Образованному человеку, вообще-то говоря, неприятно признаваться в своем незнании. Образованный человек должен или промолчать, или узнать. Но я все же признаюсь: на момент написания этого эссе я не читал книгу Карла Ясперса о Ницше. Это будет мною исправлено, но именно сейчас, сейчас – а не когда-нибудь после, я хочу поговорить с моим читателем об этом весьма неоднозначном философе.
Ницше, как говорят, безумен, и вероятно, так оно и есть. Вероятно, даже он был безумным всегда, а не стал таковым к концу своей жизни. И если исследователь захочет найти в произведениях Ницше безумие, то он, несомненно, найдет его. И Ницше гениален. Он гениален не потому что безумен, и безумен не потому что гениален. И его произведения ценны не тем, что в них безумно, но тем, что в них гениально, что в них приближает нас к истине, дает нам пищу для ума.
Ницше выступает как имморалист, но иногда становится моралистом. В нем уже говорит то сострадание ко всякому живому существу, о котором говорит Бердяев, хотя порой он выступает против сострадания, и первый кидает в него камень, попадая им в самого себя. Он часто выступает, как позитивист и противник религии, но было бы ошибкой думать, что он таков, потому что безумен. Его противление религии – есть противление, которое вполне можно понять, исходя из контекста эпохи, в которой он жил. Его противление религии, как в некоторых случаях и науке, а также метафизике – есть прорыв скорлупы авторитетов, который он предпринял тогда, когда возрос. Но вырвавшись во внешний мир, вовне опеки авторитетов, он не смог справится с тем, что открылось ему. Взросление не происходит так быстро, а он пошел по пути взросления одним из первых, и прорывался сквозь сучья, с упрямством безумца. Но не потому что действительно был безумцем. Безумие вообще тут не имеет никакого значения.
Виктор Франкл пишет, что когда безумец говорит о том, что дважды два равняется четырем, он говорит правду, несмотря на свое безумие. И когда здоровый человек утверждает то, что дважды два – это пять, это вовсе не происходит от здоровья, и истиною не становится. Здоровый может ошибаться с тем же успехом, как безумец может не ошибаться.
Ницше делает прорыв. Он представляет собой трансцендирующее Я. Неважно, что пространство трансцендентного им отрицалось. Ницше противник Канта, но весь его смысл заключается в том, чтобы вырваться за предел. Он не вырывает туда, куда прорывались мистики, такие, как Плотин, Мейстер Экхарт или Яков Беме, к тому, что называется Единым, как то было принято ранее, он находит другое пространство, то, которое считали бы вожделенным ученые, феноменологи и психологи. Скорлупа авторитетов, заблуждение и незнания прорывается им, но, как известно, яйцо может быть разбито с любого конца.
Таким образом, мыслитель, о котором мы говорим, становится похож на сингулярность, которая взрывается в мысли XX века. Сингулярность эта, в сжатом виде, содержит в себе семена того, о чем пишут Фрейд и Адлер. Но в ней же феноменология Гуссерля и теология Бердяева. В ней экзистенциализм Ясперса и Хайдеггера, Сартра и Камю. Я не говорю, что все эти мыслители зависят от Ницше, как следствие от причины, но трансцендирование этого философа включено в парадигмальные облака и системы коммуникаций многих и многих людей. Они читали Ницше, они впускали его в свой внутренний диалог. Так он стал частью мировой культуры, и важной, хотя и не совсем понятной, фигурой для экзистенциальной философии (если она вообще существует, эта экзистенциальная философия).
Он действительно часто разрушает, а не созидает, но на его разрушении взошли плоды созидания. Впрочем, на этом поле взошли всякие плоды, от лучшего сорта пшеницы, до ядовитых грибов, растущих на кучах гниющего мусора.
Но как читающему отделить пшеницу от плевел? Как отличить созидательное от разрушительного, позитивное и конструктивное от негативного и деструктивного, здоровье от безумия. Я думаю, что никак. Ницше органичен, и не может стать авторитетом. Авторитет – это слишком застывшая форма для него. Более того, чтобы он стал авторитетом для кого-то, необходимо сначала дать интерпретацию его текстам. И если эта интерпретация будет школьной, то и Ницше встанет в ряду учителей данной школы. А если она будет не школьной, а личной, то вряд ли она сформируется в схоластическо-догматической форме, а значит, все равно останется органической.