Эту дорогу она проходила несколько раз. Впервые — вслепую, ведомая Кетлом в его пещеру, а потом — вниз на Лайдер. Да еще они ходили недавно с Кеунвеном к цветочной лагуне. Путь она помнила.
То есть, ей казалось, что помнила. Может, ночью все выглядит иначе? Потому что развилок и поворотов вдруг стало больше.
Но она знала направление и, пока шла понизу, огибая круглые пики «короны», была уверена, что идет верно. Светляки летели чуть впереди, освещая тропу не хуже фонарика. Свежий ночной ветерок приятно освежал.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24)
Вскоре развилки закончились. С одной стороны, хорошо — теперь не заблудишься. Плохо, что тропа сузилась до предела и вела теперь только вверх, причем с одной стороны над ней нависала скала, а с другой… Пат прямо кожей ощущала пропасть. К обрывам и высоте она за это время привыкла, но ночью, одной, по неровным камням…
Сначала она еще была слишком взвинчена, чтобы испугаться. Она тревожилась за Кетла, и ей хотелось попасть наверх как можно скорей. Но когда из-под ее ног сорвался и полетел вниз первый булыжник, Пат невольно замедлила шаг. Кажется, это случилось в том самом месте, где она запаниковала в свой первый день и попросила Кетла о помощи.
Пат прислонилась спиной к горе, как и тогда, и немного отдышалась. Только сейчас она заметила, что на небе совсем нет звезд — видимо, его затянуло тучами. Последний раз тучи над Илией появлялись во время черной бури, приведшей их с Кетлом в место, где высокое небо. Дожди, которые вызывал дор из небольших облаков, не в счет. Пат постаралась взять себя в руки — ничего, она успеет дойти.
Повернула за крутой поворот и вышла на открытый участок, перешеек между двух скал, не защищенный с обеих сторон. Когда она шла здесь днем, он казался широким, а в первый раз Кетл вел ее за руку. Сейчас светляки зависли прямо над этим местом, и Пат убедилась, что тут гораздо уже, чем ей хотелось бы. На открытом пространстве ветер усилился, а где-то в горах послышалось зловещее завывание.
Несмотря на страх, Пат ускорила ход и благополучно миновала опасный участок, но дальше дело пошло хуже. В горах стоял негромкий, но зловещий гул, отдающий вибрациями под ногами. Оставалось только надеяться, что горы не начнут «разговаривать» в полный голос. Со стороны моря налетел ветер, и, чем выше она поднималась, тем сильнее он становился. Глаза приходилось закрывать от летящей в них пыли.
Когда Пат в очередной раз зажмурилась, прислонилась к скале и раскрыла глаза, то решила сперва, что ослепла. Вокруг стояла кромешная темнота. Светляки испарились, похоже, их унесло от нее ветром. Потеря была ужасной — живые существа не только давали свет, но и поддерживали своим присутствием. Она оказалась одна, в горах, на краю пропасти, на узкой тропинке, в темноте, которая резала глаз, в темноте, которой всегда боялась. А за очередным поворотом с крутым подъемом ее поджидал готовый снести ее вниз ветрище. Только чувство нереальности происходящего помогало ей не разрыдаться от ужаса.
А может, кокон уже разрушен, и все вокруг погибли? В любом случае, никто не станет искать ее до утра, а может, и дольше — Кеунвен в курсе, что она не любит рано вставать. Если с ней что-то случится, никто не узнает.
Позвать Стара «прямо»? Он должен ее услышать и на таком расстоянии. Заставить поднять всех на уши, чтобы спасти ее? Пат не могла этого сделать — из упрямства ли, или той самой ложной гордости, о которой говорил дор. Тем более с ней еще ничего не случилось.
Она все еще может вернуться сама. Наощупь, но — вниз, а там дорога станет шире, и ветер внизу ослабнет. Но — что сейчас с Кетлом? Где застал его ураган? А вдруг он лежит без сознания где-нибудь в саду, снаружи пещеры? Она звала его, не переставая, но — бесполезно.
Ноги ее совсем ослабли, разболелась голова. Высоко над горами вспыхнула молния, осветив все вокруг — Пат обрадовалась ей, как другу, убедившись, что мир не погрузился во тьму навсегда, а она сама не зависла в пространстве. Вот скала, вот обрыв — даже этот вид ее радовал, лишь бы его показывали.
Пока он удерживается в памяти, надо идти. Пат заставила себя оторваться от стены и двинулась дальше наощупь, преодолевая порывы ветра, не отрывая руки от скользкой скалы справа, наклоняясь как можно ниже, чтобы не снесло. Истинное зрение, которое сейчас очень бы пригодилось, никак не включалось. Несколько раз всполохи за горами освещали ей путь — теперь она просто мечтала о них, хоть они и сопровождались усилением гула в горах. Но камни вокруг пока не летали, и на том спасибо.
Ее движение совсем замедлилось. Чтобы подняться на полметра, ей приходилось ощупывать сначала камни руками, искать край, чтобы знать, куда не надо ступать. Вскоре она уже практически ползла. Через полчаса рискованного подъема Пат преодолела всего шагов двадцать. Ей хотелось лечь, забиться в угол, закрыть лицо руками… Руки-ноги дрожали, глаза напрасно были раскрыты до предела — она ничего не видела. Но мысль о Кетле заставляла ее делать усилие и ползти дальше.
Потом скалы воздвинулись с двух сторон, и Пат обрадовалась: она вспомнила это место, здесь почти безопасно, а ветер сюда не задувал. Она встала с четверенек и пошла наощупь, но довольно уверенно, придерживаясь правой стороны. Надежда вернулась к ней — отсюда уже недалеко.
Потом левая «стена» закончилась, а вскоре и правая рука нащупала пустоту. Зато почти сразу Пат уперлась в скалу, откуда начиналось подобие лестницы без всяких перил — последний рывок, и она взойдет на площадку перед пещерой. Пат сделала шаг назад и немного постояла, прислонившись к стене справа, прежде чем ступить на неровные каменные ступени, с двух сторон окруженные пропастью.
В тот самый момент, когда, сделав глубокий вдох, Пат залезла на первую ступень, она вспомнила про последнюю — ту самую, на которую Кетл втягивал ее обеими руками, и на преодоление которой у нее в любом случае сил не осталось. Искушение бросить все, кинуться навстречу ветру, не сопротивляться, одолело ее. Она уже не могла думать о Кетле, который, возможно, находился где-то совсем рядом. Страх, парализующий и лишающий воли, овладел ею целиком. Только иной, еще более сильный страх, выползший из подсознания, помешал ей сделать шаг в безвозвратность: бабушка говорила, что покончившие с собой навсегда оказываются вот в такой темноте. В вечной темноте и вечном одиночестве.
Голова болела невыносимо, словно ее сдавливали металлическим обручем. Почти ничего не соображая, Пат собрала остатки мужества и позвала Кетла вслух, пытаясь перекричать ветер, и сама не услышала своего голоса. А ее руки-ноги вдруг снова начали карабкаться. Где она брала на это силы, какой инстинкт ею двигал, Пат не знала.
Вот и последняя ступенька. И новый порыв ветра — стоит ей оторвать руку и ногу одновременно, чтобы сделать рывок вверх, и ее снесет. Пат обеими руками уцепилась в шершавый камень, прильнула к скале всем телом и попыталась подтянуться. Ее пальцы держались за острый край площадки, оцарапанные до крови, они не скользили, но руки ослабли. Она чуть приподнялась, оторвав от опоры ноги, но тут же в панике нащупала ее снова. Ветер то накидывал капюшон ей на голову, то сдувал его. Пат опять попробовала подтянуться, не решилась закончить рывок, и, отдышавшись, снова позвала Кетла. Никакого ответа.
Голова просто раскалывалась, и Пат застонала от боли и бессилия. Казалось, она в собственном бреду, в необъяснимом кошмаре. Зачем она полезла сюда… Кетл… Кетл… Завтра он узнает, и будет считать себя виноватым. Нет, нет, ей надо выжить!
«Увалень!» — внезапно вспомнила она. Надо только позвать его! Он подлетит и вытащит ее. Пат представила ригаза, позвала его, подождала немного — Увалень не появился. Видно, при таком ветре ему не удержаться в воздухе.
Пат собрала все силы, напрягла руки и сделала резкий рывок — последнюю попытку. Сил не хватило. Она в панике нащупывала ногой камень — но ноги его не нашли. И Пат поняла, что это конец. Руки от неимоверного усилия ослабли настолько, что еще несколько секунд, и… можно и не ждать, просто отпустить пальцы. Уже даже не страшно, просто конец. У каждого он свой, вот это ее. Вот уже одна рука сползла, какое облегчение, потом вторая…
А потом… Пат не упала. Она полетела, но не вниз, кувыркаясь в забавах ветра, а вверх. Даже не полетела, а чуть-чуть подлетела, совсем немного, но достаточно, чтобы загрести руками по платформе, словно в воде, лечь на нее грудью, а потом и животом. Подтянула ногу, потом другую и поскорее выползла на ровную поверхность. Как это произошло, она решила пока не думать, тем более что голова просто лопалась. Она только выдохнула «спасибо» неведомо кому, отползла, не вставая, подальше, и несколько секунд пролежала плашмя, уперевшись лбом в холодную поверхность площадки, пытаясь хоть чуть-чуть умерить разрывавшую голову боль.
Наконец, сделав очередное усилие, Пат приподняла голову и осмотрелась, если так можно выразиться, когда находишься в полной темноте. Ничего, кроме пустоты и завывания ветра. Внутренний гул в горах за ним еле слышен. Ни краев платформы, ни пещеры не видно — все слилось в сплошную черноту. Как Пат ни призывала светляков, их, казалось, сдуло навсегда.
— Кетл! — крикнула она из-за всех сил, точнее, попыталась крикнуть — потому что на деле издала только жалобный писк. Ветер затыкал ей горло, плотно замещая собой все вокруг.
Она на четвереньках поползла туда, где, с ее точки зрения, находилась пещера и с облегчением наткнулась на каменную стену, поползла вдоль нее левее и рука, наконец, провалилась, нащупав вход. Внутри она сразу — откуда только силы взялись? — вскочила на ноги и заметалась: что, если Кетла здесь нет? Что, если он где-то там — наверху, в месте, где для него «высокое небо»?
Завывания ветра остались снаружи, но ей казалось, она слышит дыхание… или не слышит? Тревога захлестнула ее, и она кинулась, не разбирая дороги, туда, где раньше спал Кетл. Наткнулась на что-то, упала на колени и уперлась руками в край его постели. И почти сразу нащупала его руку — кажется, теплую… плечо, голова, лицо! Он здесь! Но почему он лежит неподвижно?
— Кетл, Кетл, очнись, — прохрипела Пат, голос все еще не вернулся к ней.
Да нет же, он жив, он теплый, даже горячий, и он, кажется, дышит, но почему не реагирует? Голова лопалась, из глаз хлынули слезы, Пат принялась трясти его, и, наконец, почувствовала, что он ее слышит.
— Паттл Исия… — выговорил он ошеломленно.
— Да… — всхлипнула она, обхватив обеими руками его голову, иступлено целуя его лицо и плача, но теперь уже от облегчения: живой, живой!
Она знала, что сейчас он вырвется и оттолкнет ее, но эти несколько секунд принадлежали ей. Оказывается, ни о чем она не мечтала так сильно, как прижаться к нему и обнять его, пускай на одно мгновенье.
***
Убежав из пещеры Кеунвена, Кетл кинулся к своему куори. Он боялся, что ему не хватит энергии улететь, но он смог. Он знал, что Кеунвен видел его цвета, но надеялся, что тот не выдаст. В конце концов, все, что происходит с ним, происходит только с ним. А что с ним происходит… уже неважно.
Вернувшись домой, Кетл впервые сделал то, чего никогда не делал. Отключил связь. Со всеми, с любым, кто захочет связаться с ним «прямо». Ему нечего им сказать. И он больше не должен разговаривать с Паттл Исией. Ему нельзя с ней разговаривать. Она уже почти замужем.
Над океаном собирался шторм, и в горах, должно быть, ночью пройдет гроза. Но Кетл подавил в себе желание вернуться и убедиться, что землянка в безопасности. Она теперь надежных руках, в лучших, которые можно пожелать.
Однако душа его разрывалась от горя. Теперь он теряет ее… совсем по-другому, но теряет… Она останется жива, но он потерял ее навсегда…
Кетл не помнил, как погрузился в глубокое забытье — организм сам включил защиту, но и в полусне-полубреду не смог отключить тревог. Сквозь шум ветра ему слышался голос землянки, ему снилось, что он потерял ее где-то в горах, и он лазил по скалам, пытаясь найти и спасти ее…
Горы гудели, но мучительный морок не покидал Кетла, его муторное блуждание продолжалось, заставляло метаться по постели, он и хотел, и не мог очнуться, не понимая, где сон, а где явь.
В этом мороке Кетлу виделось, что он вернулся к пещере, так и не найдя Паттл, а потом вдруг услышал ее слабый вскрик и наклонился над скалой. А, наклонившись, будто бы увидел землянку — она висела на одних руках, не в силах взобраться на платформу. Кетл рванулся, но остался стоять, словно окаменел, превратился в статую. Увидев его, Паттл Исия оторвала руки от камня, за который держалась, протягивая их к нему в поисках защиты, и сорвалась. Он закричал, точнее, попробовал закричать, и увидел, что она не упала в пропасть, а взмахнула руками и повисла в воздухе, будто птица. Надежда снова воскресла в его сердце. «Лети, лети сюда, вверх, скорее», — пытался сказать он, а землянка словно не понимала. Ветер относил ее от него все дальше и дальше. И тут его тело вдруг снова начало его слушаться, Кетл бросился к краю пропасти и прыгнул, пытаясь ее поймать.
«Кетл! — крикнула она в ужасе, улетая все дальше. — Кетл, Кетл!»
А он уже проваливался куда-то вниз, удар… И вместо удара очнулся вдруг в темноте, покинув кошмар.
Но проснулся ли он, или очутился в новом сне, он не знал. Потому что ее голос — голос Паттл Исии — раздавался совсем рядом, возле самого уха. Кетл резко сел, произнося ее имя. Он хорошо видел в темноте, но сейчас ему не понадобилось зрение — ни обычное, ни настоящее. Потому что он всем телом ощутил ее присутствие, она прижалась к нему, крепко обхватив руками, и по его щекам потекли ее слезы. В ответ руки Кетла тоже, без всякого участия разума, обняли и сдавили ее — так крепко, словно он держал ее сейчас там, над скалами, над обрывом, и стоит отпустить — и она исчезнет навсегда.
— Паттл… — прошептал он. — Как?.. Как ты здесь?..
— Ты не отвечал… Я звала! Я испугалась! Я думала, ты… я пошла и…
Она замолчала, не в силах облечь свои чувства в слова, а Кетл и вовсе не мог произнести ни слова, настолько невероятным казалось, что она одолела весь этот путь, в темноте, одна. Само ее присутствие здесь казалось невероятным.
Но с ней было что-то не то. Утром, когда он спас ее ценой крови и цвета, он вступил с ее энергией в тесную связь, и сейчас сразу же ощутил болезненные пульсации.
— Что?.. Ты ранена?
— Голова, Кетл…
Он отстранился от нее, и она покорно замерла под его руками — Кетл положил ладони ей на виски, забирая из них усталость и боль, рассеивая их навсегда.
— Как они отпустили тебя?! Стар… как он мог… ты должна была остаться с ним… только так… спастись… — из последних усилий проговорил он, пытаясь сохранить остатки рассудка.
— Нет, нет… я не останусь… я не хочу спасаться со Старом. Я не люблю Стара! Мой дом только там, где ты. Если ты не… я не хочу… мне наплевать, что со мной будет… Я не вернусь, слышишь!
Ее цвета сияли так ярко, что, будь это видно обычным зрением, осветили бы пещеру целиком. Бушевала ли снаружи стихия — он уже не знал и не слышал. То, что творилось внутри него, оказалось сильнее.
— Паттл!
— Они… они все равно знают, Кетл! Они сами… я ничего не говорила… я…
Кетл не понимал, как это случилось, но в следующую секунду он снова ощутил ее в своих объятьях. Ни о каком балансе речи уже не шло. Давно разрушенный, сейчас он оставил Кетла безвозвратно. Огонь превратился в пламя, пожирающее его целиком, в стихийное бедствие, противиться которому он уже не мог. И не хотел. Он не мог вспомнить, почему он должен противиться, да и вообще ничего не мог вспомнить. Было ли с ним что-то еще, до того дня, как он впервые увидел землянку на пороге ее старого куори?
Кетл всегда был убежден, что его разум управляет телом, иначе и быть не может, но сейчас тело взяло власть в свои руки. Потому что и душа его хотела того же. Он знал истинную сущность многих предметов и явлений, но истинную сущность этого не терпящего препятствий чувства познал только сейчас.
Любовь к этой женщине, их любовь друг к другу должна была найти выход, она должна была воплотиться или убить их сейчас. Впрочем, Кетлу казалось, что они и должны будут умереть… что они уже умирают… По крайней мере он умирал сейчас от пронзающей его нежности, погибал от неутоленного желания.
Это желание заставило их прильнуть друг другу так, как это только возможно. Они опустились на подстилку, сжимая друг друга в объятьях, и замерли. Каждая частица их тела ощущала другого, и казалось, что это наслаждение будет вечным. Но через секунду этого стало недостаточно. Их ноги искали то положение, в котором они могли максимально слиться друг с другом. Руки Паттл охватывали лаской его шею и спину. Его руки тоже мечтали объять ее целиком. Паттл снова начала целовать его лицо, везде, куда попадали ее губы… и он делал то же самое, пока их губы не нашли друг друга, и каждый из них не испил из источника, подаренного другим. Ни утренний, ни вечерний напитки не могли сравниться со вкусом их поцелуя, от которого пламя возгорелось только сильнее.
Они одновременно поняли, что ткань их одежд преступно отделяет их друг от друга, и это стало настолько невыносимо, что они рывками освободили друг друга от последнего препятствия — быстрее, быстрее…
И Кетл замер, увидев, как красива Паттл. Ее глаза смотрели прямо в его глаза, хотя она не могла видеть его сейчас. Ее чистая белая кожа светилась в темноте, как поверхность воды на вершине горы, где высокое небо, и он не верил, что посмеет еще хоть раз к ней прикоснуться.
А его руки и губы почему-то посмели. И не остановились, пока не познали ее всю, доверчиво устремившуюся к ним навстречу. Его губы снимали свет с ее шеи, груди, бедер, но от этого она сияла все больше, и насытиться он не мог. И тогда она притянула его к себе, а потом… потом они соединились полностью, и теперь он действительно почувствовал ее целиком. Она только сделала короткий вдох, ощутив это, но им всего было мало. Достигнувшее своей вершины желание пульсировало, рвалось, болело… Их прямой разговор — без единого слова, потому что слова были больше не нужны, — не переставал ни на минуту. Не только их тела слились в одну плоть, все стало единым, все мироздание помещалось сейчас в них одних. Кетл не знал, сколько это продолжалось, он только хотел, чтобы это длилось и длилось… А потом по их телам одновременно — он чувствовал ее так же, как себя, — разлилось наслаждение невиданной силы, и они обрели такую легкость и такое блаженство, что взлетели, приподнявшись над своим ложем.
Когда они медленно, не разжимая объятий, опустились обратно, в проем пещеры уже струился утренний свет.
— Как ты прекрасен, — произнесла Паттл, глядя на него так, как никогда еще не смотрела.
Вслух или мысленно, он не знал. Для них теперь это было одно и то же.
***
— Как ты прекрасен! — повторила она позже, когда они вместе вышли из озера цветов, куда спустились для омовения, и где соединились снова, только медленнее и нежнее, купаясь в шелке благоухающей воды и лучах рассветного Фатаза.
А до этого они не произнесли ни слова, потому что никаких слов было не нужно. Кетл сам одел ее и в пещере, и сейчас, у воды, а она с радостью позволяла ему это делать, словно понимала, что каждое прикосновение к ней доставляет ему трепетное удовольствие. И он знал, что и она чувствует то же, потому что не упускала случая дотронуться до него рукой или губами.
Теперь он не отпускал ее ни на минуту, он больше представить себе не мог, что может не чувствовать ее пальцев в своих, что сможет вынести, если она окажется дальше, чем на расстоянии их вытянутых рук. Мгновение, когда она отворачивалась, когда он не видел ее глаз, пугало его, пока их взгляды не встречались снова. Рассвет только занялся, и Фатаз осветил ее тело розовым, ее волосы блестели от воды, ее руки снова обвили его шею.
— Я старый, — зачем-то произнес он в ответ и сам удивился, услышав звук своего голоса.
Казалось странным вообще что-то говорить.
— Ты? — она рассмеялась, и ее смех разлился вокруг — такой звук бывает в лесу, когда там поет раз в году хрустальное дерево, встретившись с весенним дождем. — Тебя ни с кем невозможно сравнить…
И добавила, засмеявшись еще раз:
— Да и не с кем мне сравнивать. Но я точно знаю, что любая земная женщина отдала бы все, что имеет, чтобы быть на моем месте.
Он не понимал, что она говорит, ему было достаточно звука ее голоса. И он не осмеливался пока думать о том, что ему предстоит — осознание того, что он натворил. Потому что тогда ему придется испытать ужас и вину за содеянное, а он испытывал сейчас только восторг. Кетл знал, что он пал, что вовлек в это женщину, которую любил больше своей жизни. У которой благодаря ему никогда не будет детей, и которую осудят вместе с ним и Силы, и илле. И при этом смеялся от радости, видя, как смеется она.
Вчерашнего урагана как ни бывало. Они обошли сад, с радостным удивлением отметив, что ни одно дерево не пострадало, ни одна ветка или плод не сорвались на землю, словно вся непогода только приснилась им вчера. Они взяли столько плодов, сколько смогли унести в руках, и поднялись по дальнему пути домой.
— По сравнению со вчерашней темнотой, — сказала Паттл, — в проходе почти светло. Да это и не важно. Ведь ты рядом. Знаешь, Кетл… Здесь мне кажется, что мы первые люди во всей Вселенной, и никого во всем мире больше нет.
Кетл промолчал, его все еще не покидало ощущение нереальности.
— Скажи, мне это привиделось, или мы летали там, в пещере? — тихо спросила она.
— Так бывает, — коротко вымолвил он после паузы.
— Со всеми? У вас так у всех?
Кетл не ответил, он не мог сейчас говорить про это. Сейчас, второй раз, в воде, полета не было, и он скорее был рад этому. Потому что этого не должно было быть. Не дождавшись ответа, Паттл почему-то не стала переспрашивать, но и о другом не заговорила.
Не успели они войти в пещеру, как Кетла вернули к реальности. С ним связался Кеунвен, в тревоге сообщив, что землянка пропала.
«Она здесь, со мной», — просто сказал Кетл.
На том конце разлилось молчание — Кеунвен ждал объяснений, но Кетл был не готов рассказать о случившемся.
«Но… как она попала к тебе — я не слышал, как ты прилетал», — наконец, произнес его друг.
«Я не прилетал, она поднялась сама, пешком», — ответил Кетл.
Кеунвен пораженно умолк. Кетл боялся услышать его ответ и тут же добавил: «Мы будем с тобой говорить позже».
«А… землянка? Ты привезешь ее обратно или кому-то за ней прилететь?»
«Землянка останется здесь».
«Дор Кетлерен, землянка не может остаться с тобой».
«Почему?» — задал бесполезный вопрос Кетл.
«Ты знаешь почему, дор».
«Она останется!» — резко сказал Кетл и прервал связь.
И теперь словно видел, как его друг, нахмурившись, тревожно решает, как поступить — сообщить ли Теаюригу или подождать.
— Твое отсутствие уже обнаружили, — сказал он вслух, обращаясь к землянке.
Он попытался встревожиться, но осознал лишь, насколько ему безразлично, что скажут другие. Они все равно не смогли бы продолжить свой род с ее помощью — теперь он видел это настолько ясно… Так же, как он не мог без нее, так и она не смогла бы стать чьей-то женой. Если бы дело было только в этом, его совесть была бы чиста… Но и совесть сейчас отступила, на время дав ему послабление — по крайней мере, пока он смотрел на Паттл.
Кетл вынужден был отпустить ее руку и наблюдал теперь, как она порхает по пещере, готовя утренний напиток.
— Ну и отлично — ничего не придется объяснять, — беззаботно сказала Паттл.
Кетл не был в этом уверен, но спросил, наконец, то, что давно собирался:
— Скажи, как ты смогла подняться сюда, ночью, во время шторма? Ты даже днем не могла идти по скалам одна, а когда мы шли сюда первый раз, мне пришлось втягивать тебя наверх… Паттл, ты могла погибнуть!
Его лицо покрылось испариной, как только он представил, что мог никогда ее больше не увидеть, что она разбилась бы — по его вине, и он даже тела ее не нашел бы. Вчера он чуть не потерял ее во время нападения, а она снова подверглась такой опасности! Кетл тут же вскочил, подошел к ней и спрятал в объятьях, заново переживая ночной кошмар.
— Ну, мне хочется, конечно, помучить тебя и рассказать, чего я натерпелась, но я лучше не стану, — улыбнулась она. — Это ведь ты? Ты помог мне подняться сюда, в самом конце?
Кетл в изумлении смотрел на нее.
— Паттл, я был в забытьи. Ты… мне виделось во сне, как ты падаешь в пропасть….
— Наверное, ты мысленно спас меня!
— Нет. Я не смог.
— Но… кто же тогда? Я почувствовала, как меня подхватили и просто подняли на платформу!
Ответ был только один, хотя и невероятный.
— Ты сама, — задумчиво сказал он. — Твой цвет. Ведь ты жертвовала жизнью ради меня. Твой индиго не допустил, чтобы ты умерла, не найдя меня.
Она помотала головой:
— Чепуха, Кетл. У меня нет сверхспособностей.
— Тебя спасли Силы, и это главное, — твердо произнес он. — Вспомни, у меня даже не было связи с тобой в тот момент.
— Подожди, а кстати! Почему ты вчера отключил связь? — она нахмурилась, пытливо вглядываясь в него.
— Ты знаешь, почему, — выдохнул он, и счастье стало уходить из него, уступая место правде. — Чтобы не произошло то… что произошло. Прости меня. Если бы я остался на связи, ты бы не рисковала так страшно. И не случилось бы… непоправимого.
— Непоправимого?! — возмутилась она, и цвета ее полыхнули желтым. — А я… а мне-то казалось, что ты так же счастлив, как я!
Ее глаза покидала радость, сменяясь упреком и болью. Она попыталась отстраниться от него, но Кетл не отпустил.
— Я люблю тебя, Паттл Исия. Люблю, как дышу, и ты это знаешь. Но я не должен был так поступать с тобой.
— У тебя не было выбора, — серьезно сказала она. — И у меня тоже. Я знаю все твои причины, и я уже сказала Кеунвену: мне все равно. Мы последовали своим чувствам и никому не причинили зла. Твоя любовь ко мне — это не зло. Когда ты поймешь это, Кетл…
— Любовь-веущхве не благо и не зло. Всему во Вселенной, чтобы стать благом, нужно быть освященному Силами.
— Я знаю… но виноват вовсе не ты, а я! К тому же никто не мешает нам стать мужем и женой теперь, и мне плевать на все, что скажут твои иляне, плевать на твой возраст и детородность, плевать на твои угрызения совести перед Бокчерригом и другими, плевать, что ты стыдишься быть счастливым и боишься предстать со мной перед Силами, оберегая меня от неудачи. Кетл, мне все равно не нужен другой муж!
— Теперь все это не важно, Паттл Исия, потому что содеянного не изменить. Я тебя никогда не оставлю, и мне все равно, что скажут другие. Теперь я думаю только о Силах, которые мы обманули. Только Они должны соединять разумных, чтобы те стали одной плотью, кровью и цветом. А мы это сделали самовольно.
— Да, сделали.
— Но не до конца. Мы соединили плоть и кровь, но мы не можем сами соединить свой цвет. Нам придется предстать перед Силами и попросить их принять то, что мы уже совершили без Благословения, и попросить соединить наши цвета. Это как шантажировать Силы, заставляя их признать то, что уже свершилось. Я не знаю разумных, которые бы так поступили. Если Силы не соединят наши цвета…
— То что? Мы должны будем расстаться? Нет, Кетл!
— По законам илле, если Силы не благословят пару, она должна расстаться, и никто не преступил этот закон. В нашем случае я не знаю… Мы уже соединились, и я не оставлю тебя никогда. Но и браком это считаться не может.
Кетл не стал говорить, что боится даже представить себе такой результат.
— В любом случае, нам лучше попросить Благословения сейчас, чем не делать этого вовсе, — беспечно сказала землянка. — Тем более что, как ты и сказал, ничего изменить мы уже не можем. Кетл, я хотела это сделать с тобой всегда!
Она смутилась и поспешила добавить:
— Я имею в виду, стать твоей женой перед Силами. Это ведь ты был против. И потерял цвет, и умер бы, но стоял бы на своем!
Он некоторое время думал, но не смог найти в ее словах ничего, с чем нельзя было не согласиться.
— Я не слышал Их воли, — печально сказал он. — Но думал, что действую правильно, ради тебя. И вот к чему это привело. Я пытался стать индиго… — он горестно усмехнулся. — Но, как говорят у нас, «каждому свой цвет». Если бы я остался эгоистом, как раньше, и взял бы тебя в жены, мы бы действовали вопреки рассудку, но по закону. Однако я боялся, что Силы не благословят нас.
— Мы должны были рискнуть!
— Наверно, ты права. По крайней мере, мы избежали бы падения, и я не увлек бы тебя за собой.
— Кто кого еще увлек, — хмыкнула она мрачно.
Теперь ему было легко читать ее мысли, но он решил сделать вид, что не понял. Потому что она явно думала сейчас, что вариант избежать падения и расстаться ей нравится гораздо меньше, чем та ситуация, в какой они оказались сейчас. И он боялся признать, что и ему тоже.
Осталось только взяться за разум теперь и сделать то, что еще можно сделать. То, что они должны сделать.
— Мы спустимся вниз, — сказал он. — И расскажем всем. А потом Посредник, когда его выберут, проведет церемонию. Отказать он уже не сможет…
— А там будь что будет! — закончила она бодро.
Да, будь что будет… нет, не так! Кетл даже думать не мог о том, что случится, если Силы их не благословят. Они не просто станут изгоями перед Силами и илле. Они будут вместе… но только до падения кокона. Потом на землянку падет проклятье, предназначенное красным людям, ведь она не станет его женой. И она умрет, по его вине. На лбу выступил холодный пот.
Но ведь он честно пытался отдать ее Стару, и готов был умереть на этом пути! А Силы рассудили иначе… Силы? Так значит, так рассудили сами Силы? Кетл почувствовал, что запутался. Сейчас он не понимал, не слышал Их голос.
— Может, так рассудили Силы, — сказала землянка, читая его мысли, что было теперь неудивительно.
— Мы не можем на это надеяться, — сказал Кетл. — Нам надо предстать перед Ними и узнать их волю наверняка.
— Мы и сейчас перед Ними, — негромко сказала Паттл. — Кетл, пожалуйста, успокойся. Конечно, мы поспешили, но я знаю, что если Они кого-то предназначили мне, так только тебя.
— Я боюсь за тебя, — вырвалось у него. — Когда кокон…
Он даже не смог закончить, но она притянула его лицо к себе и мягко коснулась губами его глаз.
— Кетл… — в ее взгляде появилось что-то странное. — Кто-то вытащил меня вчера наверх, прямо за шкирку… Понимаешь, я уже падала… должна была упасть! Я точно знаю, что это не я сама, и не ветер… Но даже если и ветер, то… В общем, я думаю, что мне помогли… что это сделали Силы.
— Но…
— Я хочу сказать… если Они спасли меня, то зачем бы Им эта отсрочка? Тебе надо перестать бояться за меня. Может, если ты перестанешь думать, что мое спасение зависит только от тебя… может, тогда ваши Силы сами позаботятся обо мне?
А потом она, глядя ему в глаза тем самым новым взглядом, произнесла своим новым голосом, наполненным чем-то глубоким и тайным:
— Я твоя, Кетл… я только твоя. А ты мой. Нет, не так… мы — одно. Мне кажется, все будет хорошо… мне так кажется.
Кетл не ответил, он не был ни в чем уверен, кроме того, что каждого, кто попробовал бы сейчас увести ее от него, он мог бы убить. На что еще он окажется способен? Но ее слова о спасших ее Силах немного его утешили.
— Кетл, скажи, — вдруг лукаво улыбнулась она, — как поживает твой баланс? Ты теперь спокойно обнимаешь меня, целуешь… а раньше не мог притронуться.
Он даже не сразу понял, о чем это она. Перемены в ее настроении напоминали блики на глади воды, которые дарит Фатаз — то рассыплется искрами, то погладит, то отвернется.
— Как странно, что ты спрашиваешь, Паттл, — удивился он. — Мой огонь к тебе не угасает, но он не мучает меня теперь, когда мы соединились.
— А как же моя белая кожа? Ты ведь поэтому не хотел жениться на мне?
Кетл, наконец, понял, что она просто дразнит его.
— Но ты ведь пришла вчера в темноте, и я забыл, какого цвета твоя кожа…
Он увидел, как вытянулось ее лицо, а недоумение в глазах сменилось недоверчивым гневом, и расхохотался.
— А у тебя, оказывается, есть чувство юмора, — она тут же рассмеялась вместе с ним. — Это хорошо. А то я боялась, что ты не будешь понимать земных анекдотов. Кетл, я теперь вижу твои цвета. Причем постоянно. С того момента, как ты… как мы…
— Мы пойдем вниз, — еще раз сказал Кетл и крепко прижал ее к себе.
***
Она не шутила, когда говорила о том, что любая земная женщина позавидует ей. Сравнить ей, действительно, было не с чем, но — сенсорвизоры в помощь, — не сомневалась, что чисто технически процесс инопланетной близости мало чем отличается от земного. И при этом Пат могла поклясться, что отличается во всем.
И дело было не только в потрясающем сложении и физической форме Кетла, и даже не в фантастических ощущениях, которые она испытала, не говоря уже о полном отсутствии дискомфорта при первой близости… (что касается полета в конце, о котором Кетл почему-то не желал говорить, то это вообще за гранью).
И все-таки не это было главное. А то, как он любил ее… без малейшей червоточины, без царапины недоверия. Как он смотрел, какая полнота чувства присутствовала в каждом его взгляде, в каждом прикосновении! Люди не могут быть так близки, настолько близки. Даже между любящими бывает напряженность или непонимание, сомнения и недоверие. Но какое может быть недоверие к самому себе? Ей казалось, что Кетл понимает ее лучше, чем она сама, и знает, чего она хочет, раньше, чем она даже подумает.
Как же счастлива она была сейчас, что не вступила в тягомотную связь с Артуром, для которого навсегда осталась бы на втором месте после его работы, карьеры, увлечений. Если бы Артур предложил ей тогда долгий контракт (Силы мои, контракт — что за мерзкое слово!), не вел бы себя как эгоист, вспомнил бы про романтику и надавал обещаний вечной любви, то все бы случилось. И тогда — она не смогла бы стать целиком его, Кетла! Полностью его. Только его.
Теперь она понимала, что они с Артуром просто не любили друг друга по-настоящему. Не только он, но и она. То есть, конечно, она любила, в обычном земном понимании слова, их тянуло друг другу, они очень друг другу нравились. Но она же просто не знала, что бывает такое! Когда любишь другого куда больше, чем самого себя, когда дышишь только его дыханием, смотришь на мир его глазами…
На самом деле, Пат не думала обо всем этом такими словами, она больше не мыслила подобными категориями, она просто проживала все, что с нею случилось, здесь и сейчас. То, что чувствовал и делал Кетл, чувствовала и делала и она сама. И когда они вместе, молча, не сговариваясь, пошли к озеру цветов, и когда между ними снова случилась близость, и когда он выбирал для нее плод, а она подавала ему чашу — его мысли продолжали ее движения, и наоборот. И теперь, когда надо было идти вниз на суд илян, они оба знали, как будут вести себя и что говорить.
Ей каждую минуту хотелось отдать ему все, что она только могла, и при этом она сама испытывала его наслаждение, его радость. Разделить это на свое и чужое было бы невозможно. Даже ригаз, хотя она и тревожилась, что он до сих пор не объявился, стал бы сейчас лишним. Ведь он потребовал бы от нее прикосновений, которые полагались сейчас лишь Кетлу.
Если что-то ее и тревожило, то только его тревоги. Она хотела избавить его от беспокойства. Теперь она знала (хотя никак это не ощущала), что они, соединившись плотью и кровью, все еще не соединены цветом. Раз они должна быть едины во всем, то, значит, и в этом. Это важно для него, а значит, и для нее.
И меньше всего ее волновало, что скажут иляне.
Однако когда их куори приземлился внизу, дор огорченно повернулся к ней:
— Мы не должны при всех держаться за руки или как-то дотрагиваться друг до друга. До Благословения этого делать нельзя, это может всех потрясти.
— Хорошо, — сказала она, раздумывая, как бы сделать, чтобы ее пальцы, которые теперь сами сплетались с его, приняли этот довод во внимание, и добавила:
— Не будем заставлять их нервничать. Тем более что поводов для этого у них хватит и так.
Продолжение - глава 26.
(начало - глава 1, глава 2, глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 8, глава 9, глава 10, глава 11, глава 12, глава 13, глава 14, глава 15, глава 16, глава 17, глава 18, глава 19, глава 20, глава 21, глава 22, глава 23, глава 24)
художница Елена Юшина