Темнота сожрала с потрохами, пережевала и выплюнула. И нет более ничего, и меня даже нет. Хотя нет… Что-то осталось, иначе я бы не могла видеть, а я вижу. Вижу себя.
Я сижу на коленях, сжимая в объятиях девичье, окровавленное тело. Мои плечи тряслись, и красные, длинные волосы застилали лицо. Потом что-то неуловимо изменилось, и я уже стою с мечом наголо, с которого стекает чужая кровь. Мои глаза полыхают адским пламенем, зубы обнажены в оскале, и я чуть ли не рычу. А вокруг море бездыханных тел…
— Это неправда!
Я смотрю в другую сторону, откуда послышался крик, и вижу опять себя. На моих коленях лежит голова отца, и из уголка его рта, стекает струйка крови, разбавленная моими слезами. Но я уже не плачу, а остановившимся, невидящим взглядом гляжу перед собой, привалившись сломанной куклой к стене. А внутри этой куклы дремлющий, свернувшийся зверь…
— Огнём и мечом, я насажу мир на эту исстрадавшуюся землю. И пусть даже Небеса отвернутся от меня!
Я стою, гордо расправив плечи, с которых огнём стекает красный плащ. Меч высоко поднят к далёкому, равнодушному Небу, и лик мой полон мрачной решимости. Слышится утробное рычание, я опять поворачиваю голову. Это ещё я и опять я. Стою с мечом в тесной темнице, кольцами валяются обрезанные волосы, что утопают в крови. Мои глаза полыхают адским пламенем, зубы обнажены в оскале, и я чуть ли не рычу. И вот я на Арене. Маленькая, невысокая, пугающе-худая. Меня сотрясает дрожь. Но миг, я высок и силён, и не дрожу. Я полон ярости и желания и мстить, и спасать. А потом смертное поле, усеянное трупами, коими пиршествует вороньё, я стою посреди него, невысокая и хрупкая, в слишком громоздких доспехах, и кричу в небо. Я не хочу убивать! Не хочу! Но у меня нет выбора, нет сил противиться, и поэтому он берёт всё на себя. Я беру всё на себя, ведь кто кроме меня… Ведь именно для этого я спустился на землю.
На Арене я уступаю и ухожу в тень, и в тоже время делаю шаг вперёд. Я почти мертва, и в тоже время я полон жизни.
Образы меняются с калейдоскопической скоростью. Я смотрю на саркофаг, и вижу себя и внутри, и снаружи. Тот, кто живее живых, почему-то лежит в горбу тленными останками, а почти мертвец стоит рядом, смотрит, и с ужасом кричит, узнавая себя, видя свою смерть. Но сердце мертвеца ещё бьётся, бьётся, наливаясь, как спелое яблоко, алым, и просвечивая сквозь серую плоть. Но он ещё этого не видит, не понимает, и не чувствует, ибо ни то, ни другое, ни третье не может, ибо мёртв, будучи заключенным в гроб. А ведь всё это он уже почти мог, но увидев свой труп, про всё забыл.
Мне так страшно. Я хочу закрыть глаза, и я их закрываю маленькими, слабыми руками, вспоминая, что когда-то они были очень сильными. Не так, как сейчас, время от времени, а постоянно. Мне очень горько, мне ведь так жалко её, но когда конечность мертвеет, её отрубают. Мне её не спасти…
Ты прав. Мы с тобой сделаем это… и я исчезну. Мне вдруг опять стало очень страшно, но так будет лучше. Ведь ты сильнее меня, ты сможешь защитить Мин-Су. А я… всё равно уже даже имени своего не помню. Но это уже не важно, ибо я теперь и впредь — Дитя Зари.
Нет, ты ведь помнишь!
Да, помнила, но придя сюда я всё забыла… К чему мертвецу память?
Я открываю глаза, и вижу, как я-Дитя Зари, будучи в гробу, начинаю зарастать плотью, наливаться жизнью, красками, и как я-Йона начинаю разлагаться. Йона…
Йона!!!
Кто-то кричит, кто-то зовёт меня из беспредельного мрака. Голос кажется знакомым… Но зачем он меня зовёт? Мертвецы не только ничего не помнят, но и не слышат, будучи не в состоянии отозваться.
Йона!!! Вспомни!!!
Что я должна вспомнить, да и зачем?
Голос продолжает взывать ко мне, но я уже почти не слышу, хотя… почему-то начинаю возить рукой, с которой почти уже слезла кожа, по груди, словно что-то ища. Однако нащупать я ничего не могу, и ничего уже почти не вижу. Я распадаюсь…
Опять темнота, что пережевала и выплюнула, вспышка света — угасшее было зрение возвращается. Я с трудом сажусь в гробу, и вижу маленькую фигурку, что, лежа ничком, бесплодно шарит костлявой рукой по ввалившейся груди. Откуда-то кричат, и я, наконец, могу что-то разобрать.
Йона, не сдавайся! Ты точно уверен, в том что происходит?
Зови… Зови… Иначе не Она, а Он…
Второй, еле шелестящий голос я узнал сразу. Зено! Но почему… он не хочет, чтобы я вернулся? Разве… не меня он ждал в самом низу?
Я закричал, схватившись за голову, которую словно пронзили стрелой. И… обнаружил себя в роскошных покоях.
Я возлежал на мягком футоне в окружении подушек, и лёгкий балдахин нависал надо мной. Почему-то я ощущал себя глубоким старцем, хотя на моих красных волосах, что струились с плеч, не было и намёка на седину. Физически я был в расцвете сил, но моя душа… была изорвана на кровоточащие лохмотья.
— Ваше Величество!
На почтительном расстоянии сидел Зено, мой верный Жёлтый Дракон.
— Друг мой, подсядь поближе.
— Слушаюсь!
Я устало опирался на высоко взбитые подушки, разглядываю грубые, мозолистые руки, что были по самый локоть в крови. Она забилась под ногти, и въелась в кожу. Никто её не видит кроме меня.
— Моя жизнь на исходе, Зено, и здесь поделать ничего нельзя.
— Ваше Величество, не говорите так! — отзывается он, и боль и отчаяние искажает его юное лицо. Мне его очень жаль, жаль даже сильнее чем остальных, но вместе с тем… мне радостно. Радостно, что, наконец, ухожу. Ведь я так устал… и я… так жалок. Я — непослушное и блудное дитя небес оказался тем ещё эгоистом. Наверное, они все уже разочаровались во мне, как и я сам: радуюсь тому, что сбегаю. Но моя грешная радость была преждевременной. Я узнал, что это ещё не конец, и ужаснулся.
— Как же мы без вас, — пробормотал Зено, глотая слёзы. — И что… будет со мной?
Это я виноват. Если бы я не спустился, самонадеянно пологая, что могу изменить мир и людей, спасти их от всего и вся, но что в итоге вышло? Обреченность Зено, войны, насилие и несправедливость продолжают существовать, а я лежу, сдавшись и умирая, раздавленный и сломленный неподъёмной ношей. Жалкое зрелище…
— Я не пуп земли, Зено. Я всего лишь… человек.
Да, теперь я это понимаю, понимаю в полной мере… Понимаю, насколько я на самом деле слаб.
— Но вы столько сделали для людей! Вы создали Коуку — рай на земле!
Горько усмехаюсь:
— Я просто расхлёбывал ошибки юности, ибо во многом то, что происходило, был виноват я. И насчёт рая ты сильно преувеличиваешь.
Зено не нашёлся, что сказать, но явно особо мне не верил, будучи ослеплённый драконьей кровью. Братья мои, зачем? Зачем вы накинули ярмо на этих несчастных людей, заставив их служить мне верой и правдой? Я вам благодарен, ибо без них не смог бы, скорей всего, ничего исправить, но я не стоил подобного благородства. Ведь я первый, полный гнева, отвернулся от вас. Но самое страшное… то, что всё может повториться.
Я гляжу на моего бедного Зено, обречённого на бессмертие. Будучи глубоко виноватым перед ним, я не вправе о чём-либо его просить, но он моя последняя надежда.
— Зено, не печалься! Ты не вечно будешь одинок, и твои братья ещё вернутся. И я… тоже вернусь. Это будет особенное время, когда история совершит крутой поворот.
— Вы вернётесь?! — лицо Зено разгорелось восторгом, в глазах засветилась надежда, но я не смог выдержать этого зрелища, и опустил голову.
— И да, и нет. Это сложно объяснить, но я буду лишь ядром или вернее семенем, из которого появится цветком, новорождённая и чистая душа. Она будет изначально полностью человеческой, ибо выращена в утробе матери, в отличии от меня. Но я боюсь, что в этом ядре будет изъян, Зено. И этим изъяном… будет Дитя Зари. То есть — я сам, как совокупность всего пережитого и прочувственного.
— Дитя Зари? — удивленно переспрашивает Зено.
— Да, это моё человеческое имя, что дали мне, когда я стал человеком, но от которого мне пришлось отказаться.
Прости меня, Тэру. Я плохо обошёлся с твоим даром.
— Но почему вы отказались, и почему… изъян?
— Тогда я чуть не сошёл с ума, Зено… Я сделал очень много плохого под этим именем. Странно, что ты не слышал о нём…
— Вообще-то слышал, — тихо пробормотал обескураженный Жёлтый Дракон, и сник. — Слышал, как человек с подобным именем погиб.
— Да, я и правда, можно сказать, что тогда умер. Было много плохого и страшного, Зено, и поэтому часть меня, что полна мрака и безумия, для перерождённой души будет подобна паразиту, высасывающему жизненные силы, и переплавляющему под себя. Я не хочу этого… Я не хочу, чтобы мои грехи продолжали жить. — Я поднял голову, и поддался вперёд, схватив опешившего Зено за плечи: — И поэтому, Зено, прошу тебя! Не допусти этого!
Юноша потрясенно взирал на меня. Я видел его сомнения, и даже невысказанный вопрос: вы ведь добрейший человек на земле, разве это будет плохо? Но он всё же тихо ответил:
— Обещаю.
И именно поэтому Зено сейчас… Он вспомнил про обещание.
Что… же… я… творю!
Я обхватываю себя за плечи, мне хочется оправдаться. Я… не чудовище! Почему же я сам так о себе сказал?! Наверное, мой рассудок тогда очень сильно помутился. Я умирал, и сам не понимал, что говорю.
Новорождённая, чистая душа и юная жизнь. Имеешь ли ты на них право?
Да, я хочу жить, я хочу всё исправить, и у меня нет выбора! Мне её искренне жаль, но… кто кроме меня?
Ты ошибаешься! Выбор всегда есть. Ведь кто кроме неё…
Я поднимаюсь, и вылезаю из саркофага, и подхожу к маленькой, скрюченной фигурке, ничком лежащей на земле.
Нет, я не чудовище, и не хочу им быть. Касаюсь своей груди, и сжимаю камень. Опускаюсь рядом с ней, и сердце моё бьётся колокольным набатом, подгоняемое разгорающейся паникой. Неужели уже поздно?! Я торопливо снимаю с шеи камень, беру её ладонь, и вкладываю в неё лазурит, и сжимаю её окоченевшие пальцы. И молюсь… Молюсь так, как не молился давно.
О Небо, взываю к тебе! Ты отвернулось и отвергло меня, Дитя Зари, но при чём здесь она? Она не в ответе за мои грехи, и поэтому, умоляю тебя, спаси эту невинную, юную душу.
***
Я что-то чувствую в руке… Чувствую… Что-то довольно холодное и твёрдое. Это… синий камень!
— Эй, вставай давай! Хватит валяться!
Я с трудом поднимаюсь на локтях, и с изумлением вижу перед собой девятилетнего мальчика. И я… знаю его!
— Очухалась, наконец? — спрашивает он.
— Хак?
— А кто ещё?
Я пытаюсь сесть на полу, и чуть было не выпускаю из руки камень, на что маленький Хак издаёт протестующий возглас:
— Не выпускай его, а то опять всё забудешь!
— Что я забуду?
— Себя и всё остальное, а беспамятство всё равно, что смерть.
— Хорошо, — с недоумением мямлю я, и, наконец, сообразив, задаю, на данный момент, самый главный вопрос: — Но Хак почему ты здесь, и почему ты маленький?
— Я хотя и Хак, но не совсем, — с важностью начинает мальчик. — Я образ, порожденный твоим сознанием, а также лазуритом, что является твоим овеществлённым желанием жить и оставаться собой. — Тут мальчик вдруг краснеет, как помидор, и почему-то начинает оправдываться: — Ты не подумай, что я навязываюсь, и строю из себя невесть кого. Ты всё это сама себе напридумывала, а я вообще не при чём.
Закончив эту тираду, он глотнув новую порцию воздуха, успокоился, и вновь с прежней важностью продолжил:
— Короче, ни в коем случае не выпускай этот камень, пока не выберемся! А то опять перестанешь быть собой, и станешь этим… Как его?
— Дитя Зари, — подсказываю я.
Мальчик не удержавшись, фыркает:
— Ну и имечко! Девчачье какое-то! Неудивительно, что второй раз получилась девчонка!
Я смотрю на него мгновение, другое, моргаю, и вдруг… прыскаю от сдавленного хохота! Это было неожиданно! Зажимаю рот ладонью, пытаюсь его остановить, ибо мой смех в такой ситуации так неуместен. Возможно, у меня просто истерика. Но какое-то время я совершенно не могу с ней справиться, особенно, когда сквозь пелену слёз, что выступили у меня от смеха, увидела личико маленького Хака, что надулся, как мышь на крупу:
— Ты это чего, надо мной смеёшься?! Я, видите ли, пришёл её спасать, и вот благодарность?!
— Прости! — сдавленно говорю я. — Со мной давно такого не было!
Кое-как, с грехом пополам, я, всё-таки, встала, и устоялась на ногах. Вытираю тыльной стороной правой руки слёзы, и чувствую, как мою левую, сжимает маленькая ладошка.
— Пошли уже, — просто говорит мне Хак, глядя на меня снизу вверх.
Я ему улыбаюсь, и даже делаю один шаг, как вдруг слышу позади… Я резко оборачиваюсь, и вижу Дитя Зари. Он сидит на коленях, сильно согнувшись, чуть ли не касаясь лбом пола, и закрывает ладонями лицо. Я вижу… как он распадается, как сереет и теряет краски.
— Йона, ты чего? Мы идём или нет?
— Но Хак, — говорю, не в силах оторвать взгляда от Дитя Зари, не в силах пошевелиться, ибо ноги словно срослись с землёй, — я не могу. Не могу его оставить…
— Ты спятила?! — взрывается мальчик. — А как же… — тут он запинается, и его голос стихает до шёпота: — Как же я?
Я с мягкой улыбкой оборачиваюсь к нему, и опускаюсь рядом, не выпуская ладошку из рук:
— Хак, я не собираюсь отказываться от себя, потому что уже не хочу. Не хочу из-за тебя. Но и бросить его здесь, и позволить ему безвозвратно исчезнуть, я тоже не могу. Он столько для меня сделал! Без него меня бы точно уже давно бы не было! Я бы тогда не смогла бы защитить ни Мин-Су, ни себя, а потом и на Арене…
— Пф, сделал! Спас?! Он делал это не ради тебя, а для себя самого, так как хотел возродиться в тебе, и поглотив твою душу, воцариться в твоём теле.
— Я знаю, но то что произошло здесь и сейчас… Я ведь не могла найти камень, Хак! Его не было, но он как-то появился в моей руке! И поэтому ты здесь.
— Ты думаешь…
— Да, я думаю, что это Дитя Зари нашёл для меня камень, и вложил в мою руку. Я ведь полностью сдалась! Но он сделал шаг назад! Он отказался! И поэтому, как мы можем бросить его здесь? Разве тебе его не жалко?
Мальчик какое-то время напряженно думает, и было видно, что по мере размышлений, ему тоже стало жалко Дитя Зари, и посему он с откровенно показушной неохотой говорит:
— Ладно, пошли. Но будь осторожна.
Огромное спасибо, если дочитали до конца! Лайк и подписка приветствуются! :)
В аду. Глава тридцатая - предыдущая глава
В аду. Пролог и глава первая - начало истории
Как я победила свой писательский перфекционизм, и что из этого вышло - статья о том, как я докатилась до фанфикшена :)
Занимательная история, как я познакомилась с творчеством Г.Ф. Лавкрафта :) - последняя на данный момент статья