Лежать в больнице в период карантина – не очень весело. Все отделения уже давно жили по правилам инфекционных. Больные, словно находились под арестом: место «заточения» покидать нельзя, еду привозят в палату, посуду забирают для обязательной стерилизации, посетителей не пускают, можно лишь получить передачу, если её есть кому приготовить и собрать. Единственной возможностью покинуть хоть на время опостылевшие стены палаты – был поход на физиопроцедуры или в сопровождении санитарки отведут на очередное обследование.
Поэтому, когда после выписки, за Наташей бесшумно сомкнулись прозрачные стеклянные створки автоматических дверей приёмного покоя, она вспомнила давно забытые ощущения беззаботной юности – то непередаваемое словами состояние радости и счастья.
Обретение утраченной свободы – всегда долгожданное событие. Даже, если ты не любишь музыку - хочется петь и даже кричать, как кричат футбольные болельщики на трибунах.
Такое состояние рассеивало мысли и мешало думать. Она вспомнила, что забыла купить дочке билет, лишь когда водитель закрывал массивную дверь маршрутки.
- А у вас билет купить можно? – спросила она у водителя.
- Куда?
- Ребёнку. Совсем забыла, что ей уже билет полагается.
- Девочке сколько лет?
- Пять.
- Да, ладно, - махнул рукой мужчина. - Давайте я лучше ваши сумки в багажник поставлю, а то вам не очень удобно сидеть на одном сидении, да ещё с вещали, - услужливо предложил водитель. - Там места свободные есть, можно пересесть.
Но ребёнок уже пристроился у окошка и с любопытством стал наблюдать за начавшей мелькать за окном городской суетой.
Совсем неожиданно, в чистом, почти новом салоне, Наташа почувствовала неприятный запах, который обычно исходит от людей опустившихся, не соблюдающих элементарные правила гигиены.
Она оглянулась и поняла, что запах исходил от бабушки, занимавшей одно из мест сзади. Она громко разговаривала. Девушку, сидевшую неподалёку, попросила открыть воду и очень эмоционально её благодарила:
– Так вы мне и это откройте, - вновь попросила она попутчицу, которая, видно, угостила бабушку тем, что сама ела. - Ой, спасибо вам, я таких смакау не ела николи, - на деревенском польско-белорусском диалекте благодарила бабуля девушку. - Я смакау не купляю. Пенсия малая, дрова купить надо…
Наташа ещё раз обернулась, чтобы посмотреть на странную бабушку. Она ела совершенно обыкновенный творожный сырок в шоколадной глазури.
«Бывают же ещё такие дремучие старушки, которым незнакомы даже всем известные и доступные «достижения» цивилизации», - подумалось Наташе.
Ей представился старый одинокий хутор в лесной глуши, ветхая разваливающаяся избушка вдали от людей. Добраться до города старому больному человеку нелегко, и для неё выезд в город, видно - редкое событие.
Тягостный запах усиливался и Наташа подумала, что может быть в задней части салона он будет не таким стойким.
Молодая женщина вместе с девочкой перебралась на свободные места. А бабушка всё не переставала оглядываться на свою попутчицу и благодарить девушку.
Теперь Наташа могла хорошо её рассмотреть. На ней было дермантиновое замусоленное старое пальто, на голове тёплый платок, на ногах стоптанные туфли. Чем-то она была похожа известную таёжную отшельницу Агафью Лыкову.
Дочка попросила пить, а потом и есть. Вкуснейшие горячие пирожки с грибами они съели на вокзале, когда ждали автобус, и у них осталось лишь одно пирожное.
- Давай бабушку угостим, - предложила дочка. Наташа всегда учила девочку делиться, хотя её порой сложно было уговорить сделать это. А тут – сама проявила инициативу. Видно, из услышанного разговора ребёнок тоже понял, что бабушке несладко приходится, раз она никогда не ест и не покупает сладостей.
Наташа вспомнила, что у неё ещё осталась, купленная в больничном киоске, шоколадка. Она достала из рюкзака и протянула дочке плитку шоколада.
Девочка вышла в проход и подала её бабушке.
- Ах, моя ты девочка, ты сама кушай, ты маленькая, тебе расти надо, - стала отказываться бабушка.
- Мне шоколад нельзя, - ребёнку этот аргумент показался самым весомым, чтобы уговорить старушку не отказываться от угощения
Обрывки разговора, видно, слышали и другие пассажиры микроавтобуса.
Маршрутка вдруг остановилась и в салон вошёл рассерженный водитель.
- Не слушайте вы эту бабушку, она обманывает. Она попрошайка. Выходите из автобуса, я вам сколько раз говорил, чтобы на мой рейс билет не брали. Ходит по вокзалу и выпрашивает деньги на лекарства.
- Что я выпрашивала? – она держала в руках шоколадку. - Девочка сама мне дала. А на лекарство прошу, потому что пенсии не хватает, - заплакала старушка и достала из кармана помятую коробочку.
Тут Наташа вспомнила, что не пожалела какой-то бабушке, подошедшей к ней на вокзале, целых два рубля, хотя ей самой очень нужны были деньги на обследование дочери – врачам никак не удавалось установить причину её болезни.
Водитель настойчиво требовал, чтобы женщина покинула салон автобуса.
- Я вам сколько раз говорил, что от вас воняет, вам помыться надо.
- Я в деревне живу, сынок, у меня уже силы нету, чтоб воду из колодца таскать.
Наташа чувствовала себя виноватой в том, что водитель проявляет такую жестокость к старому человеку. Она хотела было вступиться за женщину, но вдруг услышала в её голосе металлические нотки:
- У милицию позвоню. Я ж билет купила. Людцы милыя, што робицца? Нету ж такога права мяне высаживать, - сейчас чувствовалось, что бабушка не простая овечка, а умеет за себя постоять.
Но водитель жёстко настоял на своём и бабушка вышла.
Ещё полчаса назад Наташа чувствовала какую-то неловкость за слишком любезное к ней отношение со стороны водителя. Ведь сейчас, если встречаешь в людях чрезмерное великодушие и доброту, то невольно чувствуешь какой-то подвох. Потому что то время, когда люди были милосерднее и добрее, безвозвратно ушло и мир стал стремительнее и меркантильнее. Время – деньги. И тратить его на доброту, помощь ближнему – нерационально.
Наташа невольно прикидывала в уме сколько ещё их странной, обиженной водителем попутчице , за которую никто не вступился, идти до остановки, до первого села, до города. А за окном было ветрено и моросил дождь.
Наташу терзали противоречивые чувства: к водителю, который сначала её приятно удивил своей человечностью, а потом разочаровал бессердечием; к бабушке, сочувствием к которой, прониклись и девушка-попутчица, и дочка и сама Наташа. Кто же она на самом деле? На этот вопрос трудно было ответить. Возможно, забытый взрослыми детьми, старый одинокий человек, каких в наше время много, а может быть хитрая мошенница?
Через неделю, забирая дочь, Наташа застала у родителей соседку. Она с возмущением рассказывала, что по местным новостям показывали сюжет о том, что старую бабушку высадили из автобуса прямо посреди дороги. Но та не растерялась – вызвала милицию и её отвезли на машине домой.
Наташе было сложно понять, шла ли речь о том происшествии, свидетелем которого она стала, или это был совсем другой случай и совсем другая бабушка, так как героиня новостного сюжета утверждала, что на том, чтобы высадить её из автобуса, настояла компания молодых людей. Они, якобы, не желали ехать в маршрутке с человеком, от которого дурно пахнет.
«Порой жизнь такие сюжеты выписывает, что покруче любого детектива, - думала Наташа. – И что самое обидное – так и не узнаешь на чьей стороне правда. Кто есть благородный рыцарь, кто невинная жертва, а кто коварный злодей?».