(книга "Больше, чем тире")
(Важное примечание. В рассказе публикуются слова из некоторых песен Александра Розенбаума и не только его)
Эту историю я публикую с личного разрешения моего доброго друга и однокашника по нашему училищу, с которым мы вместе проучились все пять лет, и до нынешних дней продолжаем поддерживать добрые отношения. Я хочу поведать Вам, дорогие мои читатели, об одной потешной истории, которая приключилась с Сашей Викторовым. Да! Именно с тем самым, о котором у меня многие спрашивали прежде: «А не тот ли известный бард-подводник и автор популярного курсантского гимна «Мы не бросаем в тихих бухтах якоря» ?
Да! Именно он. И именно с ним случилась эта история, когда он впервые вышел на сцену. На сцену нашего училищного клуба.
В золотом солнечном октябре 1987 года мы вернулись из Балтийска со шлюпочной практики, и теперь для нас настал интенсивный учебно-служебный процесс. Лекции сменялись дневальствами, чистка картошки – практическими занятиями, а большие наряды - лабораторными работами. Но вот как-то в одно из воскресений середины октября сразу же после завтрака весь наш факультет вдруг строем направили в клуб училища. Как оказалось, наш факультетский инструментальный ансамбль подготовил небольшую культурно-концертную программу. Все расселись по местам и стали терпеливо ожидать действа.
Аскетично украшенная каким-то актуально-коммунистическим лозунгом сцена, который старался убедить, что решения очередного съезда КПСС мы обязательно выполним. Сцена стояла с открытым занавесом, и в её полумрачной серой глубине тревожно скучали стандартная ударная установка, пара гитар, облокотившихся на огромные колонки, да ионика на тоненьких ножках.
И вот свет в зрительном зале постепенно погас, а сцена наоборот озарилась ярким теплым светом, нежно обогревая собой тяжёлый бордовый занавес и яростно бликуя лакированными деками обеих электрогитар. Под робкое хлопанье зрительного зала, приглашающего наконец-то артистов не стесняться, из-за кулис вышли курсанты второго и третьего курса в парадной форме. Один не спеша подошел к электро-клавесину и пару раз для проформы нажал на клавиши, выдавив несколько беспорядочных вальяжных нот. Другой зашел за ударную установку, уселся на небольшой круглый табурет с никелированными ножками и, натянув на голову тяжелые наушники с большими черными поролоновыми стаканчиками, стал эффектно вертеть барабанные палочки между пальцев. Двое остальных тоже не спеша и тщательно прикрепили к электрогитарам широкие ремни и также чинно с артистическим достоинством перекинули их через голову на плечи. Зал в терпеливом ожидании настороженно молчал. Заиграли первые аккорды медленной незнакомой музыки, и к микрофону из-за кулис вышел невысокий второкурсник и чувственно обнимая рукой тоненькую стойку микрофона затянул тоскливо-грустную песнь «Осень».
Песня была их собственного сочинения с трогательным и незатейливым текстом, навевая предувольнительный осенний сплин. Сейчас всего, наверное, мне уже и не вспомнить, но написана она была белым стихом и вполне годилась под музыкальное сопровождение. Слова там были такие:
"Давай с тобою посидим и печальные взгляды бросим. Ах, как долго ждал тебя, печальная королева – Осень".
У грустной песни было всего два куплета и два припева. Потом ансамбль исполнил ещё три-четыре песни, которые, стоит отметить справедливости ради, никакого следа в памяти увы так и не оставили. Но благодарные благородные курсанты по-честному аплодировали, искренне поддерживая музыкантов, не требуя, однако от них исполнения песен на бис.
На переднем ряду, среди первокурсников чинно сидели командиры рот. Рядом с ними у широкого прохода между рядов безмятежно дремал замполит факультета. При каждом всплеске аплодисментов он вздрагивал, ершился потревоженным воробьем и, мельком окинув затуманенным взглядом ярко освещённую сцену, и выступающих на ней удовлетворенно и одобрительно кивал своей седой головой и где-то после третьего кивка он снова погружался в замполитовскую ипохондрию.
Но вот группа закончила свое выступление и как-то смущённо поклонившись хлопающему залу быстро удалилась за кулисы, нарочно позабыв свои инструменты на сцене. А спустя минуту к микрофону с торжественным видом снова вышел солист группы, вызвав в зале недоумённое робкое хлопанье.
- А сейчас, негромко начал он, - перед вами выступит восходящая звезда, курсант первого курса Александр Викторов.
Саня Викторов был из нашего взвода и жил с нами в палатке ещё на КМБ. И поэтому каждым вечером он баловал нас своим пением. Палитра Сашкиного репертуара была насыщенна, контрастна и весьма богата. И песни бардов, и популярных тогда Лозы и Кузьмина. Не брезговал он и русскими-народными песнями и даже шансоном. Но на все просьбы и пожелание спеть что-нибудь из так называемого «афганского» репертуара, он всегда наотрез отказывался говоря при этом неизменное:
- Я там ни разу не был, значит не имею морального права об этом петь.
Но особую слабость Саша питал к песням Александра Розенбаума. Скажу честно, когда я впервые услышал розенбаумскую песню «Утиная охота», мне она настолько понравилась, что при каждом удобном случае я неизменно просил Сашку исполнить её первой. И когда спустя какое-то время на магнитофоне я вдруг услышал эту песню в исполнении самого автора, то как-то само подумалось: «А у нашего Александра «утиная охота» лучше получается». Магнитофоны и плейеры нам тогда было запрещено иметь и поэтому практически каждым вечером после отбоя наш Саша Викторов, сидя на коечке верхнего яруса и свесив книзу голые ноги, пел нам ещё около часа свои колыбельные песни. И спустя пару неделю мы уже все наизусть знали весь его репертуар. В то время курсанты третьего курса возвратились из дальнего похода и из их числа к нам назначили трех командиров наших отделений. Это были Кожушин, Славинский и Власов. Так вот командир отделения Славинский был особенным. Ну, в общем, мы его премного не любили, и слегка побаивались, ибо он причинно и беспричинно придирался ко всем подчинённым своего отделения. Но делал он это по-садистски тщательно, изысканно и методично. Выбрав себе очередную жертву, он целую неделю измывался и придирался только к ней, делая при этом некоторые послабления остальным подчинённым отделения. Неделя экзекуции как всегда для несчастного заканчивалась празднично-выходным нарядом с субботы на воскресенье, после чего в воскресный вечер сменившемуся с наряда объявлялось ещё одно запасное неувольнение – ничего личного - только для профилактики и острастки на всякий случай, чтобы жизнь в училище раем не казалась.
Ну а с понедельника Славинский объявлял усиленный уставной режим уже очередной своей жертве. Но об этом немного подробнее я расскажу вам как-нибудь в другой раз. Так вот однажды жертвой таких славинских закидонов стал наш Саша, и вот вечером после отбоя он снова стал петь песни, убаюкивая нас. Одну из них, такую особенную, мы очень любили и которую в те времена строго запрещали петь все старшие командиры и особенно замполиты. Да, друзья мои, хотя это невероятно, но даже в те перестроечные времена нас гоняли за прослушивание, а тем более за исполнение песни «Поручик Голицын», которая была так называемым олицетворением белогвардейского движения. Коммунистическая эпоха, громко треща по швам, всё ещё сопротивлялась и звонко раздавала пощёчины всем ослушникам. А песня и в самом деле очень красивая и душевная, но в училище она была категорически запрещена, но под наши общие уговоры, Сашка всё-таки исполнял её на всеобщий страх и риск каждым вечером.
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
Красиво пел в тот поздний послеотбойный вечер Саня, преисполненный грустным возмущением въедливых придирок Славинского, и тут в очередном куплете его боль, досада и даже ненависть к несправедливости вдруг выстрелила особым образом.
Мелькают Арбатом знакомые лица,
С аллеи цыганки заходят в дома.
Подайте бокалы, поручик Славинский,
Курсант Боровенский, налейте вина.
Весь кубрик громко засмеялся, даже раздались скромные аплодисменты и вдруг из дальнего командирского закутка раздалось злобное славинское:
- Курсант Викторов! Вам два неувольнения! Не слышу слова «Есть» в ответ!
И вроде бы и можно было бы эту очередную мелкую придирку пережить, бывало и не такое, но беда была в том, что это был поздний вечер пятницы. А по субботам и воскресеньям у нас были увольнения в город. И тут наш Сашка взбунтовался!
- Ах так! - воскликнул он, с грохотом опуская свою гитару на пол, держа её за гриф, - вот теперь пускай вас всех Славинский и убаюкивает!
И ведь случилось то, чего наш комод не ожидал. Весь кубрик превратился в опрокинутый улей. Все стали гудеть и громко возмущаться…
Послышались возмущённые возгласы:
- Волюнтаризм, неуставщина, дибилизм, - и далее, и далее всё в том же духе.
Когда волна народного возмущения, взятая в одном отдельном кубрике достигла своего апогея, Славинский вдруг, почувствовав опасность, что ему сейчас смогут устроить и тёмную, вдруг пошёл на попятную и царственно-повелевающим тоном соизволил отменить своё решение, и под общие уговоры кубрика реабилитированный Саша стал нас вновь убаюкивать своим прекрасным пением. Но Славинский не был бы самим собой, если бы не отомстил своему изысканному обидчику также изысканно. В ту же субботу он зарядил Сашку и Вашего покорного слугу во внезапное дежурство по административному зданию.
Но я опять отвлёкся. Так вот. О Викторовском исполнительском таланте ещё с конца лета - то есть с КМБ - по училищу поползли слухи. В клубном ансамбле его тоже заметили, прослушали и… вот теперь он стоял перед нами на сцене и исполнял песни.
Ему отвели немного времени, за которое Александр исполнил несколько песен Александра Розенбаума: «38 узлов», «По первому сроку» и одну его ласковую песню «Извозчик» Помните?
День такой хороший и старушки крошат
Хлебный мякиш сизым голубям.
Отгоняя мошек спит гнедая лошадь
Мордой наклонившися к своим яслям…
Во время этой песни дремавший было замполит немного поёжившись встрепенулся, но спокойно дослушал эту песню.
Дальше курсант Викторов исполнил продолжение этой темы – песню «18 лет спустя».
Иногда в денёк погожий, длинный,
Два червонца оборвав с куста,
Не забыв о веточке жасмина,
Я иду по памятным местам
Зрительный зал рукоплескал каждой песне и концерт таким образом плавно перетёк в бенефис Александра Викторова. Чему в принципе уже никто не расстраивался, вот разве что замполит последние минуты перестал себя уютно чувствовать. Но апофеозом концертной программы стала песня, которую мы тоже любили слушать и даже подпевать всем взводом «Какая разница»…
Какая разница в том, что со мною было?
И где меня три дня, как облачко, носило?
Я так люблю, когда меня не ждут…
Да, я гулял и спать ложился очень поздно,
Зато я в небе сосчитал почти все звёзды,
Я и сейчас зашёл на пять минут,
Душою там, а телом тут.
Зал внимательно слушал песню, когда замполит поняв, что тематика концерта вышла из политически-лирического русла и пошла гулять совсем в ином направлении, уже нервно ёрзал в своем кресле на первом ряду. Но он ещё надеялся на благополучный финал, хотя судя по всему и не знал этой песни, и когда Саня дошел до куплета:
Какая разница в том, что со мною было?
Где мне проказница моя постель стелила?
Что за девчонка, эта тёплая весна!
Мы целовались с ней с утра и до заката,
Вокруг цвела сирень и густо пахло мятой,
В садах, где южная стрекочет тишина,
Черешня спелая вкусна.
Терпение замполита вдруг вспыхнуло и тут же лопнуло. Не помня себя от ярости и досады он стремглав бросился яростным коршуном за кулисы, пытаясь прорваться на сцену и прервать распоясавшегося солиста, но ребята из ансамбля неистово жестикулируя пытались объяснить ему, что все в пределах нормы.
А Саша уже заканчивал песню известными словами из куплета:
Умница! Ах, мама, что она за умница!
Не брани — она меня домой гнала.
И я пошёл бы, да забыл названье улицы,
Где сына своего ты родила.
И зал снова взорвался аплодисментами, что в конечном итоге и удержало замполита от опрометчивого и унизительного шага прилюдно прогнать новоявленного барда третьего факультета прочь со сцены. И тут сквозь шум рукоплесканий начали раздаваться выкрики из зала!
- Давай «Гоп-Стоп!»
- Мы подошли из-за угла давай!...
Но метущаяся душа усталого замполита эту пытку уже не смогла вынести, и офицер бросившись к большому редуктору, лично стал с остервенением вращать его ручку. Зал громко аплодировал, курсант Викторов стоял на сцене держа в руках гитару и смущенно улыбался, а с двух сторон одновременно к нему огромными акульими челюстями наползали две половинки тяжелого сценического занавеса. Концерт внезапно оканчивался, несмотря на протесты зрительного зала.
Уже позднее, как раз во время того внеочередного дежурства по административному зданию, Шура мне сам сказал, что в тот момент, когда вся вокально-инструментальная группа поздравляла его с успешным дебютом, к нему наконец-то прорвался замполит и пригрозил очень серьёзными последствиями за растление курсантов третьего факультета антипатриотичными песнями. Саше грозила неминуемая опала, жёсткие репрессии и полное забвение. Но судьбе было так угодно, что перед самыми ноябрьскими праздниками у этого замполита истёк срок службы и его с большими почестями успешно проводили на пенсию.
А что было потом с нашим Сашей? Потом пришёл к нам новый замполит капитан 1 ранга Мурзин Владимир Алексеевич, который отличался очень прогрессивными взглядами и адекватным мировоззрением, да и сам был весьма творческой личностью. Услышав Сашины песни, он всячески его протежировал и продвигал, направляя его на всякие конкурсы и фестивали военной и прочей песни. Своего рода Александру Викторову он дал путёвку в жизнь, чем наш Саня превосходно и воспользовался!
И теперь он довольно-таки известный бард исполнитель своих и не только своих песен. Но про это лучше меня расскажет сам главный персонаж этой истории в своих песнях. Единственное, что позволю себе ещё дополнить, что однажды, во время визита одного из иностранных кораблей в Санкт-Петербург и стоянки его у плавпричала на набережной лейтенанта Шмидта, из репродуктора, установленного на пришвартованной по-соседству подводной лодке-музее С-189, вдруг громко стала играть песня «Мы не бросаем в тихих бухтах якоря».
Директор музея, заслуженный подводник, который меня очень хорошо знал по прежним визитам с прищуром спросил тогда таинственным голосом:
- А ты знаешь кто это поёт?
- Конечно же знаю – это же наш Сашка Викторов.
- Ну, кому и Сашка, а кому - Александр Викторов.
- Не буду с Вами спорить, но для нас он навсегда останется Сашкой Викторовым – нашим одноклассником и однокашником…
А что до ансамбля. То мне больше так и не довелось услышать его ещё раз. Распался ли он или навсегда заплутал в дебрях творческого поиска острого вдохновения? Кто знает? Сие никому неведомо.
А лет пять назад, ковыряясь в своих архивах, записях и дневниках я вдруг обнаружил один помятый листок с первой сашиной песней: такой доброй, светлой, где-то по-юношески даже наивной, но очень откровенной. Узнав об этом Саня только усмехнулся, мол "по волнам моей дырявой памяти", и почему-то не пожелал возвращать её к жизни. Может просто я неудачно напел её? Но об этом Сашок дипломатично молчит до сих пор...
А вот ссылки на сайты с творчеством Александра Викторова, которыми он радостно поделился
http://podplav.ru
И канал
https://youtube.com/user/wwwavtonomkaorg
© Алексей Сафронкин 2021
Другие истории из книги «БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТИРЕ» Вы найдёте здесь.
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.