– Молодая госпожа, не желаете чаю? – Старая служанка семенила вокруг постели, на которой под ворохом одеял лежала бледная девушка. Светлые, отдающие рыжиной от огня масляной лампы, волосы размётаны по подушке, а некоторые пряди прилипли к виску от капелек пота. Юную Элизу бьёт лихорадкой, и старушка заваривает ей очередную чашку целебного сбора, подаёт новую сорочку и забирает уже промокшую.
– Потерпи немного, доченька, отец обещал привезти врача, просто нужно подождать. В такую метель мало кто рискнёт ехать в экипаже.
За окном завывал северный ветер, стуча ставнями и заставляя дребезжать стекло в деревянных окнах. Девушка не слышала голоса матери. Жар распирал её, душил, застилал глаза красным маревом, в котором растворились люди, стены, комната.
Элиза очнулась в незнакомой постели с красным балдахином. Шёлк чужих простыней холодил тело и отрезвлял. Она осмотрелась. В дальнем углу комнаты, до которого не доставал свет от потрескивающего камина, покоилась тень. Стоило юной особе приподняться, тень скользнула к ней, принимая очертания статного, но уже пожилого мужчины, явно старше её самой.
Мужчина поклонился и подал девушке руку, помогая подняться. Багряный плащ, украшенный золотыми эполетами, лёг на хрупкие плечи. Он молча повёл её по коридорам особняка, а она послушно шла за ним, молча, не задавая вопросов и не глядя на него. А он всё так же держал её руку и вёл вперёд, пока не остановился возле большого портрета.
– Грегори Вас… – Девушка жмурилась, силясь прочитать на раме портрета затёртую фамилию. На картине был изображён её спутник во всём своём величии и великолепии, вот только там у него под глазами не виднелись следы давней усталости, и возле багряных губ не было этих теней, делающих Грегори таким печальным. На портрете Мужчина дышал молодостью и здоровьем.
– Это ведь вы? – Она несмело коснулась рамы рукой, но тут же одёрнула.
– Когда-то был. Когда-то давно. – Большая тёплая ладонь исчезла, как и её обладатель, оставляя Элизу в одиночестве бродить по пыльным коридорам. Шаги Грегори быстро удалялись, пока, наконец, не затихли, и до ушей оставшейся наедине с портретом девушки не коснулись тяжёлые звуки рояля. Ведомая ими, она вошла в просторную залу.
– Простите, но как я оказалась здесь? И как давно я здесь? – Элиза подошла к роялю и коснулась бледной рукой его крышки.
– Вы ведь помните, как вас мучала лихорадка?
– Такое сложно забыть. Отец пообещал привезти доктора…
– Да, и я тот самый доктор. Вам тяжело пришлось, и я забрал вас к себе в дом, чтобы понаблюдать ещё немного. Прошло чуть больше недели, поэтому вы, возможно, чувствуете слабость или нечто подобное, вам просто нужно полежать. – За время разговора мужчина так и не отнял глаз от нотных листов, словно боялся взглянуть на девушку, или же дело было в другом?
– Простите за очередной вопрос, но могли бы вы помочь мне вернуться в мою комнату? Мне нужно привести себя в порядок, всё же я столько пролежала в беспамятстве.
– Конечно. В шкафу для вас несколько платьев. Надеюсь, они вас устроят. –Плавно оторвав гибкие пальцы от клавиш, Грегори поднялся и, взяв юную особу под руку, повёл в комнату. – Простите, что был так холоден, просто отвык от общения. Шесть лет назад пришлось разогнать всю прислугу и запереться тут в одиночестве.
– А как же тогда отец вас нашёл?
– Ах, это… Я просто оказался единственным, кто решился выехать в ту метель. – Мужчина шумно выдохнул, словно сказал что-то не то.
Часы в гостиной отбили три мерных удара. В особняке было слишком темно для дня, но с улицы доносилось радостное щебетание птиц, порождая в голове девушки всё новые вопросы.
– А вы всегда зашториваете окна на день?
– Да, я плохо переношу солнечный свет, слишком ярко для меня. – Грегори ответил с явным настроением закончить на этом все вопросы, которые могли бы ещё сорваться с девичьих губ.
Мужчина довёл спутницу до её комнаты, показал шкаф и одежду в нём, показал ей её ванную комнату и туалетный столик с кое-какой косметикой.
– Ваши родители настояли, чтобы я забрал это вместе с вами.
– Спасибо, но, как мне обойтись без зеркала? – После собственного вопроса Элиза задумалась, из всех отражающих поверхностей, что она видела в этом странном доме, только потёртая крышка рояля, в которой ничего не разглядеть, и глаза хозяина особняка.
Вопрос пролетел мило, так и не достигнув адресата.
– Весь особняк в вашем распоряжении кроме комнаты под лестницей, там я храню снадобья, не хотелось бы, чтобы вы их нечаянно смешали. И кстати, настоятельно не рекомендую вам пока принимать горячую ванну или открывать шторы, ваше тело отвыкло от тепла, а глаза от яркого света.
Дверь за мужчиной закрылась, и Элиза осталась наедине с собой.
Сев за столик, девушка принялась расплетать косы. Но на ладони упала не копна светлых волос, а чёрные, как смоль пряди. Уже не мягкие и шёлковые, как когда-то, но жёсткие и щетинистые. Подавив испуг, девушка подошла к окну и раздвинула шторы, но солнечный свет так и не пробился внутрь, окно было завешано с наружной стороны, а стекло нещадно исцарапано. Но и этим не ограничились странности. Когда Элиза меняла платье, обнаружила на бедре родимое пятно, которого раньше не было, и длинный продольный шрам на груди.
Отдышавшись и решив, что стоит немного подождать со странными расспросами, девушка вернулась в зал к хозяину особняка, чтобы попытаться ещё раз разглядеть себя в крышке рояля или столкнуться с мужчиной взглядом. В голове роились странные мысли о том, что это не её тело, что всё не так, как говорит Грегори, но поверить в это значило признаться в собственном безумии.
Дверь в залу оказалась приоткрытой, из неё тёплой полоской струился по дощатому полу лучик огненного света, а изнутри слышались бормотания.
– Она наконец проснулась. Но я еле успел подготовиться. Спрятать зеркала не такой большой труд, но что станет с девочкой, когда она узнает правду? Кто поможет ей осознать, если моё время уже на исходе? А если она не найдёт все те записи, что я вёл? Если не примет новую жизнь? Если…
Слова оборвались хрипом, вынуждая Элизу немедля ворваться в комнату. Мужчина лежал на полу, захлёбываясь собственной кровью, что текла отовсюду. С иссохших губ, из уголков мутнеющих глаз.
– Элиза… ты поймёшь всё, когда прочтёшь. Возьми это, и попробуй простить меня.
Старое, но всё же молодцеватое тело дряхлело с каждой секундой, кровь, плоть и кости иссыхали, обращаясь в горстку пепла, из которой виднелся маленький ключик. Он привёл девушку к той самой запретной комнате под лестницей. Дубовая дверь поддалась напору, впуская в зеркальный лабиринт. Здесь таились все зеркала особняка, большие, маленькие. Начищенные до блеска медные подносы и всё, что могло бы показать незнакомку в отражении.
Чёрные жёсткие волосы, бледная кожа и багряный оттенок губ. Кустистые чёрные брови. Незнакомка из зеркала, как и Элиза, приглядывалась. Это была не она. Где светлые волосы? Куда пропали полные нежные губы? Золотые глаза? Всё это исчезло.
В не заколоченное окно проникал яркий солнечный свет. Листья на деревьях стояли голые, а по земле стелился пёстрый лиственный ковёр. Осень полностью вступила в свои права.
На подоконнике стояла запертая деревянная шкатулка, внутри которой нашлось короткое послание и те самые записи, о которых говорил Грегори.
Дорогая Элиза, надеюсь, ты проснёшься однажды и однажды сумеешь простить меня за всё, чему я подверг твою душу и тело. Я не смог спасти тебя от той лихорадки. Ты умерла на моих руках. Ты была первой, кто умер на моих руках.
Твой отец обезумел от горя. Не прошло двух дней, как он застрелился из собственного ружья, а твоя бедная матушка, так внезапно овдовевшая и лишившаяся единственного ребёнка, затянула петлю на своей шее.
Не сумев смириться с твоей смертью, я откопал тело и теперь приложу все силы, чтобы вернуть тебя.
Следом девушка открыла потрёпанный блокнот. Строгие аккуратные записи постепенно превращались в импульсивные каракули, рисунки, перекрытые неизвестными буквами.
Третья неделя испытаний.
Я всё ещё не могу отыскать хоть что-то, что могло бы помочь в моём гнусном деле. Сперва я обратился к алхимии, но сама суть этой науки сводится к преобразованию материй, а душа нематериальна. Я не знаю за что ещё зацепиться.
…
Семнадцатая неделя испытаний.
Пришлось идти на унижение. Я – человек науки, поверил культу смерти, что они могут помочь и научить воскрешению. Прости, Элиза. Я только напрасно потратил драгоценное время.
Пожелтевшие страницы перелистывались одна за другой. Глаза девушки всякий раз распахивались в удивлении.
Двадцать вторая неделя испытаний.
Я разогнал всю прислугу. Даже холод погреба не может больше скрывать запах гниющей плоти. Но никто не должен узнать нашу тайну. А скоро станет ещё жарче. От тебя едва ли осталось что-то помимо остатков хрупкого тела.
…
Тридцать шестая неделя испытаний.
Некромантия – моя последняя надежда. Я выискал все трактаты ушедших безумцев, но так и не нашёл ни одного действенного способа. Я не знаю, чем тебе помочь. Я отчаялся, Элиза. Не помню, когда спал или ел. Не помню, когда видел свет солнца.
…
Сорок первая неделя испытаний.
Сегодня мне удалось. Я думал, что сдамся в тот день. Думал, что брошу всё. Но не смог. Ты не должна была умереть тогда, как и я не должен был позволить этого.
Сегодня мне пришлось пожертвовать всем. Девушка, что сейчас служит твоим телом, умерла своей смертью. Твоя душа в обмен на мою молодость, душу и жизнь. Я заплатил эту цену.
Этот дом, богатства, какие найдёшь здесь, всё завещано тебе. Проживи эту жизнь так, чтобы наши смерти были не напрасны. И прости меня.
Надеюсь, ты сможешь принять всё это.
Прощай, Элиза. Ты умерла ещё зимой.
Здравствуй, Лилия. В этот осенний день, ты обрела вторую жизнь.
А я… через несколько часов я полностью выплачу свою цену и обращусь в прах. Прости меня. Прости, что не смогу рассказать всё лично. Что убил тебя и воскресил.
Прощай, Лилия.