Пока поднимались на лифте, Валентина Петровна давала мужу последние наставления:
— Говорить буду я. Наша цель - забрать Надюшу с ребёнком, и всё. Сделать это надо быстро. Женьку я беру на себя. Послал же Господь зятька! С дедом не болтай, иначе всё провалишь. Понял?
— Понял. — вздохнул Вадим Сергеевич.
Лифт слегка подпрыгнул и остановился на прокуренной лестничной клетке четвёртого этажа.
Зажимая нос платком, Валентина Петровна кивнула мужу и остановившись перед дверью без номера, нажала кнопку звонка. Лязгнул замок и дверь приоткрылась.
— Мама! - бросилась к Валентине Петровне бледная стриженая девушка. — Всё хорошо, мама здесь — сказала Валентина Петровна, приобняв её.
Втроем они зашли в квартиру. Дом был сталинский, добротный: толстые стены, высокие потолки. Квартира была роскошной когда-то, но теперь от былого великолепия не осталось и следа. В гостиной с выцветшими обоями из мебели был только стол, и вокруг него несколько стульев. Стол был уставлен бутылками из-под водки и креплёного вина.
— А где муж-то? – громко спросила Валентина Петровна.
— Так, увезли. Я же вызвала милицию, по твоему совету… И меня хотели в отделение везти, чтобы заявление написать, но на кого я Марьяшу -то оставлю?
Внезапно в районе стола послышался слабый стон.
— А! Пётр Ильич! Я вас и не заметила! Что это вы там за бутылками прячетесь? Выходите на свет божий! — сказала Валентина Петровна.
— Он не Ильич, а Иваныч – шёпотом подсказала дочь.
— А су… а су… - пытался высказать свою мысль дед, но махнув рукой, отказался от этой затеи. Он оперся ладонями о стол и встал, колени его дрожали.
Старик окинул мутным взглядом присутствующих и спросил:
— А где Женька, я не понял?
Никто не удостоил его ответом, и он, кивнув сам себе, снова сел за стол. Заплакала Марьяша, и Валентина Петровна, а за ней и Надя, побежали к ней в соседнюю комнату.
Увидев, что окно распахнуто, Валентина Петровна набросилась на дочь:
— Надя, как так можно?! Ты башкой-то хоть чуток соображаешь? Разве можно так окно расхлебястывать в этой квартире?
—Я проветрить открыла! — чуть не плача, ответила Надя, прижимая к себе дочь.
— Вещи собрала? — чуть смягчившись, спросила Валентина Петровна.
— Почти. Кроватку осталось разобрать.
— Вадик! — крикнула Валентина Петровна через плечо — иди, разбери кроватку!
Вытирая губы, в дверях появился Вадим Сергеевич. Ни слова не говоря, Валентина Петровна подошла к мужу, и расширив ноздри, втянула воздух у его лица, после чего послышался резкий звук пощёчины. Вадим Сергеевич заметил, как Надя зажмурилась и вжала голову в плечи. Снова заплакала Марьяша.
— Валя, ты что? Белены объелась? – прошептал Вадим Сергеевич, прикоснувшись к запылавшей щеке.
— Это ты объелся! Забыл, зачем мы здесь? Я же говорила тебе не подходить к старику!
— Но, Валя… я и не подходил.
— Дома поговорим. Разбирай кроватку! — зашипела на него Валентина Петровна.
***
Её злое и оттого некрасивое лицо застыло на экране крупным планом. Глядя на себя, Валентина Петровна поразилась, какие у неё, оказывается, были глубокие морщины. Зрачки такие огромные, чёрные… и ужасно жёсткая форма рта.
— Что скажешь, Валентина? — послышался сверху приятный женский голос.
— Я и сейчас поступила бы точно так же! — ответила она: — Я должна была вытащить дочь и внучку из этого вертепа!
— Сейчас речь не о них. К Надежде мы вернёмся, у её ангела тоже есть претензии к тебе.
— Ко мне? Претензии? Но какие?
— Позже. Сейчас разберём данный эпизод. Хранитель Вадима считает, что это ты толкнула его в объятия любовницы. Подтолкнула ко греху своей грубостью.
Валентина хотела было возразить, закричав, что её муж всю жизнь был тюфяком, и этой бабёнке не составило труда его обаять. Но губы её непонятным образом склеились, и она не смогла произнести ни звука.
— Следующий эпизод. — бесстрастно сказал на сей раз мужской баритон.
Валентина Петровна увидела мужа. Он сидел за столом на маленькой кухне, и выглядел счастливым. Та женщина хлопотала у плиты.
— Давай помогу! – улыбаясь как идиот, проворковал Вадим Сергеевич.
— Я сама. Это сюрприз, отвернись! – засмеялась хозяйка маленькой кухни, и поставила на стол перед ним свежеиспечённый торт, украшенный цифрой «10».
— Ниночка! Какая красота! Хозяюшка моя! А почему десять? Есть что-то, что я не знаю?
— Вадик, у нас же сегодня праздник! Десять месяцев нашего знакомства. – она смотрела на него влюблёнными глазами.
«Десять месяцев» равнодушно отметила про себя Валентина Петровна. Сейчас измена мужа уже нисколько не трогала её.
— Вадим умер через два года после того, как вы ворвались на эту кухню, и угрожали женщине по имени Нина смертью.
— Мой муж умер от диабета. А не потому, что в семью вернулся.
— Да, но он никогда не ел столько сладкого, как в последние два года. Хранитель утверждает, что Вадим Сергеевич утратил интерес к жизни и махнул рукой на своё здоровье. Что скажете, Валентина?
— Я ни при чём. То, что он стал покупать конфеты килограммами, я узнала только после его смерти. Когда находила что-то сладкое у него под матрацем — выбрасывала.
Она вспомнила, что после смерти мужа обнаружила у него в ящике стола три килограмма «мечты», расфасованных на три упаковки. И до неё дошло, что её муж — самоубийца.
Вадим Сергеевич очень изменился с тех пор, как "вернулся в семью". Совсем не улыбался. Когда он умер, та, другая, заявилась на кладбище. Она имела наглость подойти, и сказать: «Помните, вы обещали убить меня? Ну, так вам это удалось». Валентина Петровна поёжилась, вспоминая тот ненастный осенний день, холодный ветер, и ещё более холодный взгляд.
Ей стало так тоскливо.
— Ангел-хранитель вашей дочери Надежды считает вас косвенной виновницей смерти четырёх детей. Ваших внуков.
— Как четырёх? Я знаю только про два аборта — прошептала Валентина Петровна, оказавшись в полутёмном кабинете и наблюдая со стороны, как Надя целуется с каким-то боровом на офисном диване, скорее всего, с начальником. На его рабочем столе стояло фото в дорогой рамке.
— Фото, пожалуйста! – командует голос — и вот уже Валентина Петровна видит фото жены и детей мужчины, который тискает на диване её дочь.
— Я не учила её такому… я всегда желала только счастья моей девочке… — прошептала Валентина.
— Вы не научили свою дочь говорить «нет». Она выросла беспомощной и неспособной отстаивать ни своё мнение, ни свою честь. — констатировал голос.
— Я виновата — глухо сказала Валентина Петровна.— Но я мертва, меня похоронили. Разве я могу что-то исправить? Это невозможно!
Сознание стало гаснуть, вместе с ним и свет стал тускнеть. Валентина почувствовала странное покалывание, словно она распадается на мелкие кусочки. «Ну, вот, теперь точно, всё» — промелькнула мысль.— «Только бы не попасть туда, в ту холодную пустыню, где вокруг лишь стоны и злобные взгляды. Уж лучше растаять без следа, как облако… и полное забвение… Прости меня, Вадик! Прости Надюшка! Господи, прости!»
— Для Отца нашего нет ничего невозможного! - услышала она сквозь шум в ушах детский голос, после чего ощутила дрожь в коленях, как алкоголик Петр Иванович.
Она открыла глаза, и увидела, что стоит там же, где стояла, требуя разобрать Марьяшкину кроватку. На неё укоризненно смотрит муж, потирая красную щёку. Дочь Надя испуганно качает Марьяшу на руках, избегая смотреть на мать.
— Не знаю, что это на меня нашло! Прости меня, Вадик! — прошептала Валентина, положив руку ему на плечо.
— Надюша, извини мою грубость, я просто очень испугалась за внучку!
Пока Вадим Сергеевич разбирал кроватку, Валентина прошла в гостиную, где сидел за столом дед.
— Пётр Иванович, я не могу оставить у вас дочку и внучку. Пожалуйста, поймите правильно. Если Евгений захочет их вернуть— пусть для начала бросит пить. И вы завязывайте. Поезжайте на дачу, заведите кур… или, не знаю, пчёл…
Пётр Иванович поднял на сватью глаза и неожиданно внятно сказал:
— Да пошла ты со своими пчёлами! Мой Женька плясать под твою дудку не станет. Ты вон из своего Вадика веревки вьёшь. Несчастный мужик, бедолага. Я бы от такой, как ты, сбежал. И он сбежит, к гадалке не ходи.
— Теперь не сбежит! – сказала Валентина Петровна и посмотрев на высокий потолок, улыбнулась, словно увидела там ангела.
Огромное спасибо Александру Тарновскому, любезно согласившемуся отредактировать текст.