Деревней это можно назвать лишь условно. Всё очень ухожено, чисто, у многих во дворах бассейны. Нет улиц в нашем понимании, когда все дома выстраиваются в одну линейку. Живописные домики разбросаны там и тут, дороги изогнутые, причудливые. Одна их них завершается старинным замком — не таким мрачным, как в Меркюэсе, но таким же загадочным. Он весь увит плющом и обсажен цветами.
Пока погода благоприятствовала, решили пойти прогуляться по Крессаку. Такая большая деревня, а на улицах ни души.
- Где же люди? - спросила я.
- Большинство жителей приезжает сюда на выходные, чтобы отдохнуть от города. Но и тогда они сидят в основном по домам или на своих террасах, редко кто ходит гулять.
- Ты ни с кем здесь не знаком?
Я знаю одного музыканта, мы познакомились с ним в баре в Меркюэсе. Он приглашал меня к себе, но я не пошел.
- Почему?
- Не знаю. Мне все время хочется быть одному. А он интересный человек. Хочешь, покажу его дом?
- Покажи.
Я фотографировала домики, которые остались Бог знает с какого века, и в которых до сих пор живут люди. Есть и новострой, но здешние жители пытаются имитировать старину и не нарушать общего вида. Снова уронила телефон Жана, на этот раз в лужу.
Когда мы вернулись, он рассказал мне нашу дальнейшую программу. В среду вечером выезжаем в Лимож, ужинаем с Даниэль, ночуем, а утром едем в Орлеан на литературную конференцию. После конференции его брат приглашает нас на ужин, мы ужинаем и ночуем у него, потом возвращаемся в Лимож. В Лиможе посещаем оперу — билеты у Жана уже куплены — и на следующий день или через день едем в Париж — опять через Орлеан.
- Жан, а Даниэль знает о... наших планах?
- Да. Она сама позвонила и сказала, что будет рада встретиться с тобой в Лиможе.
- Это правда?
- Правда. Она пойдет с нами в оперу, а может, и поедет в Орлеан на конференцию. Вот увидишь, как она встретит тебя. Моя жена принципиальная, но очень справедливая женщина. И всегда такая радушная. Она очень любит принимать гостей. Напрасно ты переживаешь.
- Я не переживаю, но мне как-то не по себе.
- Когда ты увидишь ее, ты поймешь, что зря волновалась.
- Ты думаешь? Ну дай-то Бог.
- А представь, сегодня позвонил Донжуан и настаивал, чтобы я принял его. Я сказал, что я в отпуске, но он ничего и слушать не хотел. Это тем более удивительно, что обычно он старается отложить уже договоренные сеансы, а тут такое желание...
- Интересно, с чего бы это?
- Сам думаю.
- А давай заинтригуем его?
Глаза у Жана загорелись.
- Давай! Как?
- Ну, как-нибудь. Я еще не придумала. Нужно, чтобы он увидел меня в твоем доме и голову сломал, кто я, и зачем я здесь.
- Вуаля! - Жан подпрыгнул, сидя на диване, и потер рука об руку.
- Давай так. Он обычно заходит к тебе через кабинет?
- Да.
- Я в это время буду в гостиной смотреть в окно. Думаю, он меня заметит.
- О, тебя он заметит!
- А ты пронаблюдай, с каким лицом он войдет.
- О, да!
- И что будет говорить.
- Я потом тебе перескажу!
- А сам молчи и делай скучный вид, как тогда в поезде.
И вдруг Жан делает скучный вид и замолкает, как будто Донжуан уже вошел сюда. Он сидит так минуту, две, не глядя на меня, и выражение лица у него становится, как у человека, потерявшего в жизни всё.
Смотреть на это тяжело. Я хотела спросить «что с тобой?», но испугалась – вдруг он начнет рассказывать, что с ним. Мы сидели на диване перед камином. Я молча встала и перешла за большой стеклянный стол, взглянула в окно. Там, забытые всеми, висели многострадальные рубашки. Снова шел дождь.
- Всё! - сказала я, подымаясь. - Нет сил на это смотреть!
Я схватила пластиковую корзину, стоящую в прихожей на большом деревянном сундуке, и выскочила с ней во двор. Обогнув дом, как была, в халате и шлепанцах, я побежала под дождем на ту сторону, где лес. Дождь лил не сильный, но холодный; мелкие капли, как иголки, впивались мне в открытую шею и руки. Я начала быстро снимать рубашки и бросать их в корзину, когда увидела, что мне на помощь спешит Жан. Он тоже принялся снимать рубашки, и, как всегда, неловко, путаясь в рукавах, полах и во всём, в чем запутаться, казалось бы, невозможно.
- Спасибо, - сказал он, когда мы запыхавшиеся и замерзшие вбежали в дом, - спасибо, что ты вспомнила.
- Я о них еще вчера вспомнила, но ты ведь захотел сушить их до победного конца.
- Что теперь с ними делать, опять стирать?
- Нет, просто прополощи, и развесим дома. У тебя есть сушилка?
- Сушилка?
- Да, сушилка, на которой сушат одежду.
- Нет, такого у меня нет.
- Ну как нет, Жан? У вас столько всего. Поищи хорошенько.
- Этого нет, - он виновато разводит руками.
- А что есть? Ведь на чем-то Даниэль сушит белье.
Жан уходит куда-то и возвращается, неся в руках сушилку.
- У нас только вот это, - он устанавливает ее перед камином.
- Ну! А что это?
- Это доска с проволочками.
Я думала, что насчет любви всё утряслось, но после ужина с вином опять тяжелый многочасовый разговор. Два раза уходил плакать в свою комнату и снова грозил покончить с собой. Жизнь без меня пуста, в продолжении ее он не видит никакого смысла. О боже... Я сказала, что хочу спать, и ушла, оборвав его на полуслове. Кажется, ему не надо давать пить вина.
