А на даче тем временем лето, невзирая ни на что. Гости, борщи, дрозды, карты по вечерам, вера в собственные силы утром, свежая зелень, кто видел мои розовые кроксы, пойдемте-ка жимолость лучше собирать.
В доме бардак, огород зарастает, в теплице Саша прогревает больное плечо, а белье еще пять часов назад надо было вытащить из машинки и развесить, прицепляя простынки не на две прищепочки и не на четыре, а строго на три.
Я вместо того, чтобы реорганизовывать хаос, рисую. Лехиной японской акварелью старательно воспроизвожу бедлам на бумаге.
Мне почти хорошо.
Мне даже стыдно, что вместо того, чтобы страдать и трудиться, я нежусь в теплом бездействии. Кофе вот пью, кисточкой орудую.
Рисунки цепляю на холодильник магнитиком - снаружи вот это, а внутри десять кругов домашней колбасы и полтыщи пельменей, которые мы с Лехой накрутили-налепили в припадке кулинарного энтузаизма.
Мне нравится, как гости едят колбасу. Как варят пельмени, переговариваясь
- Тебе двадцать кинуть?
- Ты что, мне и дюжины - за глаза!
Получается что-то типа причастия - ты как бы весь в акварели и не тут, но присутствуешь пельменно и насыщаешь собою дорогих тебе людей.
Грусть - светлая, акварель-желтая, соловьи орут даже в полдень.
Совы ухают по ночам. Все вокруг пытается заполнить пятно пустоты внутри тебя.