Мне кажется, Ксения Драгунская всю жизнь посвятила созданию одного мега-текста (или интертекста, образующего разветвлённую систему ссылок и скрытых цитат). Все пьесы, сценарии, проза – разрозненные части одного большого целого.
Взять хотя бы роман Драгунской «Заблуждение велосипеда». Про дачную жизнь, про хрупкое детство, про ощущение бороды и все мальчишки - дураки, про необъяснимые привязанности и тягучесть времени. Чеховское наследство, трифоновский подтекст.
Значительная часть романа посвящна ВГИКу.
«В фойе на пятом этаже зверски топотали актёры - танцкласса в институте не было, и фойе оборудовали хореографическими «станками». Особенно хорошо под топот актёров, разучивающих зажигательный танец, смотреть программу по немому кино».
Фраза-триггер, спусковое устройство, которое включает механизм памяти. Тот же топот слушал в девяностые, тот же инструмент играл в фойе. Вгиковские воспоминания - моя личная индульгенция тому времени. И совершенно прекрасное ксюшино: «И мизантропия моя тоже - искренняя, простодушная, чистая, как горный хрусталь». То же самое могу про себя сказать.
Или спектакль «Пить, петь, плакать» в постановке Алексея Богдасарова - эту пьесу Драгунской играли на «Открытой сцене» на Поварской.
Пьеса о дачном, прошлом, нелепом, о вечерних девушках и утренних жёнах, о том, как славно и вкусно пить коньяк маленькими рюмками на тенистых террасах. Одна история рассыпается на три бусины. Зачин вплетается в эпилог. Рефрен – «мне приснилось, что началась война, и мы помирились» - ложится, точно лист на неподвижную воду. Как всегда в текстах Ксении поверх слов, поверх событий возникает дымка, легчайшая, летучая, грустная, и становится ясно, что никто не умрёт.
Переводчик переводит с одного языка на другой, девушка-сочинительница не хочет с переводчиком целоваться за водокачкой, жена переводчика не хочет оставлять его с девушкой, следователь допрашивает гражданина со смешной фамилией Царевнин, а тот превращается в кота, кот наблюдает за любовной троицей, а по реке идёт трамвайчик - есть ли во всём этом сплетении желаний, страхов и снов какая-то дальняя мысль? Очевидно, лучшая наша реальность - в недорисованном, недосбывшемся.
«Пить, петь, плакать» была написана в 2001-м, семь лет ждала своего часа. Ещё сложнее судьба у пьесы «Крышкин», которую зритель долго видел только в читках. Первая была в Театре.doc во время «Любимовки-2012, вторая на сцене театра «АпАрте». А третья - в Театре читок, точнее, в «Театральном особняке», который дал ему крышу.
За каждую новую пьесу Драгунской театры должны были бы бороться, а если этого не происходило, это их беда, а не Ксюши.
Пьеса очень точная в воспроизведении грустного безумия современной жизни - с кастовым делением на москвичей и тех, кто за МКАДом, с погоней за модным и дико модным, с показушной религиозностью и неподдельным пофигизмом, с низовой, почвенной покорностью власти и сытой либеральной болтовнёй. Пьеса острая, пьеса режущая - как скальпель хирурга. Пьеса нежная. Как сказал пришедший на читку Алексей Слаповский, в каждом из героев узнаёшь себя. Это же могли бы повторить зрители, пришедшие на «Ощущение бороды», на «Яблочного вора» или на любой другой спектакль по пьесе Ксении Драгунской.
Её тексты уже легли определённом порядке. Когда издадут собрание сочинений Драгунской, а это случится обязательно, появится систематизированный материал для исследований, и она станет классиком русской литературы, что друзья предсказывали Ксюше давным-давно.