Я думаю, умные собаки вполне могут потягаться интеллектом с глупыми людьми. Во всяком случае, если найти самого глупого человека на земле и поставить рядом самого умного пса, в какой-то точке они сойдутся.
На Украине мы любили гулять по улице частных домов, что-то вроде пригорода или, как у нас называют, планы. В одном дворе жила собака, по уму она стояла в одном ряду с безграмотным, умеренно пьющим, но честным и очень наивным человеком. А вид у нее был – седой мужичок. По окрасу – перец и соль, кудлатенькая. Это был именно волос, а не шерсть, он топорщился веером вокруг морды, как у давно не брившегося, не мывшегося бродяги. Хозяева, если и вычесывали ее, то один раз в жизни – при рождении. Бежала вдоль забора, лаяла, делая вид, что хочет нас догнать, а если остановиться и посмотреть в этот момент в ее морду, в самые глаза, мужичок тоже останавливался и будто спрашивал: «А я чего? Я ничего..»
В одно утро мы проходили мимо этого дома, а муж говорит:
- Хозяева съехали.
- Как ты понял?
- Смотри, в окнах черно. И лает она как-то..
Действительно, лай у нее стал такой, словно с нами пытался говорить сильно заикающийся, взволнованный человек. Хотел что-то крикнуть и не мог. Собака проводила нас, как всегда, до конца забора, но не убежала к своей будке, а застыла, глядя вслед.
- Кто же ее там кормит? – спросила я, - мисочка на месте.
- Соседи, наверное, подсыпают.
- И не убежит же через забор.
- А куда ей бежать?
В следующий наш приход она сидела уже за забором со стороны улицы. Видимо, в дом заселились новые хозяева, и собака им была не нужна. Нет, ей оставили мисочку, ее старую алюминиевую, с помятыми боками, куда сердобольные соседи подливали помоев, - тем она и жила. Еще немного подгавкивала, но как-то вопросительно. Покрутит головой: «Гав?» Будто спрашивает: «Правильно?». Cобака привыкла служить, но теперь не знала, кому: хозяевам ли, соседям, прохожим? Раньше ее кормили за «гав», а сейчас за что?
- Били, наверное, - сказал муж.
- Почему ты думаешь?
- Гавкать боится.
Чем теперь зарабатывать на жизнь? Поблизости обитала стая бездомных псов, но брошенку к себе не принимала. Они грелись все вместе на куче осенних листьев, которые дворник нагребал с утра. Опавшую листву у нас не вывозили, она так и лежала, прела, внутри от медленного гниения скапливалось тепло. Это были хорошие, добротные собачьи постели. Собаки ночевали в них, тесно прижавшись друг к другу.
А одиночка у забора всю ночь дрожала на ветру, на стылой земле. Раньше она обгавкивала своих бездомных собратьев, как чужаков, а тут сама стала чужая – и собратьям, и людям. Стая знала, где добыть пропитание, а эта была в бродяжничестве новичок. Я видела, как в обеденный час собаки мигрируют на базар, попрошайничают там, и успешно. Местные торгаши отдавали им мясные обрезки, кости, испорченный фарш. Но в собачью мафию просто так не войдешь – загрызут, самим мало.
Пошли первые заморозки. Выжить, выжить! Собака свила себе гнездо из куста, что рос поблизости. Ветки, щепочки, пожухшие листочки, ее свалявшаяся шерсть – всё пошло в ход. Получилось это у нее случайно. Куст рос у забора, а она так долго жалась к нему и терлась спиной, что среди ветвей образовалась вмятина, немного прикрывающая ее от ветра. Вторым боком собака прильнула к деревянным штакетинам, и получилось что-то вроде домика. Да много ли в нем нагреешься? На ветках куста последние листья дрожат, и она дрожит; вместе доживают. Вжалась в своё гнездышко, скукожилась, смотрит на мир – потерянная душа.
В таком положении я запомнила ее. Вскоре пошли хляби и грязь, и мы перестали там ходить – до самого декабря, пока землю окончательно не подморозило. У нас в начале зимы снега толком нет, только замерзшие лужи да кое-где ледяная корка. Под Новый год решили пройтись, о собаке я к тому времени забыла. Вдруг вижу, скок-скок за нами трехногое существо – передняя лапка приподнята. На лапке, укороченной на четверть, болтается обрубок, самая собачья ладошка с пальчиками – висит на шкурке, как на ниточке.
Спешит, догоняет, стучит ладошкой, как деревяшкой, по мерзлой земле. Видно, давно это с нею случилось, уже успело отболеть и отсохнуть. Только бегать стало неудобно. Мисочки ее больше не было видно, гнездо превратилось в несколько торчащих, острых палок. Бежит собака молча, больше не лает – стиснув зубы, бежит. А в глаза посмотрела – узнала нас.