Теплый и сочный августовский день заканчивался концертом кузнечиков, мощным и стройным. Сумерки лениво спускались с неба, наполняя воздух осенней прохладой. Пахло сеном, яблоками и елками. Маленький хутор в 20 километрах от Екабпилса, едва помещался на пригорке, сливался с лесом, вместе с ним тонул в темноте. Кузнечики старались. Как только затихал оркестр в огороде, тут же вступал другой, за курятником, третий - расположился за старым сараем. Звезды в небе подрагивали, пританцовывали под стрекот.
В гостиной домика горел старенький торшер с желтым абажуром, под ним в кресле сидела бабушка, в её руках кувыркались и потрескивали стальные спицы, бросали еле заметные блики на стены и потолок. За бликами наблюдали внуки: неугомонный Арис, послушный Марис, хохотушка Байба. Дети спать не торопились, хотя теплое молоко и оладьи с яблочным вареньем раньше действовали безотказно. Тишину нарушил Арис.
- Бабуль, а ты в войну здесь жила?
- Ну а где ж еще-то? Здесь, в этом вот доме, - бабушка насторожилась.
- Расскажешь?
- Ну что еще выдумал, на ночь глядя-то! Ничего там интересного – отмахнулась было бабуля, но внуки выступили вдруг единым фронтом, что бывало очень редко. Взрослые аргументы разбивались о детскую любознательность, вялое сопротивление было сломлено. Спицы продолжали свою пляску, дети замерли, а бабушка, выдержав необходимую паузу, спокойно и неторопливо начала рассказывать.
- Как началась война, мы боялись, что придут немцы и все отберут. А вышло так, что мы немца только одного и видели. Привез на мотоцикле нового старосту, соседского родственника. Не знаю чего и приезжали, не иначе как самогонки выпить и салом закусить. За столом сидели с дедом вашим, болтали и пили. Через пару часов и уехали. А мы стали жить, как прежде. Землю пахали, детей растили, на рынок ездили. Так прошли два года, а потом деда забрали. Тогда был август, как сейчас, а число я уж и забыла. Приехал староста и два полицейских. Деду дали на сборы полчаса. Обул он старые сапоги и ушел, не попрощались даже. Так мы больше и не виделись никогда.
Спицы в руках бабушки замерли, она сняла тяжелые очки и тщательно их протерла, потом надела и продолжила рассказ.
- Прошел еще год. Писем от деда не было. Хозяйство распродавать потихоньку пришлось. Остался огород, пара курей, свинья в хлеву и собака в будке. Даже коровы не было. Молоко и сметану покупали у соседки. Ну как-то жили, одежку детям перешивала, латала, в ход пошли все дедовы рубахи, мои платья, подвенечное платье порезала, трусики шила. Зимой все больше дома сидели, обувь берегли.
Летом как-то соседка прибегает, рассказывает, что фронт приближается, узнала, дескать, от родственника своего. Собирайся, говорит, заберем тебя с детьми за реку, там потише будет. А я ж не могу, у меня как на грех свинья вот-вот опороситься должна. Поросят собиралась продать, чтобы телочку купить. Без молочка не проживешь, на картошке с капустой-то. Собрала детей, отвела, обнимаю их, как дурная, слезы ручьем, дети тоже в голос плачут. Как вырвалась не знаю.
Прибегаю домой, села на кухне и сижу, прислушиваюсь. Тихо вроде. Занялась делом: в курятник каши отнесла, свинью проведала. Взяла одеяло и подушку, отнесла в подвал. Вернулась, заперла все двери и окна. Ночью так и не уснула. А утром началось. Ухает, свистит, гремит. А я бегаю от хлева к курятнику и обратно. Громыхает все ближе и ближе. Надо, думаю, свинью в дом забрать. Бегу. А тут - на тебе – в лопухах за хлевом вижу ползут двое серых, немцев значит. От страха про все забыла, бросилась к курам, ничего не соображаю, яйца собираю. Вижу через щелку что-то шевелится за курятником. А это зеленые ползут, русские значит. Яйца побросала и к свинье обратно. Ухватила за уши и тяну. Она упирается, орет, а вокруг гремит всё сильнее. Но дотянула до дома, затолкала под стол на кухне, завалила хламом всяким, а сама в погреб, даже двери закрыть забыла. Накрылась одеялом, сижу на картошке, сжалась вся.
Спицы снова утихли, а пауза получилась такой большой, что стало слышно, как за печкой копошится мышка. Бабушка внимательно считала петли, потом продолжила.
Страшно было. Слышала как сапожищами кто-то топал по дому, вдруг визг жуткий, а потом тихо стало. Немного подождала и потихоньку стала вылезать. Посмотрела вокруг и обомлела. Вся кухня в крови, на столе лежит половина свиньи, по полу неродившиеся поросята. Прибиралась два дня. Остатки свиньи сбросила в погреб, думала попросить потом соседку, чтоб разделать помогла. Хоть мяса засолим на зиму. Да не вышло: пока собиралась, крысы добрались, тоже голодные. Только закончила уборку, слышу голоса. Соседка детей ведет. Хорошо успела, не видели они ужаса этого.
Вот вам и война, - закончила бабушка.
Внуки сидели тихо, ожидая продолжения. Мальчишки переглянулись, девочка всхлипнула.
- Ты чего? – шепотом спросил Арис.
- Свинку жалко – пропищала в ответ Байба.
- Бабуля, а кто пол свиньи унес-то, немцы или русские? – нерешительно поинтересовался Марис.
- Дорогой ты мой, - бабушкин голос стал глухим, - Какая ж нам тогда разница была? Все одно – голодать…
Кузнечики оборвали свой концерт. Тишину разрушил гром, где-то далеко сверкнула молния, зашипел ливень. Бабушка встрепенулась, отложила спицы и скомандовала:
- А теперь все по кроватям! Завтра разбужу всех рано, хватит вам бездельничать. Мальчики - на рыбалку! Что поймаете, то и есть будем, а мы с тобой, хохотушка, вишни последние соберем для компота!
Внуки послушно улеглись. А бабушка еще долго стояла у открытого окна, слушала дождь и что-то шептала под нос…