Беспокойный сон ребёнка.
Твой беспокойный сон всю ночь - и только под утро пришло сновидение, будто снова в армии.
Тревога, оформленная смутно, возврат в прошлое, детский плач, который будит - зеркало между явью и потусторонним, невнятным.
И полдня потом ходишь пришлёпнутый.
Вспоминаешь, какие знаки посылало нездешнее. Знаки это были или случайные обстоятельства сложились в такую нереальную тревожную реальность.
Вот хотя бы вчерашняя молодая женщина в вагоне метро - в чёрном платье, чёрных чулках. В руке - две виноцветные тёмные розы, лепестками вниз. Полная сосредоточенность на нездешнем; присутствует только как сигнал скорби, как твёрдый знак в алфавите, сам по себе не произносимый.
Даже веснушки - метка траура.
И начинаешь думать, что ведь у каждого однажды настанет момент, когда нужно будет предъявить итоги прожитого. Исповедаться, получить отпущение грехов.
Понятно, что у известного сорта людей сами эти слова вызывают безудержный смех и презрение к тому, кто рискует их произносить. Но всё же, вдруг и весельчакам однажды станет страшно, хотя бы ненадолго и, видимо, незадолго до агонии.
Интересно, куда они пойдут или даже побегут со всем своим жизненным багажом, в котором не одни только бренды и гаджеты, но много такого, с чем на тот свет отправляться стрёмно? Ясно, не к толоконным лбам. Но к кому же? К Диме Быкову? Или кто у них там сейчас духовный авторитет?
Прочёл у Мердок: «Совершая дурные поступки, мы стараемся обезболить собственное воображение».
Так и есть. Беда в том, что анестезиологи мы доморощенные, а наркоз, который даём сами себе - смесь беспечности и нахальства. Быстро накрывает, но действует кратковременно.
А дальше - кому как повезёт.
Или - реанимация.
Или «доктор сказал в морг, значит, в морг».
Хотя миллионы людей продолжают жить с наглухо убитым воображением. И дискомфорта не испытывают.