Представьте, что кто-то пытается сделать что-то противоречащее законам природы, например, создать вечный двигатель. Берёт телегу, приделывает к ней педали, и на верхнюю педаль кладёт груз. Под тяжестью педаль пошла вниз, механизм заработал, и телега поехала, но вот незадача: первая педаль свой такт отработала – надо вторую задействовать, с ней сложнее. Он кладёт на вторую другой груз, а она не крутит: телегу катить груз может, а катить и одновременно первый груз подымать на другой педали не может. Тогда он берёт двойной груз, и всё снова работает, но опять проблема: теперь надо двойной груз подымать, а это сложнее. Надо тройной груз, потом четверной, и… до полной нецелесообразности.
Тогда изобретатель вечного двигателя вообще скидывает груз с первой педали, и пусть она пустая вверх едет. Всё работает без двойного груза, но только теперь новая незадача: первый груз так и остался внизу. Тогда он решает просто запасти побольше грузов для одноразового использования, и класть их на педали, чтобы они оттуда сбрасывались. Всё работает, но, как оказывается (на практике), от загрузки их вверх спина устаёт не меньше, чем ноги от кручения педалей…
Тогда изобретатель вечного двигателя применяет вообще радикально другое решение: приделывает к телеге пятое колесо, и на него цепь к педалям, чтобы крутило их, телега должна ехать должна от того, что педали крутятся, а крутиться от пятого колеса, что за телегой тащится. Но и здесь то же самое: пока педали сам крутишь, вроде едет, а как только заставляешь их самих от её хода крутиться, ехать перестаёт. Тогда на одну педаль снова груз, потом на другую, потом двойной, тройной… Но, как ни крути, а как только в системе появляется новый элемент, способный дать тягу, система почему-то всегда начинает требовать больше тяги, и всегда настолько, что её снова не хватает.
Да законы природы просто издеваются – какое бы решение задачи не найдёшь, они тут же добавляют какую-то новую трудность, которой раньше не было. И никак этот момент не обойти. И этот принцип можно понять и успокоиться, а можно психовать, и ничего не хотеть понимать, и чем меньше слушать, тем увереннее быть в издевательствах.
И если понять этот принцип, то станут понятны проблемы всех возможных решений и комбинации решений. И не нужно даже рассматривать их все, чтобы априори знать, что все кажущиеся решения несут в себе проблемы, которые либо видны, либо нет, но они всегда есть. И если не понимать этой закономерности, то может казаться, что эти законы природы действуют только там, где на практике их изучил, а где ещё не изучал, там ещё неизвестно и что. И считать, что и никакой результат ещё не предопределён, и верить, что всё получится, если найти нужное решение. И если человек так думает, то это означает, что по данному вопросу его сознание пребывает во мраке, в котором не видит того, что надо видеть. А когда сознание во мраке, оно может ехать кручением педалей, перекладыванием грузов, но верить, что это само по себе, а телега едет сама по себе.
Аналогичным образом обстоит ситуация и в области права. Есть правовые субъекты и есть агрессия. И агрессия сама по себе не едет – её двигают те, кто её осуществляют. И правопорядки, устанавливаемые агрессорами, сами не работают – их надо педалировать. И педалирование агрессивных действий и есть состав вины агрессора, который никуда не девается, как не перекладывай, и как ни крути, но некоторые агрессоры умудряются видеть дело так, что вины в их действиях нет.
Образно говоря, с ними дело обстоит так. Если один субъект говорит другому: «Я теперь твой хозяин – ты мой раб, ты должен делать всё, что я скажу», это и есть агрессия, выражающаяся в (как минимум) покушении на чужую свободу. Сразу возникает встречный вопрос «А с чего это ты взял, что правильно так, а не наоборот?». И если ответ будет «А по потому, что мне так выгодно», то будет вопрос «А почему должно быть так, как тебе выгодно, а не мне?». И попытка заставить держаться агрессивный правопорядок на самом себе заглохнет, как вечный двигатель.
Если будет покушение на естественные права другого в формате «Если ты не признаёшь мою власть, я тебя убью», будет вопрос «А почему тогда я не должен тебя убивать?». Если ответ будет: «Я имею право тебя убивать, а ты меня нет, потому, что ты нарушаешь установленный мной правопорядок, а меня-то за что?», то будет вопрос «А почему тебе можно устанавливать правопорядок, а тебе нет?».
Допустим, изобретатель агрессивного правопорядка придумывает идеологию «А первый не я нападаю, а ты, и поэтому я имею право защищаться…», и для этого объявляет, что воздух принадлежит ему. И что другой должен платить за то, что им дышит, и что, если не платит, этот имеет право прийти и взять с него штраф, а если тот будет сопротивляться, убить. Возникает вопрос: «А с чего это ты решил, что он принадлежит именно тебе?». А решил он (допустим), с того, что «…когда ко мне подходил третий субъект, и заявлял, что воздух принадлежит ему, я с ним сражался (проливал свою кровь), и победил, и поэтому он теперь мой…». Но только возникнет вопрос: «А почему у тебя должно было быть право сражаться с ним, а у меня нет?».
Тогда не воздух, тогда земля. Земля – это другое. Земля нужна, потому, что она кормит. И если не будет земли, то мы погибнем, поэтому отстаивать своё право на землю то же самое, что и отстаивать своё право на жизнь. Короче, «Земля мне нужна, чтобы её засеивать, а ты пошёл вон с неё, или плати мне за то, что ешь то, что она ней растёт» – толкает агрессор. «А почему у тебя должно быть право на землю, а у меня нет? Делим поровну, и никаких вопросов». Но агрессора это не устраивает. Ему надо, чтобы другой платил, и платил столько, сколько он назначит.
Тогда агрессор придёт на чужую землю, и затопчет то, чем другой кормится, и тому не останется выбора, кроме как покупать у него за его цену. Но возникает вопрос «А почему я не могу тогда топтать то, что ты выращиваешь?», ну или (как вариант) «Я тебе не позволю. Я просто встану у тебя на пути и тебя не пропущу». И агрессор не сможет пройти без того, чтобы его не толкнуть или не ударить, и опровергнуть этим своё «я только защищаюсь». И первым его бить не надо будет – достаточно просто встать у него на пути на своей территории. И если тот попытается идти в обход его обежать, то ему придётся использовать путь никак не менее короткий, чём для этого будет переместиться и встать снова у него на пути. И как не крути, а естественные законы природы не обманешь.
Тогда хрен с ним, с этим упёртым в свои естественные права субъектом – решает агрессор, и идёт искать другого. И находит такого, который прогибается под его политику и соглашается, и отдаёт свои права ему на съедение. А потом идёт к тому несогласному и говорит: «А почему это у тебя есть, а у меня нет? Почему я из-за этого должен голодать? Давай делись со мной половиной твоего!». Чему предопределён естественный вопрос «Так если ты своё отдал, значит, тебе оно не очень нужно? А почему я должен отдавать то, что нужно мне, ради тебя, которому это не очень нужно?». И этот вопрос тянет за собой цепочку разбирательства, которая априори будет всем тем же самым, только на более сложном уровне. Но такие на сложном уровне думать не любят. А иногда и вообще не любят думать; они просто видят, что у другого есть то, чего у них нет, и видят в этом несправедливость. И такие смотрят всегда только туда, куда их направляют, и прут с позиции «Я ничего не хочу слушать, и пока не отдашь, ты враг!», а вопросы, на которые им нечего ответить воспринимают, как издевательство. И тогда они оглядываются на агрессора, и кричат «Хозяин! Помоги! Давай вместе одолеем этого врага и вернём себе то, что должно нам принадлежать!», а агрессору только того и нужно. И когда их компания прёт со своей системой, им не нужно никакое естественное право. Им нужно только искусственное, прибегающее к логике только там, где выгодно, а где не выгодно, её игнорирующее. И в котором нет никакого априорного видения общей закономерности, а есть только постулаты, основанные сами на себе. И в этой системе уже не понятно до конца, где заканчивается ханжество, и начинается фанатизм, и где заканчивается заблуждение и начинается мазохизм. Всё запутанно и зашифрованно.