Продолжение. Предыдущая часть
Воспоминания о Казани в основном связаны у меня с двором, где стояла воинская часть. Справа от КПП был двухэтажный дом. Первый этаж был кирпичный, и там были склады, а второй деревянный, куда со двора вела тоже деревянная лестница. Там была всего одна комната, где жили мы четверо – мама, тетя, я и сестра. Слева от КПП был маленький скверик, а прямо опять кирпичные склады. Самое интересное, что, уже работая на заводе после института и будучи в командировке в Казани, я нашел этот двор на берегу Булака, но он оказался совсем маленьким, а тогда он был огромным.
Помню, что довольно часто при части устраивались «вечеринки», куда собирались офицеры, их жены и не жены. Пили, ели и танцевали. Мама с теткой прихорашивались и уходили. Мы с сестрой не спали, ожидая их прихода, так как они обязательно что-то приносили нам, что удавалось спрятать со стола. Однажды на такой вечеринке один офицер по пьяни застрелил какую-то женщину. Его судили прямо в части на другой день и приговорили по законам военного времени к расстрелу. Стреляли его у нас во дворе на складе, который был прямо от КПП. Я помню, как его вели через двор. Он был босой в одной нижней белой рубахе навыпуск. Руки у него были связаны за спиной. Его вели двое под руки, а сзади шел человек с наганом в одной руке, а другой он подкидывал и ловил патрон.
Мы с сестрой болеем коклюшем и лежим в одной постели, а над нами на потолке большое мокрое пятно, покрытое зеленой плесенью.
Во дворе днем тренируют зенитчиц распознавать летящие немецкие самолеты по силуэтам. Командир держит в руках альбом, где нарисованы силуэты самолетов в разных ракурсах. А девушки метров с десяти смотрят в бинокль и должны определять тип самолета.
Еще помню, что ходили в гости к священнику, который еще крестил маму. Запомнился не сам священник, ни обстановка, а то, что нас угощали стерлядью, да и не саму стерлядь я помню, а то, что у неё в голове есть плоская косточка в виде человечка с раздвинутыми руками и ногам. Она у меня долго хранилась. Еще мы с мамой ходили в парк на Черное Озеро, где детям давали по черному коржику и стакану соевого молока.(листайте галерею, мое прим.)
Посреди нашего двора был канализационный люк. Однажды мы с сестрой играя бегали спиной вперед. Так вот я и угодил в этот люк, который в этот момент оказался почему-то открытым. Хорошо он был пуст и я не захлебнулся, а получил легкое сотрясение и перелом ключицы. Мне прибинтовали правую руку к туловищу гипсовыми бинтами, и я ходил как в корсете. Противные девчонки дразнили меня: Руку в трусы засунул! Руку в трусы засунул!
Летом 44-ого всем эвакуированным разрешили возвращаться в Ленинград, который был уже освобожден от блокады. Мы с мамой едем в Ленинград. Опять проезжаем Малую Вишеру. Все прилипли к окнам и кричат: Смотрите, виселица! Действительно, здания вокзал, где мы когда-то ночевали, нет. Вместо него куча битого кирпича и поэтому видна вся привокзальная площадь, а на ней два столба с толстой перекладиной между ними. На ней болтаются несколько обрезанных веревок. Поезд подходит к перрону в Ленинграде и в окно заглядывает милое лицо моей бабушки Гали. Она стучит по стеклу и машет нам рукой, и мама говорит: Это бабушка Галя. Боже мой! Ей в 44ом всего 48 лет. (листайте галерею, мое прим.)
Ленинград встретил меня множеством разрушенных домов. Мама устроилась в какую-то строительную организацию, и она вместе с другими лазила по этим развалинам, собирая данные для проектов восстановления этих домов. Еще помню Невский проспект, по которому ходил трамвай, а на домах висели таблички Проспект 25-ого октября. Но никто его так не называл, и он всегда оставался Невским, так же как и площадь Урицкого никто кроме как Дворцовой не называл. Почти на всех перекрестках в цоколях угловых домов пулеметные амбразуры. Готовились к уличным боям.
Отец везет нас с мамой загород на трофейной машине. Шоссе прямое, как стрела, а справа и слева пустые поля. Шоссе упирается в какую-то высоту. Отец говорит, что шоссе это Пулковский меридиан, а впереди Пулковские высоты и Пулковская обсерватория. Вся высота изрыта окопами и воронками. Кое-где торчат еще колья с обрывками колючей проволоки. Сиротливо торчат расщепленные обрубки нескольких деревьев и полуразрушенные купола обсерватории.
Продолжение следует...
