Другое имя, называемое довольно часто, если речь заходит о прототипах Татьяны, - Мария Раевская (Волконская). Признаться, для меня это довольно странно.
О Волконской я тоже много писала и потому отсылаю читателей к статьям о ней. Однако в свете ряда материалов в Интернете и комментариев к моим публикациям считаю необходимым кое-что добавить.
Позвольте ненадолго отвлечься. В русле последних тенденций поливания помоями декабристов досталось и их жёнам. При этом авторы публикаций даже не стесняются того, что пишут откровенную чушь, и высказывают свою «точку зрения» очень даже уверенно.
Так, в одной недавно присланной мне на ленту Дзена статье я прочитала, будто А.Г.Муравьёва поехала вслед за мужем, будучи «глубоко беременной», а потому автор осуждает её за то, что ребёнок родился очень слабым. И недосуг, естественно, этому автору выяснить, что Н.М.Муравьёв был арестован 20 декабря 1825 года, а жена уехала к нему в начале января 1827-го… Или не ведает он, сколько беременность длится? На самом же деле, ребёнок, которого ждала Александра Григорьевна, родился 13 марта 1826 года. Справедливости ради замечу, что первым подобное написал Л.Н.Толстой, работая над романом «Декабристы»: «И вдруг эта женщина, в таком положении (она дорогой родила), ни минуты не задумалась, ничего не приготовила, не собрала вещи и как была, когда его взяли, так и поехала за ним за пять тысяч вёрст», - но тут всё же непонимание другого, того, что нельзя было так сразу уехать...
И больше всего из жён декабристов достаётся Волконской. Не буду сейчас вдаваться в подробные размышления о её взаимоотношениях с поэтом, хотя и здесь придумывают то, чего не было, в том числе письмо, якобы посланное ею Пушкину, как Татьяной Онегину.
Однако сейчас я читаю в комментариях о дальнейшей судьбе Татьяны и Онегина даже не предположения, а утверждения, что, конечно же, рано или поздно Татьяна мужу изменит, и как пример приводится опять же Мария Волконская. Чего сто́ит, например, вот такое высказывание: «В 1829 году Волконская уже 2 года жила в Иркутске. И ездила по Сибири, а не Кавказу. И не Пушкиным, а с Александром Поджио». Соответствует истине здесь только одно: в 1829 году Волконская была в Иркутске. Что до всего остального…
Так и представляется картинка: летит по Сибири лихая «гай-да тройка», а на ней «мчится парочка вдвоём». Но ведь это полная чепуха! До 1835 года Волконские находились в каторжной тюрьме, затем вышли на поселение. Поджио отправили на поселение в 1839 году. Да и живущим на поселении декабристам самовольные перемещения не позволялись (читайте здесь о переписке И.А.Анненкова с начальством, когда у него потребовали объяснений, почему его дочь посмела съездить в Ялуторовск). Так что ни о каких разъездах по Сибири речи быть не могло. Это во-первых.
Во-вторых. О романе Волконской и Поджио говорят и пишут охотно, с каким-то прямо сладострастием: вот, мол, чего стоила эта добродетель! Позарилась на красивого итальянца! И почему-то при этом не задумываются, откуда «есть пошла» такая молва. А задуматься не мешает. Я сейчас не буду вновь писать об источниках подобных разговоров (читайте здесь, если интересно). Остановлюсь на другом.
После публикации моих статей о Волконской полетели комментарии с приложением портретов, которые, по мысли авторов, должны были доказать, кто был отцом детей Волконской (хорошо, что хоть анализы ДНК не предлагали сделать!). Очень сожалею, что приходится участвовать в чём-то, напоминающем современные «ток-шоу», но всё же сказать хочу.
Вспомните: «Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов... И нарочно посмотрите на детей: ни одно из них не похоже на Добчинского, но все, даже девочка маленькая, как вылитый судья». Сплетник Земляника метко «припечатан» Гоголем, но, увы, продолжает жить и в наши дни.
Ну что же, давайте посмотрим на те самые картинки. Я специально подобрала несколько изображений С.Г.Волконского и его потомков.
Вот это сын и отец Волконские. По-моему, сходство явное
А здесь рядом с портретом Волконского – фотография его правнука Вадима Григорьевича (о нём я писала здесь):
Я не знаю, какие доказательства можно привести ещё. Но ведь снова и снова будут писать и доказывать свою «точку зрения»!
Ещё раз прошу прощения, что ввязалась в эту грязь. Но просто не могу пройти мимо подобного.
Вернёмся к нашей теме. Слухи о связи Волконской и Поджио возникли уже после смерти Пушкина, а потому ни с какой стороны к его роману отношения не имеют.
Как относился Пушкин к Волконской? Единого мнения нет. Кто-то считает её той самой «потаённой любовью» поэта, кто-то вообще отвергает какие-либо чувства к ней. То же самое относится и к стихам. Одни адресуют ей многие строки поэта, другие опровергают это мнение. Пожалуй, действительно к ней обращено Посвящение к «Полтаве». Вот как реконструирует первоначальный вариант его концовки Ю.М.Лотман:
Что ты одна моя святыня,
Твой образ, звук твоих речей,
Сибири хладная пустыня —
Единый свет души моей.
При этом исследователь делает интересное замечание, что во время путешествия с семьёй Раевских Пушкин, возможно, и не выделял Марию из окружения, но «иначе обстояло дело в 1828 г., когда у Пушкина были свежи в памяти впечатления от последней встречи, образ М.Н.Волконской возвысился в его глазах благодаря её героическому поступку, а сам он только что написал прочувствованные стихи на могилу её сына. В этих условиях поэт мог действительно, работая над текстом посвящения, поверить, что М.Н.Волконская — его единственная и вечная утаённая любовь». Что ж, может быть, и так.
Как-то уже давно в комментарии мне написали: «Не хочу сказать ничего плохого о Волконской и Фонвизиной, но и та, и другая старались "примазаться" к славе Пушкина: одна хвасталась, что Пушкин посвящал ей стихи (нам даже в школе это говорили), другая считала, что "Татьяны милый идеал" был образован именно с неё, и даже полушутливо называла себя "Таней"». Про Фонвизину я писала в прошлой статье (могу лишь поправить, что не «полушутливо», а совершенно серьёзно). Что же касается Волконской, то она относила к себе лишь строки из первой главы «Онегина» «Я помню море пред грозою…», да и то при этом заметила, что Пушкин, «поэтизируя детскую шалость, написал прелестные стихи; мне было тогда лишь 15 лет», и тут же добавила: «Как поэт, он считал своим долгом быть влюблённым во всех хорошеньких женщин и молодых девушек, с которыми он встречался», «В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел». Можно ли сказать, что «примазывалась»?
Возможно, что действительно Волконскую имел в виду Пушкин, когда писал:
Увы! напоминают мне
Твои жестокие напевы
И степь, и ночь — и при луне
Черты далёкой, бедной девы!..
Я призрак милый, роковой,
Тебя увидев, забываю;
Но ты поёшь — и предо мной
Его я вновь воображаю.
Возможно, что её вспоминает он «На холмах Грузии»… Но всё это ни в коей мере не позволяет нам считать Волконскую прообразом Татьяны.
К тому же, ни семья Раевских, ни история замужества Марии ничуть не напоминают того, что описано в романе, – разве что княжеский титул и генеральский чин её супруга. Всё остальное не совпадает ни в одной детали: и удивительная атмосфера семьи Раевских, каждый член которой был уникальной личностью, и жизнь с мужем отнюдь не в столицах…
Так что, думаю, тут перед нами снова поиски того, чего не было, попытки представить Пушкина просто копиистом натуры.
И вдруг… Ещё один кандидат в прообразы Татьяны! 17 февраля 1832 года В.К.Кюхельбекер по прочтении новинки (последней главы «Онегина») пишет у себя в дневнике: «Поэт в своей 8 главе похож сам на Татьяну: для лицейского его товарища, для человека, который с ним вырос и его знает наизусть, как я, везде заметно чувство, коим Пушкин переполнен, хотя он, подобно своей Татьяне, и не хочет, чтоб об этом чувстве знал свет».
Да, наверное, каждый автор отдаёт героям частичку себя самого (хорошо же известно поразившее современников утверждение Флобера «Мадам Бовари — это я!»).
А как же всё-таки со словами Пушкина «А та, с которой образован…»? Думаю, что это своего рода мистификация читателей. И считаю совершенно справедливыми слова Ю.М.Лотмана: «Мы не знаем, имел ли в виду Пушкин в последней строфе романа реальную женщину или это поэтическая фикция: для понимания образа Татьяны это абсолютно безразлично, а для осмысления этой строфы достаточно знать, что автор счёл необходимым напомнить о романтическом культе утаённой любви».
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
"Оглавление" всех статей, посвящённых "Евгению Онегину", - здесь
Навигатор по всему каналу здесь