По подвалу разносился горький запах махорки, а на ящике из-под гранат чадила солдатская лампа, наполняя укрытие тусклым светом. На кирпичных стенах выступила изморозь, но здесь было всяко теплее, чем снаружи. Ничего, сейчас народ надышит, воздух нагреется и будет совсем хорошо.
Солдаты отдыхали между атаками: кто пытался спать, кто перечитывал письмецо, полученное из дома, а кто-то наоборот пытался на клочке бумаги написать весточку домой, сообщив о том, что жив и здоров.
Хотя, кто его знает, как оно будет, пока письмо идёт до адресата. Сколько было таких случаев, что приходит письмо жене, что муж и отец её детей цел, руки-ноги на месте, ведёт борьбу с фашистскими оккупантами, а потом как придёт похоронка, и окажется, что его снарядом разорвало на следующий день после того, он это самое письмо отправил.
А бывает и ещё хуже: из-за военной неразберихи сначала придёт похоронка, и все вроде бы уже смирились, а потом как придёт письмо от бойца, что у него всё хорошо, так это же всё равно, что рану расколупать, да обильно солью посыпать.
Несколько бойцов решили перекусить, вскрыв банку ленд-лизовской тушёнки, и к дыму махорки тут же приплёлся мясной аромат, от которого даже свело в животе. Другие тут же полезли доставать свой провиант, а то кто его знает, когда ещё поесть придётся.
Ну а что можно делать, кроме всего перечисленного, особенно, когда ты уже поел, покурил и использовал по прямому назначению наркомовские сто грамм - травить байки! И, как правило, в любой роте находился такой рассказчик, который готов был выдать нагора не то придуманных, не то реальных историй, чтобы заполнить паузу, и чтобы в конце каждой нашёлся тот, кто задумчиво пыхнет самокруткой, усмехнувшись в усы, или выкрикнет весело "Брехня, Михалыч!"
В общем, такой Михалыч, Кузьмич, или Петрович находился всегда.
- Откопали его, значит, а он такой на однополчан пялится, как баран на новые ворота и как будто не узнаёт. Озирается кругом, словно в первый раз здесь оказался. А у самого кровища, аж жуть! Ну, думают, контузило его здорово, что аж память отшибло. Да того и гляди к Всевышнему на суд отправится. Я таких повидал: ходят, спят, едят... Всё вроде бы нормально, да только ни черта не помнят они! Ни откуда они, ни имени, ни звания, Ни-че-го-шень-ки!
- Это да, а где-то жена, дети папку ждут, - вклинился другой боец в рассказ.
- Ага, удобно, и не говори! - по подвалу пробежал лёгкий смешок.
Старшина дождался, пока смешки притихли.
- Смех-смехом, а... - начал было он, но осёкся. - В общем, бывает такое, что по башке прилетит и всё, нет человека, всё равно, что чистая книга. Пиши заново, что хошь.
При мне одного такого как-то даже контрразведка трясла как грушу по осени, думали, что шпион немецкий, тем более, что немец не дремлет, и то и дело диверсантов засылает к нам в тыл.
Оно ведь как бывает: наберут немцы народу из сдавшихся в плен или из дезертиров, и давай вербовать. Одно дело немца засылать - он может себя выдать, как бы хорошо подготовлен не был, ибо надо жить среди других людей, чтобы быть такими же, как они, верно? То слово не то ввернёт, то не так поступит, то ещё что... А тут человечишко, который знает всё это от рождения, такого подловить на неточностях - постараться надо! Нацепил на него нашу форму – и к нам в тыл забросил!
- Ну, и что там с красноармейцем этим? Который без памяти.
- Да плох он совсем был! Немцы тогда пуляли из пушек своих, что есть сил, из пулемётов поливали всё так, что мама не горюй! Уж очень не хотели сдавать позиции, а мы наступали тогда хорошо так. Кровь кругом, грязь, стрельба.
- Помер?
Старшина отрицательно покачал головой, продолжил.
- Была, значит, у нас в санчасти полка медсестра, Нюрой кличут, так вот она тогда подползла под сплошным огнём и давай того бойца перевязывать. Нюрка кого угодно на ноги могла поставить! Хороша девка и внешне и в медицине толк знает. Лишнего никогда не отрежет, самых тяжёлых вытаскивала и выхаживала, а безнадёжных успокаивала так, как ни один поп грехи не отпустит.
- И что? - послышался вопрос, полный скепсиса.
- И что! - передразнил старшина. - А то, что она стала его перевязывать перед тем, как оттащить в безопасное место, а он как очнётся, да как начнёт ей чего-то говорить, так она тут же и обомлела, белее белого стала.
- Это как?
- Как-как! Побледнела! - недовольно пояснил старшина.
- Да я не о том. Обомлела-то она от чего?
- Да вроде как он её узнал и стал ей что-то быстро-быстро говорить, а та смотрит на него и поверить не может. Видно, что его-то она только по этому полку если и знала, то вскользь, вон нас тут сколько, всех не упомнишь по именам, а он вроде как её по имени да по имени, да что-то такое говорит, что только она и может знать. И она вдруг его вроде как вспомнила, да не по лицу, а по словам.
У самого кровища, чуть кишки наружу не вываливаются, досталось ему тогда знатно, а он ей в глаза смотрит и говорить не перестаёт! А Нюрка слушает и слушает, только глаза расширяются.
- Сам видел?
- Чего не было, того не было. Это мне те ребята поведали, кто были тогда там поблизости и своими ушами даже кое-что услышали. Даже что-то мне потом пересказывать пытались, только я ни черта не понял и не запомнил. Да и они не особо разобрались. Один вот только, тот, что до войны учителем физики школе был, вот тот что-то вроде как для себя уяснил, но сказал, надо обдумать.
- И где они?
- Кто? - не понял старшина.
- Ты как, спишь, ей Богу! - послышался смех. - Учитель физики, и тот второй, кто же ещё.
- Не стало их, - вздохнул старшина.
- Погибли?
- Да, - подтвердил старшина и глубоко затянулся. Выпустил густую струю сизого дыма. - Обоих накрыло через пару дней. Одним снарядом и грохнуло. Там бы даже Нюра не помогла, так мужичков по округе раскидало, что и хоронить толком нечего было. Так что никто ничего обдумать не успел.
Повисла тоскливая тишина.
- Все под Богом ходим.
- Его ж в семнадцатом году отменили! - раздался молодой голос.
- Дурак ты, Егорка! - прилетело ему в ответ. В углу послышалось недовольное сопение.
- Ну, так а с Нюркой-то вашей что сталось? - этот голос был более зрелым.
- Не стало Нюры, - тяжело вздохнул старшина.
- Погибла, значит, - грустно констатировал один из бойцов.
- Типун тебе на язык - погибла! - плюнул в сторону бойца старшина.
А после недолгой паузы задумчиво добавил:
- Не могут такие женщины погибать, неправильно это.
- Так что с ней стало-то?
- Да кто ж его знает, исчезла и концы в воду. Говорят, перевелась в другой полк, на самый передок. Вроде как там она нужнее. А кто-то говорит, что в разведку подалась, за линию фронта, нелегалом. Вид у неё такой, что за немку очень даже сойти может, да и языком вроде владела.
- Как-то всё у тебя складно получается, - раздалась реплика, полная недоверия. - Была Нюра – чудо-сестричка, потом поговорила с раненым, который ничего не помнит, а потом те, кто слышал их разговор, тоже погибли – концы, как говорится, в воду.
В углу послышалось шевеление, как будто кто-то только что проснулся.
- Знал я её, - раздался голос. - Руку мне спасла, и пять осколков вытащила вместо хирурга. Меня принесли на стол, а он после двух суток на ногах уже скальпель в руках держать не может, руки трясутся, а оперировать надо.
Компания замолкла в ожидании продолжения. Даже старшина хитро прищурился, только попыхивал тихо своей папироской.
- Ну, она и стала меня оперировать, а хирург поначалу ей указания давал, а потом смотрит, как она управляется, как ловко всё делает, какая рука у неё твёрдая, так и уснул там, не выдержал. Понял, что я в надёжных руках. А ведь мне потом сказали, что она ещё дольше врача не спала.
- Так на тебя что же, хлороформа не хватило? - недоверчиво спросил старшина.
- Не хватило, - спокойно ответил боец. - Подводу аккурат за день до этого "штуки" разбомбили, со всеми медикаментами. Резали по живому.
Бойцы переключили внимание на нового рассказчика.
- Хирурга тогда военные прокуроры долго допрашивали, а потом и смершевцы прикатили. Особо даже не скрывались. Думал, что всё, увезут нашего врача и по законам военного времени его, как говорится, того... Но нет, обошлось. Он потом ещё долго там оперировал, всё сокрушался, что такой талант пропал. Это он про Нюру вашу. А документов о переводе, как я слышал, так и не нашли. Или смершевцы изъяли, кто ж теперь разберёт.
- Так, погоди, старшина - спросил один боец, облизав ложку и засунув её в карман. - А с бойцом-то что в итоге? Ну с тем, у кого кишки наружу?
- А, - старшина поправил шапку, - так выжил солдатик. Вытащила его тогда Нюра. Выходила, день и ночь не отходила, а он как проснётся, начинает ей что-то рассказывать, только тихо-тихо так, чтобы никто в палате не услышал. А она вроде как всё запоминает и думает-думает о чём-то. Вот... а потом, значит, пропала, как я и сказал.
А с бойцом тем я потом самолично говорил. Попал в тот же госпиталь с лёгким ранением, это если с его ранениями сравнивать. Хотел рассказать ему, что его товарищи погибли - учитель и тот, другой - помянуть, опять же надо было.
В общем, решился спросить, что он такое Нюре всё время пока в госпитале был, рассказывал.
- А он?
- А он такой мне и говорит: какой Нюре? Не помню, говорит! Ничего не помню! Как в атаку шли, говорит, помню, как немцев заметил, помню, и даже, говорит, как пули в него из МГ летели, помнил (хотя здесь мало верится). А потом, мол, очнулся в госпитале, а однопалатники ему такие: как же тебе повезло, что за тобой такая сестричка ухаживала! Ты, говорят, обязательно после войны её найди и женись! Завидовали, в общем, ему очень.
- И что?
- А он мне: а я такого, говорит, не помню, хоть убейся! Вообще! Вот атака, вот пулемёт, а вот госпиталь. А между ними - пустота, пустее не бывает!
Спрашиваю: как так? Так не бывает! Все видели, как ты с ней общался, что-то ей рассказывал, она тебе отвечала. А он на меня глаза вылупит, и чуть не крестится!
- Ничего себе! - возглас полный впечатления.
- Вот так вот, - констатировал старшина.
- И что, куда делся тот боец? Ну, тот, который ничего не помнит.
- Не знаю, я тогда в госпитале с легким ранением был, пересеклись мы с ним случайно, а ему ещё долечиваться надо было. Так и расстались. Больше я его не видел.
Послышались одобрительные реплики и просто шум, сопутствующий заполненному вооружёнными мужиками подвалу.
- Я вот что думаю, - подал голос тот боец, что был ранен осколками, - всё время пытаюсь её лицо вспомнить, а никак не получается. Помню, что красивая очень, а чтобы в деталях, никак не выходит.
Старшина примолк. Он и сам сейчас поймал себя на мысли, что образ Нюры всё время ускользает из памяти и как туман на ветру разлетается. Вот вроде бы он есть, а вот ты уже помнишь только что-то общее, типа того, что да, была красивой. Но говорить ничего не стал.
- Да уж, на войне и не такое случается.
- Кстати, вспомнил я тут один случай... - начал кто-то из темноты.
Поддержать автора,
Ю-Money: 4100116679502124