Синяя «Приора» мягко катила по трассе Самара-Бугуруслан. Водитель, мужчина за пятьдесят с небольшим, среднего роста, коренастый, с широким лицом, улыбаясь, посматривал на дорогу. От небольшого волнения сердце колотилось чуть сильнее обычного. Чтобы унять беспокойство, он что-то бормотал себе под нос. «Ну и повезло же тебе сегодня, Мишка Петрович, – подумал он, – наконец-то эта старуха-цыганка доверилась, наконец-то поручила самому доставить товар. Четыре тысщи – это ж половина моей зарплаты на заводе! А если делать два-три рейса в месяц, это ж сколько будет выходить! Всё, заживем мы теперь с моей королевой!»
Михаил Петрович считал себя человеком практичным. После службы в армии в своё родное мордовское село возвращаться не стал: «Что там делать? Коровам хвосты крутить?» Поселился в Куйбышеве. Устроился на хлебозавод аппаратчиком: к продуктам питания поближе. Времена стояли стабильные, застойные – советского гражданина опекали. Получил комнату в заводском общежитии: а что, комсомолец, отличник Советской Армии, рабочий человек – жильё по закону положено! Поступил в профильный техникум на заочное отделение. Через два года женился на милой симпатичной мордовочке. Пошли детишки – две девочки. От завода дали квартиру на Бакинской. Начальству не дерзил, был исполнительным, но и выдающимся ничем не отличался. На работе в меру подворовывал муку и дрожжи. Завёл сберкнижку. По субботам аккуратно выпивал за семейным столом. Жизнь потекла по расписанию.
Лихие девяностые Михаила Петровича ничем особенным не потревожили. Да и он сам никуда с родного хлебозавода не высовывался. Хотя зарплату толком и не платили, не бедствовал – украденную муку он легко менял на нужные продукты. Денег хватало. Купил подержанные, но ещё крепкие «Жигули» шестой модели. Иногда баловал себя спиртиком «Рояль», а жену – ликёром «Амаретто» польского производства.
Наступили двухтысячные.
Маргарита появилась в жизни уже сорокапятилетнего Михаила Петровича неожиданно, как иногда врывается со шквалистым ветром ливень в летний знойный день. В сорок пять пора бы остепениться, но любовь захватила его. Ровесница Маргарита была ладной женщиной с гладким телом, с покладистым, как чудилось Михаилу Петровичу, характером. В её квартире всегда было уютно, пахло сытным борщом и гуляшом с картофельным пюре. «Моя королева», – называл он её. И в какой-то зимний день, забрав вещи из дома, бросив семью, переехал к ней.
На деле королева Маргарита оказалась женщиной властной и прижимистой. «Миша, надо шевелиться. Надо, Миша, надо», – каждое утро, провожая его на работу, повторяла она. И Миша шевелился: мука с хлебозавода исчезала в бо́льшем количестве, в свободное от работы и краж время он таксовал. Видавшие виды «Жигули» сменила «Приора».
Как-то раз он получил от оператора таксопарка заказ в частный сектор. Из большого кирпичного дома вышла довольно упитанная цыганка лет семидесяти, в ярком платье, обвешенная тяжёлыми золотыми украшениями. Михаил Петрович отвёз клиентку на рынок за продуктами, затем, доставив ёё обратно, помог занести в дом огромные сумки с покупками. «А ты хороший мужик, – одобрительно сказала она, улыбнувшись золотым ртом, – меня Любовь Александровна зовут. Будешь помогать мне по хозяйству? Не бесплатно, конечно же». Михаил Петрович согласился. Возил цыганку по рынкам и магазинам, забирал её внуков из школы. Заказчица исправно платила.
Со временем стали ездить то в Зубчаниновку, то в Чапаевск, то в Кинельский район. О целях своих поездок Любовь Александровна ему ничего не рассказывала. Но Михаил Петрович догадывался, что частые путешествия его клиентки по области имеют криминальные мотивы. Да и не с пенсии же она оплачивает его работу. Несколько раз прокатились в Кротовку, где автомобильная дорога проходила через село. При этом цыганка, попросив остановить машину прямо на трассе, куда-то исчезала за высокими заборами, затем появившись через непродолжительное время, молча садилась в автомобиль и кивком головы приказывала возвращаться домой.
И вот сегодня утром Михаил Петрович заново подъехал к цыганскому дому. Вышедшая хозяйка выглядела усталой и недовольной.
– Ой, что-то захворала я нынче, – сказала она, сев в машину. Достала из-за пазухи свёрток в чёрной полиэтиленовой плёнке, перемотанный скотчем, положила его на заднее сиденье и быстро накрыла пледом. – Поедешь сегодня один, ладно, Миш? Остановишься у кафе «Три медведя», кажется, так оно называется. Позвонишь мне, к тебе выйдет цыганка, передашь ей свёрток и всё.
– А что в нём? – спросил Михаил Петрович.
– Ой, да ерунда, там деньги, – ответила она, пытаясь придать голосу беззаботность.
– Деньги в таких пакетах не возят. Если это наркотики, то за обычную плату в полторы тысячи рублей я не поеду. – Сердце радостно застучало. «Вот оно, настоящее дело!» – подумал он.
– Ну что ты, Миш, конечно не за полторы. Вот тебе четыре. Поезжай, Миш, ничего страшного.
«Приора» въехала в Кротовку и, резко повернув влево, остановилась у двухэтажного кафе. Михаил Петрович вышел из машины, набрал на сотовом телефоне номер. «Любовь Александровна, это Миша, я на месте», – сообщил он. «Жди», – коротко ответили в телефонном динамике…
В тёплое июньское утро автозак с надписью зелёными буквами «ФСИН», выехал за ворота женского следственного изолятора. Эта передвижная тюрьма на колёсах с металлическими камерами, была плотно забита осуждёнными. Проехав бо̜́льшую часть города, автозак остановился возле железнодорожной насыпи станции Безымянка.
Залитый полуденным солнечным светом «столыпин» (так называют вагон для перевозки заключённых) был окружён многочисленным конвоем, вооружённым автоматами АКС-74У. Звонко лаяли овчарки, готовые сорваться с поводков. «Этап, выходи по одному, – громко крикнул начальник конвоя, мужчина средних лет в кителе с погонами капитана, грузный, с красным от жары лицом и мокрым от пота затылком, – называем фамилию, имя, отчество, статью, срок. Первый пошёл!»
Из открытой двери автозака по одному начали выходить женщины. Высокие и маленькие. Упитанные и не очень. Молодые и в возрасте. Но во взгляде каждой из них читалась беспросветная тоска и неопределённость. Выкрикнув свои данные, бежали к вагону, где садились на корточки. Из кузова автозака показалась старческая фигура в цветастом цыганском платье, рука сжимала огромную полиэтиленовую клетчатую сумку. Старуха торопливо, насколько ей позволял возраст и поклажа, спустилась по ступенькам. «Шевелись, тварь!» – нервно крикнул конвойный, замахнувшись на неё резиновой дубинкой. Цыганка, охая и тяжело дыша, подошла к начальнику. Было видно, что этот этап она может и не пережить.
– Фамилия, статья, срок?
– Ястребова Любовь Александровна, 228.1 часть пятая с применением восемнадцатой, пятнадцать лет.
– Пятнашка? За особо крупный с опасным рецидивом? Это минималочка сейчас, – садистки улыбнувшись, проговорил капитан.
Цыганка, проковыляв к вагону, присела к другим зэчкам. Началась погрузка и распределение заключённых по купе – камерам без окон с железными дверями.
Да, не ведал премьер-министр царской России Пётр Аркадьевич Столыпин, проводивший политику переселения крестьян в Сибирь, что его именем назовут вагон для перевозки заключённых. Это по его инициативе были разработаны специальные вагоны, в которых в одной половине ехали семьи переселенцев, а в другой – скотина, инвентарь и запасы. Позже предприимчивые большевички́ поставят на них решётки и станут перевозить своих классовых врагов. И застучат коваными колёсами по огромной России «столыпины», под завязку набитые «пассажирами». Прекратится ли когда-нибудь этот стук?
С улицы «столыпин» походил на обычный купейный вагон, только окна имелись со стороны коридора. В камеру, рассчитанную на семь человек, утрамбовали двенадцать. От полуденного зноя вагон-зак, бездвижно стоящий на запасных путях, раскалился. Жаркий, тухлый воздух был непригоден для дыхания. Потные тела зэков и охраны его свойств не улучшали.
Любови Александровне досталась третья верхняя полка. Залезть туда ей помогли сердобольные товарки. Здесь, на самом верху, конечно, было ещё жарче, но находиться внизу, в толчее зэчек, у неё не было сил. Одышка сопровождалась тяжестью в груди и частым сердцебиением. Вены на шее набухли. При этом старое морщинистое лицо оставалось бледным. «Эх, вот где мне помирать довелось», – подумала она. Было ясно, что свою пятую отсидку она не переживёт.
Любовь Александровна начала свою карьеру в конце восьмидесятых. С опия, которым снабжала блатных, барыг и спортсменов-бандитов, появившихся с началом кооперативного движения. Работала с сёстрами. Мужей до этого дела не допускали: родина награждала мужиков за связь с наркотой огромными тюремными сроками, а к проделкам женщин, как правило, многодетных матерей, относилась снисходительно. Доходы семьи росли, строились огромные каменные дома со специфической цыганской вычурностью. Мужики жирели от обильной пищи и ничегонеделанья. Они, изображая из себя потомков феодалов, целыми днями валялись в дорогих красивых рубахах и остроносых лакированных туфлях на коврах и диванах, курили хорошие сигареты. От безделья мужчины начинали забивать початые папиросы анашой, а затем и колоться. Подраставшие сыновья от отцов не отставали. Наступило время героина.
Прибыль множилась, деньги текли рекой. Но вот беда: от передозировок мальчики стали умирать один за другим. Из шестерых детей осталась у Любови Александровны одна младшая Настенька да Райка-наркоманка. «Боже мой, – подумала она, – сколько же было продано мной этой гадости? Сколько людей погибло? Сколько семей разорилось?»
Новый приступ удушья огромным тяжёлым мешком навалился на грудь цыганки. «Воды, дайте воды», – попросила она слабым голосом. Сделав несколько глотков, отдышалась. «Нет, эта отсидка последняя, – пронеслось в голове, – надо было год назад сесть вместо этого скаредного Мишеньки. Раньше за это минимум давали, а теперь такие срока навешивают». И воспоминания унесли к событиям годовалой давности…
Телефонный звонок встревожил: определитель показывал знакомый номер. «Опять что-то этому контролёру понадобилось», – подумала она со злобой и отвращением.
– Любовь Александровна, здрасте, это Игорь, – раздался бодрый голос в трубке.
– Здравствуй, Игорёк, – со вздохом сказала она.
– Начальство приказало готовить спецоперацию – надо сдать полкило героина со сбытчиком.
– Так где же я тебе столько возьму? Да и что ж мне, самой что ли садиться?
– Не, – рассмеялся Игорёк, – самой не надо. Заметь, мы лишь контролируем незаконный оборот наркотиков, а не боремся с ним. Разницу чувствуешь? Русский язык хорошо понимаешь? Пригодишься ещё, ты же у нас женщина правильная. Придумай что-нибудь. Да вот хоть водителя своего сдай.
– Ладно, будет тебе водитель и четыреста грамм, больше не могу. Завтра встречайте, позвоню.
На следующее утро она уговорила Михаила поехать в Кротовку, отвезти свёрток, посулив за это четыре тысячи рублей. А после его звонка, набрала Игорька, сказав, что посылка на месте.
Сидеть на солнцепёке в машине в ожидании цыганки, которая должна была подойти за свёртком, было нудно, и Михаил Петрович, чтобы скоротать время, выйдя на улицу, протирал тряпочкой боковые зеркала заднего вида. «Закурить не найдётся?» – спросил молодой человек с хитрецой во взгляде. Михаил Петрович не курил, но от беспокойства, которое донимало его весь этот день, и от неожиданности вопроса захлопал руками по своим карманам. Паренёк, воспользовавшись этим замешательством, резко ударил под дых, заломил руку и повалил лицом на капот. К машине подбежал ещё кто-то и больно ударил по почкам. «Стоять! Полиция! – закричали над ухом. – Наркота где?» «Вот и всё, – с сожалением подумал он, – как быстро!»
Температура в бездвижном «столыпине» достигла сорока двух градусов. Даже молодому и здоровому человеку здесь было трудно находиться. Что же говорить о старой цыганке, которая мучилась сейчас на верхней полке от одышки. «Прокатился Мишенька за четыре тысячи целковых на шесть лет строго режима», – презирая человеческую жадность, подвела итог своим воспоминаниям Любовь Александровна. – «Поделом ему».
Вены на её шее вздулись до невероятных размеров. Дышать стало невозможно, как будто на груди сейчас лежала бетонная плита. Сердце жалобно билось, не оставляя надежды последними хилыми ударами снабдить организм кровью, и, поняв наконец всю свою бесполезность, остановилось.
…Пролетев через тёмную, жутко пугающую, холодную пустоту, Любовь Александровна с размаху плюхнулась в огромную кучу, состоящую из комочков и порошкообразных частиц бежевого цвета. Кругом была пустыня, наполненная этим порошком, похожим на грязный мел.
– Где это я? – недоумевала цыганка, озираясь.
– Ты будешь вечно, из раза в раз, проходя через темноту, падать в эту мерзкую героиновую пыль, – прозвучал голос из ниоткуда…
Дорогой читатель, возможно, эта жизненная история огорчила тебя.
Вот мой другой рассказ. Он о способности найти в себе силы и победить. Парень. Рассказ.