- Она же бабу Маню, как мебель! Как мебель старую выкинула, - зло выдохнул захмелевший Санёк. - Пон-маешь, Л-лёха! Как стол этот!
Он со всей дури жахнул кулаком по полированному дереву столешницы. Жалобно звенькнули друг о друга пустые кружки. К этому времени мы уже успели заказать новую порцию пивасика раза три. Одна упала. Недопитое выплеснулось в тарелку с сухариками и потекло тонкой струйкой на пол.
Как назло в этот момент музыка стихла, и пьяная Санькина выходка разрушила атмосферу веселья гостей за соседним столиком. Они зашептались между собой и постреливали в нас недовольными взглядами.
Санёк набычился. Сжал ладони в кулаки и ждал наезда с их стороны. Посиделки плавно скатывались к сценарию «слово зА слово, мордой пО столу». Я завертел головой в поисках официантки.
- Счет! – крикнул, когда наткнулся взглядом на грудастую шатенку в форме юнги.
В «Пьяном боцмане» всё дышало морем: картины Айвазовского на стенах вперемешку с якорями и спасательным кругом с чёрной надписью «Быстрый», потолок перевит канатами, рыбацкими сетями и чучелами рыб, вместо стульев – деревянные бочки. Штурвал на стене над баром. Улыбчивые официантки наряжены в тельняшки и синие короткие юбочки.
А чего ещё ожидать от Мурманска – города мореманов? Забраться в такую даль меня уговорил Санёк, лучший друг с пятого класса. После выпускного его ждала «Нахимовка», а я поехал учиться в Москву, потом перебрался в Киров.
С месяц назад он нашёл меня на «Одноклассниках», списались, разговорились. Он всегда подбивал на авантюры, вот и в Мурманск заманил, но я не жалею - когда ещё так душевно пивка попьёшь в хорошей компании?
- Рассчитайте нас, - попросил я подошедшую официантку и достал деньги из кармана.
- Я пригласил, - запротестовал Санёк, мотая головой. – Я и плачу!
- Заплатишь, кто ж спорит, - соглашаюсь с ним и тащу к выходу, пока дружбан не разнёс кабак.
Фамилия бывшего одноклассника – Винницкий, но вот пить ему совсем нельзя. После пары-тройки литров крепкого пива или бутылки водки переключатель в мозгу встаёт в положение «Ха-алк, круши-ить!». И начинается веселуха.
Я допёр смердящее перегаром тело до нужного адреса. Дверь открыла пожилая женщина в халате – тёмно-коричневом, с крупными ярко-жёлтыми подсолнухами.
- Здравствуйте, вы Мария… - я замялся. Отчество, паразит, не сказал. А сейчас спрашивать бесполезно – он в дрова.
- Давай по-простому, - улыбнулась она. – Баба Маня я. Алексей? Мне о тебе Саша много рассказывал.
Пока я волок Санька до кровати, он размахивал руками, кого-то неразборчиво посылал, спорил и доказывал – не понять, что и кому. И затих, когда я скинул его на кровать.
- Айда, я тебя чаем напою, – неслышно возникла в проёме двери старушка, - с ежевичным вареньем.
До ночи мы проговорили на кухне о всяких пустяках. Тепло и душевность – лучшая сладость к чаю. Кроме ежевичного варенья, конечно.
Гляжу на бабу Маню, и сердце поёт. Когда бодрая для своих лет, словоохотливая старушка что-то рассказывает, то сетка морщин собирается лучиками, в глазах смешинки. Так и светится молодым задором. Невозможно не улыбнуться в ответ.
Заметила, что я клюю носом, и отправила в постель.
- Классно посидели, - в мозгу всплывали куски недавнего разговора, заставляя улыбаться. - Душевная бабуля.
Тут бы и остановиться, повернуться на бок и захрапеть. Сейча-ас. Вышло, как в той песне «Мои мысли – мои скакуны».
- Кем надо быть, чтобы такую чудную бабулю выкинуть из дома? – треснул копытом в лоб шальной конь из шлягера и вышиб сон из головы.
Рассказ Санька вспомнился так живо, будто мы с ним до сих пор сидим в баре...
- Огород у нас с Иркой. Жена это моя, – начал он. - В Комарово садим. Сорок километров отсюда. А соседка – баба Маня. Бабку мне заменила. Да я тебе говорил.
Дружбан прервался, чтобы глотнуть пива.
- Ирка моя пристала ко мне, - скривился Санек, - Окучь картошку, окучь картошку. Будто так не вырастет. Задрала. Приехал. Только хотел на участок идти, гляжу – у бабы Мани калитка настежь. Чё за на..? И дверь в дом распахнута. И от визга стёкла дрожат. Прикинь. Реально дрожат.
- Где гробовые?! Куда ты их заныкала, сука старая! – слышу, пока бегу до дома. – Я знаю, у тебя на чёрный день много припрятано! Ты хоть знаешь, какая жизнь в Москве дорогая? Я в супермаркете за гроши вкалывать не намерена! Манекенщицей стать хочу!
- Лёха-а, ты же знаешь, - распаляется Санёк. – Я за бабу Маню любого… - он поднял руку и резко сжал ладонь в кулак, - на гребной винт намотаю. Влетаю, а там белобрысая шпала на нее замахивается. БАБУ МАНЮ БИТЬ?! Я за лапку хвать и к себе повернул стервозу.
- Ты ещё кто такой? – верещит она. – Вали отсюда.
- Я её за шейку рукой цоп – к косяку дверному прижал и приподнял чуть-чуть. Хоть роста в ней метра два, если копытца моднявые считать, а тельце тщедушное, нескладное, - он ржанул. - Чисто самка богомола, я по телику видел.
- Осфу-усти-и, сволощ-щь, - хрипит фифа и пытается оторвать мои пальцы от горла.
- Пусти её, Сашенька, - сквозь слёзы тихо просит баба Маня. – Не убивай. Грех. Внучка это моя. Ленка. Не доглядела я, и вот… Я думала, она приехала меня к себе забрать, а вон как вышло.
- Да кому ты нужна, рухлядь старая, - прошипела белобрысая стерва, разминая сдавленное горло. - Кхе-кхе. Я дом твой хотела продать, который ты мне завещала. Надеялась, что ты на кладбище, а ты жива ещё.
- Как ты с бабушкой своей… - начал я.
- Это тебе она БА-БУШ-КА, - всё сильнее распаляется Ленка. – А мне – НИКТО! Просто старуха, которая живёт и живет! И никак сдохнуть не может! Где она была, когда моя мать на трёх работах рвала пупок до голодного обморока?! ГДЕ?! Да мать рада была, когда сбежала от её постоянных нотаций!
- И ты прикинь, Лёх. Эта… - Санёк замялся в поисках подходящего слова, – Сс-сука так бабу Маню ненавидит. Чисто бешеная тварь. Она ж ей родной по крови человек. Родно-ой! А та? Стоит, пальцы в кулаки, рожу скривила, только слюна не летит. Лё-ха-а. Тварь бешеная, я тебе говорю.
- Нюсенькя, не деляй тяво, не деляй сиво, - передразнила бабу Маню и снова зашипела. – Да если бы не она, то у меня бы и мать нормальная была, а не скрюченная развалина, как сейчас, и я бы давно манекенщицей стала, а не «Вам пакет нужен?» в долбанном Ашане! А отца своего я вообще не помню! Она всю жизнь нам сломала! НЕНАВИЖУ! Тьфу!
- И бабе Мане в лицо плюнула, – он заскрежетал зубами от злости и вызверился. - В ЛИЦО-О! В ЛИЦО ПЛЮНУЛА-А! ТВ-ВАР-РЬ!
- Хана девке, - решил я. – Как же дуре досталось, если Санька и сейчас трясёт от ярости при одних только воспоминаниях?
Дружбан выдул остатки пива, забросил в рот горсть сухарей и принялся агрессивно перемалывать их челюстями. Официантка принесла ещё пару кружек. Он присосался к одной из них, ополовинил и только тогда продолжил.
- Не понял, как рука поднялась, - заговорил глухо, сверля взглядом столешницу. - Но ударил эту тварь так, что её вынесло во двор, только длиннющие шпильки перед глазами мелькнули. Оклемалась. Сидит, ладонь к опухшей щеке прижала и трясётся в ужасе от того, что я подхожу.
- А ты что, защитничек, тоже на дом губёшку раскатал? – поливает ядом.
- Прикинь, Лёха, - усмехнулся Санёк. - Сколько эта дрянь в себе злости накопила, что заткнуться даже моя оплеуха не заставила. Что бы я сейчас не сказал – не дойдёт. Баба Маня для неё – враг. Ну я и молчу.
- ЗАБИРАЙ! – визжит Ленка в истерике. - ВСЕ ЗАБИРАЙ!
- Бабу Маню к себе возьму, - угрюмо бросаю слова сквозь зубы, сдерживаюсь, чтобы не начать месить стерву ногами. – А домом - подавись. У нас свой есть. И у бабки твоей тоже будет дом. Новый. Где её любят.
- Подхожу к дому, а меня в затылок клюет шпилька. З-зараза, так больно! Оглянулся, девица эта, словно зажатая в угол стаей котов крыса, сверлит меня бусинами глаз и вторую туфлю в ладони сжимает. Тьфу!
- Вот что я с ней должен был сделать? Лёх? Убить? Отпинать? – Санёк уставился на меня в ожидании ответа. Не дождался. - Забрал я бабу Маню, и мы пошли со двора. Ленка кинулась в дом и устроила погром: вышвырнула на улицу половик, подушки с дивана, посуду – искала деньги. Когда я последний раз посмотрел в ту сторону, из двери вылетел стул и развалился на части от удара о землю…
- Она же бабу Маню, как мебель! Как мебель старую выкинула! – последние слова Санькиного рассказа кусали меня, словно стадо постельных кровососов. Я ворочался, комкал ногами одеяло и заснул лишь под утро.
Вернулся от друга и позвонил матери.
- Мам, здравствуй, - голос почему-то дрогнул. - Я к тебе завтра приеду. Привезти чего?
