В сборнике Виктора Астафьева «Затеси» есть рассказ «Осенью на вырубке», где герой (сам автор) первый раз в жизни встретился в лесу нос к носу с медведем. Он не стал убегать или стрелять по зверю, а спокойно сказал ему: «Уходи!» - и -
Ушёл медведь. Исчез. Земля, кусты, бурьян и тайга — его дом, и он распахнулся перед ним, укрыл зверя в глухом пространстве. Я выдохнул из себя спёртый воздух и заметил на свежевскопанной земле вяло ползающих полосатых ос и белые раскошенные соты. Вот оно что! Косолапый-то трудился, добывал себе медку! В сотах земляных ос мёду бывает чайная ложка, а вырыл целую траншею! Осы, конечно, кусали его, да такая уж сладкоежка этот косолапый, что и про опасность забыл! Недаром имя ему пришло от древнего — «ведающий мёд», недаром!
Кроме отличной выдержки писателя, обращает на себя внимание его объяснение имени животного. Медведь - ведающий мёд. Кажется правдоподобным, многие так и считают, даже, как видим, иные мастера слова, писатели.
На самом деле это, в некотором роде, пример народной этимологии. Конечно, не такой смешной и нелепый, как, скажем, попытка связать город Херсон с плохим сном, но всё же без ошибки тут не обошлось.
Учёные языковеды в один голос твердят, что «ведание» тут ни при чём, всё банальнее: медведь - это «медоед, мёд едящий». На месте смущающей умы «в» когда-то была «у» («медуедь»). Останься всё по-старому, не было бы соблазна из едока делать ведака.
Но ещё любопытные не значение слова «медведь», а откуда оно вообще взялось, точнее - зачем.
Судя по всему, это распространённое у славянских народов слово - табуистическая замена исчезнувшего имени зверя, родственного греческому «арктос» и латинскому «урсус».
Суть в том, что называть могучего зверя (лесного духа, божество) его истинным именем без особой необходимости считалось неверным и даже опасным, поэтому придумывались слова-заместители, эвфемизмы. И не надо смеяться, современный человек тоже этому не чужд, поэтому, например, серьёзного противника любят обзывать как угодно, лишь бы не правильно.
А уж раньше, когда человека со всех сторон окружала настоящая, не абстрактная смерть - он пользовался любой возможностью хоть как-то снизить риски, пусть даже столь эфимерно.
Любопытно при этом, что и слово «медведь», которым подменили старое название, со временем стало ощущаться как настоящее, и значит, опасное - и его стали заменять эвфемизмами следующего уровня: мишка, Потапыч, Топтыгин, косолапый и так далее.
Но самое смешное - возможно, и то старое слово (условно говоря, «рыксас»), которое заменили «медведем», могло быть вовсе не первым именем могучего зверя, а такой же подменой...
И как тогда звали не-медведя и не-рыксаса в незапамятные времена - вам уже не скажет никто, разве что какой-нибудь машино-времени-вод. Но у него, боюсь, найдутся более насущные дела, чем разбираться в маленькой лингвистической загадке.