Мой свиристельный птиц, осиновый манкурт, обнявший горизонт гораздо дальше окон. Хронический артист, сверчковый Робин Гуд, шагнувший со страниц в прекрасное далёко.
В весенее ничьё от каменной плиты, от городской черты до синего колодца. Послушай, дурачьё — ругаются кроты, течёт вода ручьёв, ворочается солнце.
И всё поёт окрест, от лис до муравья, цветочной кутерьмой, искрящейся, рандомной.
А ты бродячий лист, свихнувшийся паяц, вернувшийся домой, оставшийся без дома.
Прелюбопытный нос, игрушечный народ. Чего кривишь ты рот, шарманщиково слово?
Чего тебе дано? Всегда идти вперёд. Теперь у нас метро для каждого такого.
Отрезанный ломоть. Какой же ты герой? Ты замысел, ты крой от шапки до ботинок.
Усталый Артемон, раскрашенный Пьеро растают как дымок, мой старый Буратино.
Рюкзак через плечо. Играет контрабас, небесные пути расстелены как свитки.
И звездный палладин мечом коснется лба, но Карабас следит и дёргает за нитки.
Деревенеет век, деревенеют сны, деревенеет вся избыточная радость.
И кандалы твоей последней тишины окажутся твоей не пыткой, а наградой.
И ты забудешь сам, что было что-то "до", вершились чудеса, и что-то было лучше,
но разожмешь свою скрипучую ладонь, почувствовав сезам, давно забытый ключик.