Анатолий Иванович и тётя Маша сидели на качающейся подвесной скамье-качели в саду. Да-да, в том самом саду, возле того самого дома, что чуть не стал причиной аферы, которая могла лишить их всех средств, накопленных за долгую трудовую жизнь.
Но мы помним, что Николай Клязин сорвал это мошенническую сделку. После этого он же связался с реальным хозяином дома. Тот действительно хотел продать этот дом, но пока не было покупателей сдавал его очень милому молодому человеку, не подозревая в нём мошенника. Цена, естественно, была значительно выше, чем просил аферист, но по заверению Николая, вполне вменяемая. И для того, чтобы дополнить недостающие средства Николай посоветовал Веронике взять ипотечный кредит. С учётом относительно небольшой суммы заимствования, а также компенсации налогов, покупка оказалась необременительной.
Так что старики наслаждались преимуществами собственного дома, о котором мечтали. А главное забыли те негативные эмоции, что у них были по отношению к Николаю. Они, конечно, осознавали, что он спас их от мошенника, но осадочек от того, что они уже почти купили, а тут трах-бах и Николай всё расстроил, остался. А вот теперь и осадка нет. Растворился в положительных эмоциях.
К тому же они прекрасно понимали, что их мнение относительно Николая для Вероники не будет сколько-нибудь значимым. По крайней мере тётя Маша так утверждала. А когда Анатолий Иванович пытался с ней спорить, она напоминала, как она сама вопреки воли родителей вышла замуж за курсанта.
Тревожила их только работа Вероники. О чём они периодически напоминали внучке. Но Вероника всегда отвечала, что она потомственный авиатор и с ней ничего ме может случиться.
Но тётя Маша, несмотря на громадный опыт ожидания мужа из полёта, всё равно не могла привыкнуть к этой новой тревоге за внучку. И каждый раз, когда Вероника улетала в очередной рейс, шла в расположенную совсем рядом церковь и ставила свечку за здравие Вероники.
Вот и сегодня она спросила мужа, куда завтра Вероника летит. Анатолий Иванович, глянув в календарь и свои записи сказал, что Вероника вчера улетела и завтра будет дома.
- Как так? – всполошилась тётя Маша, - Как же я могла перепутать? Я же свечку не поставила.
- Ты все эти предрассудки оставь, - включился в старый спор Анатолий Иванович, - Безопасность полёта совсем от других инстанций зависит.
Но жена уже не слушала его, а переодевшись и надев платок, пошла, почти побежала, в церковь. Она не спорила с мужем, и даже себе говорила, что делает это для своего спокойствия. Но и собственное спокойствие – это не мало, считала она.
В этот час церковь была пуста, только одна неприятная старуха была здесь. Впрочем, она была здесь всегда. На всех ругалась, всем выговаривала, что они всё делают неправильно, отчитывала и причитала. Тётя Маша догадывалась, что эта старая женщина должно быть одинокий человек и ей просто дома не на кого изливать негатив своего скверного характера.
Тётя Маша обычно пыталась держаться от этой скандалистки подальше, но сегодня никого другого не было, и старуха ходила за тётей Машей с надеждой, что будет к чему придраться и за что устроить выговор. Внимательно следила, когда та приобрела свечи, как и куда ставила.
Тётя Маша, как всегда, когда улетала Вероника ставила свечи к Смоленской иконе Божьей Матери. Но сегодня свеча гасла, как только тётя Маша убирала от неё руку. И так повторилось несколько раз.
За спиной раздался неприятный голос наблюдательницы:
- Видать не туда свечу ставишь. Видать тебе нужно на канун ставить, за упокой. А ты за здравие ставишь. Вот и не горит она.
Тётя Маша содрогнулась это этих слов, зажгла очередной раз свечу и держала руку на ней пока пламя не стало обжигать пальцы, покрытые воском.