Из воспоминаний В. А. Шомпулева
В верстах в сорока от Саратова существует небольшая деревня Быковка, носящая свое название от одной из старейших дворянских фамилий Саратовской губернии Быковых. Фамилия эта теперь исчезла, но, во время нашествия Пугачева (1773), Быковы владели большими поместьями, и на долю Федора Артамоновича выпала горькая участь перенести ужасы и несчастья пугачевского погрома.
Пугачев, следуя в Саратов, расположился со своей вольницей в поместьях Быкова, и так как двое взрослых сыновей Федора Артамоновича отказались принести ему присягу, то он казнил их, привязав к столбам и размозжив головы осью от телеги. Федор же Артамонович был спрятан в погребе под опрокинутой капустной колодой крестьянами, которые его очень любили.
Когда Пугачев, разыскивая его, спустился в погреб, то староста, став на эту колоду и как бы удивляясь, куда это мог скрыться помещик его, советовал пугачевцам хорошенько осмотреть все находившиеся там кадки. После тщетных розысков Пугачев направился в помещичий дом, где и застал, сидевшую у окна жену Быкова Наталью Ивановну, с грудной девочкой на руках. Измученная зрелищем казни своих сыновей и предполагая, что муж ее тоже убит, она, увидев его, сказала: - Ну, что злодей, убил детей моих, убил мужа, так убей и меня.
Пугачев в ярости выхватил нож из-за пояса и ударил им в грудь Наталью Ивановну, но вдруг, к его страшному ужасу, конец ножа сломался, не причинив ей никакого вреда, и он, оторопев от этого чуда, снял с себя шапку, начал креститься на висевшие в углу комнаты иконы, затем, не сказав ни слова, бросился из дома к своему обозу, достал серебряные чайник и детский рожок и, вернувшись снова к Быковой, положил эти вещи в рученьки грудной девочки.
- Прости Христа ради, - сказал он и, поспешно собрав свою вольницу, двинулся дальше к Саратову.
Чудесным спасением своей жизни Наталья Ивановна была обязана небольшому старинному образочку Казанской Божьей Матери, написанному на прочной металлической пластинке, который составлял фамильную святыню, и Федор Артамонович, быв ранее в военной службе, никогда с ним не расставался, почему Наталья Ивановна в момент нашествия Пугачева и надела его себе на грудь под одежду.
Образ этот, с заметным углублением от удара пугачевского ножа, старики Быковы передали той из своих дочерей, которая, будучи грудным ребенком, была свидетельницей чудесного спасения своей матери от руки Пугачева, т. е. моей родной бабки, и с тех пор икона эта сделалась дорогим достоянием ее потомства и поныне перед ней горит у меня неугасимая лампада.
Но какая странная судьба выпала на долю этой девочки, через всю жизнь которой прошла трагическая полоса. Сделавшись взрослой девушкой, она, Александра Федоровна Быкова, вышла замуж за бывшего адъютанта Суворова, полковника Степана Григорьевича Долгово-Сабурова, который тогда только впервые прибыл в Саратовскую губернию, для принятия пожалованных ему в разных уездах земель. У Долгово-Сабуровых было три сына и две дочери.
Когда два их сына, Алексий и Михаил, достаточно уже подросли и получено было из Петербурга уведомление о зачислении их в корпус, то в это время к Долгово-Сабуровым приехали два их родственника, полковник Базен и петербургский чиновник Алфимов. Оба они имели правительственные поручения: первый - закупку лошадей для войск, а второй прислан был в Саратовское казначейство с денежными суммами, для обмена старых денег на новые. Желая отплатить за то радушие и гостеприимство, с которым их приняли, родственники эти вызвались довезти двух мальчиков до Петербурга и сдать их в корпус. Причем Алфимов с Мишей отправился в столицу на Пензу и Нижний, а Базен, взяв Алешу, должен был, по его словам, предварительно быть в Одессе.
И вот происходит удивительная история. Алфимов, проиграв в Нижнем казенные деньги, бросает Мишу на станции, заверив содержателя, что скоро за ним вернется, а затем, не доехав до Петербурга стреляется. Содержатель станции, тщетно выжидая целые месяцы возвращения Алфимова, обращает Мишу в прислужника для проезжающих. Полковник же Базен в Одессе, по расписке, продает Алешу в рабство греку хозяину гостиницы, а сам с казенными деньгами бежит за границу.
Долго спустя, из Саратова едет в Петербург генеральша Алфимова, и на станции в Нижнем ее слуга видит на кухне мальчика, ставящего самовар. Присматриваясь, он находит в нем необыкновенное сходство с крестником своей госпожи, Мишей Долгово-Сабуровым, он называет его по имени, но бедный мальчик настолько был запуган своим положением, что даже начинает отказываться от своего имени, тогда слуга, сообщив об этом своей барыне, приводит его к ней, и та, к своему ужасу, действительно, узнает в нем своего крестника.
Взяв его с собой в Петербург, она дает знать о случившемся его родителям. Между тем, Алеша, как старший и притом будучи гордого и независимого характера, не хотел признать себя рабом, заявляя хозяину, что он вовсе не крепостной, а сын помещика, который сам имеет много крепостных людей.
Грек, с одной стороны, боясь ответственности за незаконную свою покупку, а с другой, не желая лишиться денег, которые он заплатил за него Базену, начал Алешу запирать в отдаленные от жилого помещения службы и даже связывать веревками, так как он не унимался и своим криком мог обратить на себя внимание проезжающих. После этого умный мальчик сообразил, что подобными действиями он себе не поможет, почему и решил временно покориться власти грека, который сначала на веревке допускал Алешу рубить дрова и чистить двор, а затем, убедившись в его покорности, взял в дом, для прислуживания себе и проезжающим. Когда же хозяин перестал следить за всеми его действиями, Алеша, улучив свободную минуту, решился привести в исполнение задуманный им заранее план.
Он отправился в отдаленную часть города и, встретив полицейского чиновника, рассказал все с ним случившееся и, назвав себя сыном полковника Долгово-Сабурова, просил указать ему дом губернатора. Об этом обстоятельстве немедленно было доведено до сведения последнего, и когда мальчик предстал пред губернатором и, после повторения рассказа о его мытарствах, в доказательство правоты своих слов, вынул, зашитый за подкладкой платья, свой документ, то губернатор узнал в нем сына лучшего своего боевого товарища.
Он оставил его у себя и, сообщив о том родителям, донес о происшествии только что воцарившемуся императору Александру I. Затем мальчики были определены в корпус и впоследствии оба, произведенные офицерами в лейб-гусары, были убиты в отечественную войну 1812 года.
Третий сын Долгово-Сабуровых, Иван, был крестник генералиссимуса Суворова, который видимо, любя своего бывшего адъютанта Степана Григорьевича, нередко писал к нему, почему некоторые из его собственных писем у меня сохраняются до сего времени.
Иван Долгово-Сабуров, по желанию своего крестного отца, был моряком и, дослужившись до чина лейтенанта, находился на лучшем счету у своего начальства и, как человек богатый и хорошей фамилии, привлек особенное на себя внимание своего начальника контр-адмирала N., который задумал женить его на своей дочери. Но так как Иван Степанович, побывав на родине, объявил ему о своей помолвке в Саратове с девицей Поповой, то, озлобленный начальник не только изменил к нему свои отношения, но и решился совсем погубить его.
Он подговорил ружейного охотника из матросов, который всегда приносил дичь своим начальникам, выпросить фунт пороха у заведовавшего пороховым складом лейтенанта Долгово-Сабурова. Матрос исполнил это, и когда он с этим порохом выходил из склада, то был задержан заранее подосланными для этого людьми, и Долгово-Сабуров по военному суду был разжалован в рядовые.
Бедная мать, итак уже убитая горем от потеря двух сыновей, поражена была параличом от этого нового несчастья, и потому одна из ее сестер, Мария, отправилась в Петербург к вдовствующей императрице Mapии Фёдоровне, чрез которую не только выхлопотала возвращение чинов Ивану Степановичу, но и изъявление особенной к нему царской милости при переводе его в Петербургскую флотилию, где он был вскоре произведен в капитан-лейтенанты.
Положение Ивана Долгово-Сабурова в столице было очень завидное, так как, среди высокопоставленных лиц, он встретил многих сослуживцев своего отца, но дальнейшей служебной карьеры ему сделать не пришлось, так как родители пожелали, чтобы он оставил службу и вернулся на родину, где он в женился на одной из красивейших и богатых невест, Настасье Александровне Поповой. Но судьбе Ивану Степановичу снова не повезло. Не прошло в четырех лет со времени женитьбы, как в Саратов прибыл для расквартирования гусарский полк, в котором находился ротмистр граф Бобринский (?).
Блестящий гусар пленил Настасью Александровну, и та, бросив мужа и продав свое имение, бежала с ним за границу. После этого Иван Степанович Долгово-Сабуров прожил недолго и умер в холеру 1830 года, завещая, как бездетный, свою фамилию и свое состояние, только что родившемуся тогда, единственному сыну родной его сестры Анны Степановны Шомпулевой, т. е. мне. Но так как, в тот же холерный год, умер скоропостижно и мой отец, то матери, женщине постигнутой таким ужасным горем, было не до столичных хлопот, и она, но праву наследия, воспользовалась лишь только уцелевшим состоянием брата и своих родителей. Вскоре затем скончались и старики Долгово-Сабуровы, а оставшаяся в девицах их последняя дочь Евпрахия Степановна приняла пострижение в Пензенском монастыре, где, состоя казначеем, была убита лошадьми во время ее поездки в городе Пензе.
Почти тридцать лет спустя после рассказанных мною событий, в конце пятидесятых годов в Саратов явился из Архангельской губернии иеромонах Амфилохий со сбором на перестройку своей монастырской церкви и попал ко мне в дом, где по старинному обычаю всегда оказывалось таким странникам гостеприимство. Разговорившись с ним, я неожиданно узнал дальнейшую судьбу бежавшей за границу с графом Бобринским Настасьи Александровны Долгово-Сабуровой.
Иеромонах Амфилохий, как оказалось, был ранее камердинером графа Бобринского и сообщил мне, что уже десять лет назад граф скончался за границей, почему он, Амфилохий, и горничная Настасьи Александровны, до обещаний, ежели Бог приведет их вернуться в Россию, поступили в монастыри; о том же, где находится Настасья Александровна он, согласно ее желанию, долго умалчивал и лишь после усиленных просьб моей матери, сказал, что она пострижена в Пензенском монастыре. По собранным сведениям, Настасья Александровна, быв в полном пострижении, вела там отшельническую жизнь, где и скончалась.
При этом, считаю не лишним добавить, что одна из дочерей Федора Артамоновича Быкова, моя двоюродная бабка, Марья Федоровна, в память чудесного избавления ее матери от руки Пугачева, выстроила в своем имении, в деревне Студенке, прекраснейшую часовню с небольшим иконостасом и бассейном внутри, в которой ежегодно, с особой торжественностью, служилась панихида по убитым Пугачевым ее братьям.
Умирая в 1847 году, Марья Федоровна завещала, в память того избавления, отпустить крестьян этой деревни на волю, со всей землей, что и было исполнено ее душеприказчицей, моей матерью, хотя она и состояла ближайшей наследницей к этому родовому имению. Это обстоятельство в то время немало наделало хлопот, так как подобные распоряжения помещиков были очень редки и к ним относились с некоторой подозрительностью.
