел известность лишь благодаря участию в бою «Весты». Родился Зиновий Петрович 30 октября 1848 года в семье военного врача. В 1864 году поступил в Морской кадетский корпус, и спустя четыре года окончил курс, тогда уже Морского училища, пятым по списку, с производством в гардемарины. В первую кампанию он плавал на броненосной батарее «Первенец», в составе Практической эскадры под командованием вице-адмирала Г. И. Бутакова, а осенью на деревянном винтовом фрегате «Дмитрий Донской» отправился в Атлантический океан. По возвращении вновь служил
на «Первенце», с которого перешел на винтовой корвет «Память Меркурия».
Получив в 1870 году чин мичмана, Рожественский совершил кампанию
на броненосной лодке «Чародейка», после чего поступил в Михайловскую артиллерийскую академию. Окончив ее в 1873 году «по первому разряду», уже лейтенантом, некоторое время плавал на винтовом клипере «Алмаз», а затем, 5 июля, был назначен членом Комиссии морских артиллерийских опытов. Оставаясь в этой должности, он кампанию 1875 года провел на броненосном фрегате «Петропавловск», будучи флаг-офицером штаба
Г. И. Бутакова, с которым тогда близко познакомился.
На следующий год Рожественский испросил разрешения на посещение лекций в Институте инженеров путей сообщения, стал членом Императорского русского технического общества, занимался переводом статей иностранных морских изданий. Его познания пригодились при освоении «приборов автоматической стрельбы» А. П. Давыдова, позволявших кораблям вести огонь, несмотря на качку.
Приборы А. П. Давыдова — особая, пока еще мало раскрытая тема, углубляться в которую мы не станем. Заметим лишь, что, по словам самого изобретателя, он предложил их в 1865 году, в 1867 опробовал на батарее «Не тронь меня» и после усовершенствования представил в 1869 году «вполне выработанные аппараты». 2 декабря 1871 года Давыдов подписал с Морским министерством «условие» об их использовании, после чего на протяжении 1872– 1876 годов опытный экземпляр испытывался на батарее «Первенец».
Согласно авторскому описанию:
«Командиру или лицу, производящему стрельбу, управляя прибором, заменяющим индикатор, приходится только наблюдать сквозь диоптры за поражаемым предметом и следить за всеми его движениями.
В это же время рулевой автоматически, помощью стрелки особого прибора, получает указание для приведения судна в положение, благоприятное для выстрела; по приходе же судна в то положение, когда цель находится на линии сосредоточения, выстрелы следуют сами собою в момент совпадения горизонтального и вертикального наведения».
Заметим, что Давыдов, предоставив морскому ведомству право
на использование своего изобретения, секрет конструкции «обязался открыть только одному лицу (именно морской артиллерии подполковнику Чернову)».
Более того, как писал позднее сам Алексей Павлович, он «предоставил подполковнику Чернову, по его усмотрению, откинуть ненужные части
в аппаратах и затем оставшиеся расположить в наиболее простом
и целесообразном виде». А так как Чернов, «в видах интереса морского ведомства, принял на себя конструкторство аппаратов», то Давыдов,
«с той же целью, передал в его распоряжение управление и надсмотр
в мастерской, а также и производство самих работ, и ведение денежных расчетов по мастерской».
Сейчас трудно определить, какую роль в испытаниях играл артиллерист Рожественский. По крайней мере, он неплохо ознакомился
с эксплуатацией аппаратов на батарее «Первенец».
Но как быть с утверждениями его антагониста, Баранова, позднее прозвучавшими в записке на высочайшее имя:
«В 1863 году, когда ожидалось вмешательство в дела Царства Польского Англии и Франции, я командовал батареей на Северном фарватере Кронштадта, там я познакомился с системой автоматической стрельбы и ее изобретателем — Давыдовым»?
Мог ли Баранов «познакомиться с системой автоматической стрельбы» на два года ранее момента ее появления, указанного самим изобретателем? Случайна ли эта ошибка? Чтобы разобраться, следует ближе познакомиться с автором процитированных слов.
Николай Михайлович Баранов, подобно Рожественскому, происходил
из небогатой семьи. По словам П. И. Бартенева, основанным, очевидно,
на рассказах самого Баранова, он — уроженец Ревеля (Таллина),
«где служил дед его по матери, моряк, французский эмигрант, Жильбер-де-Жибори». По данным послужного списка — из дворян Костромской губернии. Родился 25 июля 1836 года. Осенью 1852 поступил в Морской корпус. Будучи гардемарином, в 1854–1855 годах находился «при охране Кронштадта», но участия в боях не принимал. В кампаниях 1854–1856 годов плавал в Балтийском море на парусном корабле «Вилагош», пароходе «Владимир», деревянной винтовой лодке «Броня»,
а в завершение на корабле «Выборг»; после производства в мичманы, осенью 1856 года отправился в Средиземное море.
Однако в 1857–1858 годах он уже служил адъютантом контр-адмирала
П. С. Лутковского в Кронштадте. Как писал сам Баранов:
«Изменившиеся вдруг мои домашние обстоятельства, из-за недостатка средств, заставили меня в 1858 году оставить коронный флот
и перейти на коммерческий. Служа на судах Русского общества пароходства и торговли, плававших большой частью за границей,
я в главных торговых морских центрах Европы и Азии, убедился
в неимоверном богатстве всех наций вообще и Англии в особенности…».
К этим словам требуется комментарий. Согласно послужному списку, Баранов с 31 мая по 3 июля состоял при Конторе РОПиТ,
затем по 23 сентября плавал старшим офицером на пароходе «Херсонес» в рейсе Одесса — Трапезунд, после чего перешел на пароход «Таврида».
С 1 декабря 1858 по 4 марта 1859 года вновь при Конторе.
Далее командовал пароходом «Веста» в рейсе Одесса — Лондон с 4 марта по 8 июня, а по окончании оставался при Конторе по 29 июля.
Новое назначение, старшим офицером на «Аргонавт», предоставило
ему возможность совершить рейс в Константинополь и Пирей, продолжавшийся по 3 декабря. Затем он до 17 марта 1860 года командовал пароходом «Ифигения», а с этого дня и по 1 июня плавал старшим офицером на «Тавриде» из Одессы в Константинополь.
С 1 по 23 июня при Конторе, с 23 июня до 1 июля числился старшим офицером парохода «Керчь», и вновь при Конторе до отъезда в Петербург. Иначе говоря, за неполные три года службы в РОПиТ Баранов провел
в рейсах немногим более года, посетив четыре иностранных порта.
Из них только Лондон с полным основанием можно назвать «главным торговым морским центром». Прибавим, что Баранов, несомненно, составлял цитировавшуюся выше записку на скорую руку и не посмотрел
в собственный послужной список, так как утверждал, будто в 1860 году посетил Лондон на «Весте» старшим офицером. И таких, на первый взгляд, мелких несовпадений в бумагах, написанных им, в официальных документах немало.
Возвратившись на военную службу в конце 1860 года, Баранов был причислен к Комиссии морских артиллерийских опытов, но уже 10 июля 1861 года отправился в двухмесячный отпуск для составления уставных грамот в село Лучку Костромской губернии, где, судя по всему, находилось родовое имение. Затем он поступил кандидатом на должность мирового посредника Кологривовского уезда Костромской губернии.
В 1862 году стал лейтенантом, а через год, с началом Польского восстания, был зачислен в строевой состав флота.
Летом — осенью 1863 года Баранов командовал береговой батареей № 7 на Северном Кронштадтском фарватере. С февраля 1864 года исполнял должность начальника Модель-каморы, но лишь в октябре 1865 был утвержден в ней, а 31 декабря 1866 года стал начальником реорганизовывавшегося по предложению директора министерской Канцелярии, коллежского советника К. А. Манна, Морского музея.
В этой должности и звании капитан-лейтенанта (с 1871 г.) он и встретил Русско-турецкую войну.
Продолжение следует ...
© Р. В. Кондратенко
Перед Вами фрагмент сборника "Гангут" №61/2011
Ещё больше интересной информации и сами книги у нас в группе https://vk.com/ipkgangut
Друзья, если статья вам понравилась - поддержите нас лайком и/или репостом, напишите комментарий. Наш канал - молодой, нам очень важно ваше мнение и поддержка!